– Рассел. Рассел. Ты где? Прошу тебя, будь здесь, мне нужно, очень… Будь здесь.
Пространство стало ярче, значительно ярче, и оказалось, что Рассел находится внутри него – все тот же внимательный, чуткий взгляд. Конечно, он поможет ей, он не бросит, он будет всегда помогать, он вызовет новую вспышку.
– Ты звала меня, Дина? – спросил голос Рассела.
– Да-да, – заспешила Дина. – Мне нужна вспышка, а ты сказал, что сможешь ее дать.
– Конечно, смогу, – заверил Рассел. – Только ты должна понять, что вспышка – это и есть я. – Он помедлил. Дина вздохнула, она едва могла терпеть. – И не вспышка тебе нужна, а я. Имея меня, ты получишь вспышку. И наоборот, получая вспышку, ты получаешь меня. Ты понимаешь, Дина?
– Да-да, я понимаю, мне нужен ты, – сбиваясь, путаясь в словах, беспокоилась Дина. – Только дай мне ее, пожалуйста, прямо сейчас, ее так давно не было…
– Конечно, тебе сейчас снова станет хорошо, – пообещал голос, он смягчился, почти ласкал. – Сейчас, уже скоро, вот сейчас, чувствуешь, я вдыхаю в тебя вспышку, чувствуешь?
И действительно, пока он говорил, мучительная, болезненная дрожь утихла, пространство снова заколебалось, к нему вернулась плавность, и стало притекать спокойствие и вытеснять болезненное волнение и страх. Потом снова, как в предыдущий раз, появилась вспышка, совсем маленькая, – она основалась где-то внизу, едва ощутимо. Но Дина уже знала: не успеет закончиться временной отрезок, как вспышка заполнит всю ее и прожжет насквозь неминуемым взрывом.
Она замерла в ожидании, все замерло, и лишь голос Рассела повторял:
– Ты зависишь от меня, Дина. Ты часть меня. Ты не можешь существовать без меня, не можешь без вспышки. Правда? Ведь правда, Дина?
– Да, – попыталась прошептать она, но у нее не получилось, все остановилось, застыло, и шептать было нечем.
А потом наступило блаженство – глубокое, невероятное. Она просто раскололась вместе со взрывом, распалась на куски, и только быстро заволакивающая пустота спасла ее.
Так продолжалось очень долго, хотя что такое «долго», Дина не знала. Просто появилось чувство постоянства, будто так было всегда и никогда – по-другому. Всегда существовали разрушительные, прекраснейшие, ослепительные взрывы, они сменялись успокаивающей, спасительной пустотой, потом беспокойством. Потом надо было звать Рассела, – оказывается, он был источником взрывов, и каждый раз, когда он появлялся на плоскости пространства, Дина начинала чувствовать приближение вспышки.
Один взгляд Рассела, один его голос рождал первые признаки: проходило томительное беспокойство, появлялась наполненность, первые теплые волны начинали пульсировать внутри. И обязательно перерождались во вспышку.
Вот только звать Рассела становилось все сложнее, он появлялся не сразу, его приходилось ждать все дольше и дольше. Правда, потом взрывы сжигали ее сильнее, чем прежде, казалось, что сильнее и быть не может. И она умиротворенно затихала, и голос Рассела произносил всегда одно и то же: «Я вызываю вспышки, ты не можешь без меня». И Дина соглашалась: да, он – ее счастье, другого у нее никогда не было и не будет.
А потом Рассел не появился. Она звала, кричала что есть мочи, а его не было – плоскость потускнела, ее беспощадно колотило. Тогда Дина начала плакать во весь голос, рыдать: тряска мучила, выворачивала, давила. Словно множество острых крюков захватывают и цепляют и пытаются вывернуть наизнанку.
Дина продолжала звать, но громко уже не получалось – то, чем она кричала, сломалось, потеряло силу, перешло в скрипучий, ржавый хрип. Вскоре и он затих. Теперь тряска заволокла абсолютно всё, потом подхватила, перевернула и бросила в пустоту. Оказывается, пустота бывает неспокойной: она одним рывком завилась в воронку, в бесконечный, бездонный водоворот, и Дина влетела в него, устремилась вниз. Падению не было конца, все быстрее и быстрее закручивалась спираль, черная бездна вверху, внизу, с боков поглощала, растворяла в себе, лишала смысла.
– Рассел, я сейчас умру, – попыталась прошептать Дина последним ускользающим вздохом.
Он все же услышал ее: плоскость разом осветилась, на ней появилось изображение, потом голос:
– Видишь, что происходит без меня, Дина? Как тебе без меня плохо?
– Да, мне плохо без тебя, я сейчас умру, – шептала она, сама не слыша шепота.
– Ты не умрешь. Я не позволю тебе умереть, я всегда буду спасать тебя. Я твой спаситель, я приношу тебе счастье, но если ты откажешься от счастья, тебя ждет смерть. Ты ведь не хочешь смерти, ты хочешь счастья?
– Да, счастья, – снова шептала Дина. От голоса Рассела, от его лица, взгляда исходило облегчение. Падение в бездну замедлилось, потом остановилось вовсе. Оказалось, что и бездны нет, и тряски нет, от одного их отсутствия стало спокойно, легко. А ведь ее ждала вспышка! Дина замерла в предвкушении, она бы отдала все ради вспышки, она бы отдала себя. Она не нужна себе без вспышки.
– Я хочу счастья, только ты можешь его дать, – проговорила она, на сей раз услышав свой голос.
Потом он снова приходил, и счастья становилось так бесконечно много, что с ним сложно было совладать. Оказалось, что есть всего-то два состояния – счастье и отсутствие его. И отсутствие счастья становилось антисчастьем, иными словами, мукой, пыткой, невыносимостью и искупалось только одним – счастьем. Все оказалось так просто. И еще стало ясно, что счастье приносит ей Рассел, а пытку – его отсутствие.
Однажды он снова не пришел, она звала его, кричала, плакала; вскоре пропал голос, она опять летела в бездну, в которой не была дна, ужас переворачивал душу, она должна была перестать существовать, умереть. Рассел так и не пришел, и она в результате умерла.
Когда она открыла глаза, оказалось, что вне жизни, вне существования тоже есть боль и страдание. Это было первое, что она почувствовала, – страдание.
Теперь у нее появилось тело – руки, ноги, какие-то внутренние органы. Она определяла их по тянущей, выжимающей боли: тело скрючивало и выворачивало наизнанку, тошнота подступала к самому горлу, а вместе с ней что-то мокрое, липкое, горькое, с твердыми неровными комками, их противно было проталкивать назад, внутрь.
Безудержный, ужасающий полет в бездну продолжался, и Дине пришлось приоткрыть глаза, пропуская через узкие щелочки самую малую толику света. Как ни странно, полет сразу остановился, бездна исчезла, исчезли также огрызочное, порванное на куски время, плоское пространство, на смену им пришло пространство трехмерное и резкая, корежащая головная боль. Сквозь нее, сквозь завесу тяжелого слепящего света стала проступать реальность, вырисовывались смутные предметы – все казалось, необычным, чудны́м.
