Он придерживал коня и минут десять сидел на нем неподвижно, обратясь лицом к городским воротам и раз за разом восклицая:
– Подать фашины! Гром и молния! Фашины!
Морнэ с поднятым забралом, со шпагой в руке присоединился к нему.
Шико, как и Морнэ, надел латы; но он не вынул шпаги из ножен.
За ними вслед, воодушевляясь их примером, мчались юные дворяне-гугеноты; они кричали и вопили: «Да здравствует Наварра!»
Во главе этого отряда ехал виконт де Тюренн; через шею его лошади была перекинута фашина.
Каждый из всадников подъезжал и бросал свою фашину: в мгновение ока ров под подъемным мостом был заполнен.
Тогда ринулись вперед артиллеристы; теряя по тридцать человек из сорока, они все же ухитрились заложить петарды под ворота.
Картечь и пули огненным смерчем бушевали вокруг Генриха и в один миг скосили у него на глазах два десятка людей.
Восклицая: «Вперед! Вперед!» – он направил своего коня в самую середину артиллерийского отряда.
Он очутился на краю рва в ту минуту, когда взорвалась первая петарда.
Ворота раскололись в двух местах.
Артиллеристы зажгли вторую петарду.
Образовалась еще одна скважина; но тотчас во все три бреши просунулось десятка два аркебузов, и пули градом посыпались на солдат и офицеров.
Люди падали вокруг короля, как срезанные колосья.
– Сир, – повторил Шико, нимало не думая о себе. – Сир, бога ради, уйдите отсюда!
Морнэ не говорил ни слова, но он гордился своим учеником и время от времени пытался заслонить его собою; но всякий раз Генрих судорожным движением руки отстранял его.
Вдруг Генрих почувствовал, что на лбу у него выступила испарина и перед глазами туман.
– А! Треклятое естество! – вскричал он. – Нет, никто не сможет сказать, что ты победило меня!
Соскочив с коня, он крикнул:
– Секиру! Живо – секиру! – и принялся мощной рукой сшибать стволы аркебузов, обломки дубовых досок и бронзовые гвозди.
Наконец рухнула перекладина, за ней – створка ворот, затем кусок стены, и человек сто ворвались в пролом, дружно крича:
– Наварра! Наварра! Кагор – наш! Да здравствует Наварра!
Шико ни на минуту не расставался с королем: он был рядом с ним, когда тот одним из первых ступил под свод ворот, и видел, как при каждом залпе Генрих вздрагивал и низко опускал голову.
– Гром и молния! – в бешенстве воскликнул Генрих. – Видал ли ты когда-нибудь, Шико, такую трусость?
– Нет, сир, – ответил тот, – я никогда не видал такого труса, как вы: это нечто ужасающее!
В эту минуту солдаты г-на де Везена попытались отбить у Генриха и его передового отряда городские ворота и окрестные дома, ими занятые.
Генрих встретил их со шпагой в руке.
Но осажденные оказались сильнее; им удалось отбросить Генриха и его солдат за крепостной ров.
– Гром и молния! – воскликнул король. – Кажется, мое знамя отступает! Раз так, я понесу его сам!
Сделав над собой героическое усилие, он вырвал знамя из рук знаменосца, высоко поднял его и, наполовину скрытый его развевающимися складками, первым снова ворвался в крепость, приговаривая:
– Ну-ка, бойся! Ну-ка, дрожи теперь, трус!
Вокруг свистели пули; они пронзительно шипели, расплющиваясь о латы Генриха, с глухим шумом пробивали знамя.
Тюренн, Морнэ и множество других вслед за королем ринулись в открытые ворота.
Пушкам уже пришлось замолчать; сейчас нужно было сражаться лицом к лицу, врукопашную.
Покрывая своим властным голосом грохот оружия, трескотню выстрелов, лязг железа, де Везен кричал: «Баррикадируйте улицы! Копайте рвы! Укрепляйте дома!»
– О! – воскликнул де Тюренн, находившийся неподалеку и все расслышавший. – Да ведь город взят, бедный мой Везен!
И как бы в подкрепление своих слов он выстрелом из пистолета ранил де Везена в руку.
– Ошибаешься, Тюренн, ошибаешься, – ответил де Везен, – нужно двадцать штурмов, чтобы взять Кагор! Вы его штурмовали один раз – стало быть, вам потребуется еще девятнадцать!
Господин де Везен защищался пять дней и пять ночей, стойко обороняя каждую улицу, каждый дом.
К великому счастью для восходящей звезды Генриха Наваррского, де Везен, чрезмерно полагаясь на крепкие стены и гарнизон Кагора, не счел нужным известить г-на де Бирона.
Пять дней и пять ночей подряд Генрих командовал как полководец и дрался как солдат; пять дней и пять ночей он спал, подложив под голову камень, и просыпался с секирой в руках.
Каждый день его отряды занимали какую-нибудь улицу, площадь, перекресток; каждую ночь гарнизон Кагора пытался отбить то, что было занято днем.
Наконец в ночь с четвертого на пятый день боев враг, вконец измученный, казалось, вынужден был дать протестантской армии некоторую передышку. Воспользовавшись этим, Генрих, в свою очередь, атаковал кагорцев и взял приступом последнее сильное укрепление, потеряв при этом семьсот человек. Почти все дельные командиры получили ранения; де Тюренну пуля угодила в плечо; Морнэ едва не был убит камнем, брошенным ему в голову.
Один лишь король остался невредим; обуревавший его вначале страх, который он так геройски преодолел, сменился лихорадочным возбуждением, почти безрассудной отвагой: все скрепления его лат лопнули, одни – от собственной его натуги, ибо он рубил сплеча; другие – под ударами врагов; сам он разил так мощно, что никогда не наносил противнику ран, а всегда убивал его.
Когда это последнее укрепление пало, король в сопровождении неизменного Шико въехал во внутренний двор крепости; мрачный, молчаливый, Шико уже пять дней подряд с отчаянием наблюдал, как рядом с ним возникает грозный призрак новой монархии, которой суждено будет задушить монархию Валуа.
– Ну, как? Что ты обо всем этом думаешь? – спросил король, приподнимая забрало и глядя на Шико так проницательно, словно он читал в душе злополучного посла.
– Сир, – с грустью промолвил Шико, – сир, я думаю, что вы – настоящий король!
– А я, сир, – воскликнул де Морнэ, – я скажу, что вы человек неосторожный! Как! Сбросить рукавицы и поднять забрало, когда вас обстреливают со всех сторон! Глядите-ка, еще пуля!
Действительно, мимо них просвистела пуля и перешибла перо на верхушке шлема Генриха. В ту же минуту, как бы в подтверждение слов г-на де Морнэ, короля окружил десяток стрелков из личного отряда губернатора.
Господин де Везен держал их там в засаде; они стреляли низко и метко.
Лошадь короля была убита под ним, лошади г-на де Морнэ пуля перешибла ногу.
Король упал; вокруг него засверкал десяток клинков.
