— К несчастью, она радуется бедам Дульсины.
— Ее можно понять…
Впервые за последние дни Леонела спала спокойно, без кошмаров, мучивших ее в Монтеррее.
…Проснувшись, она почувствовала себя отдохнувшей и решила немедленно повидаться с Дульсиной, благо правила женской тюрьмы, где она сидела, позволяли сделать это.
Дульсина обрадовалась подруге. Леонелу удивило, что узница как-будто не замечает ужасающего убожества и мрачности окружающей обстановки, целиком ушла в свои мысли.
— Я знаю все, что произошло, дорогая, — сказала Леонела. — А что же будет с Федерико?
— Он останется на улице без копейки, — не раздумывая ответила Дульсина. — А потом его ждет тюрьма. Я отплачу ему той же монетой. Он сгниет в тюрьме!.. Ты уже виделась с Рикардо?
— Да. Я поцеловала его, и он меня не оттолкнул.
Дульсина сказала, что у нее нет сомнений: он путешествовал с дикаркой. Но Рикардо еще не знает, какой его ждет сюрприз. У Дульсины есть сведения о том, что Роза была любовницей дона Анхеля. Источник этих сведений абсолютно надежен.
— Боже мой! — ужаснулась Леонела. — Но ты еще не говорила Рикардо об этом?
— Скажу, как только выйду отсюда, — пообещала Дуль-сина. — А если и это для него не причина, чтобы расстаться с ней, тогда я скажу дикарке, что работа у дона Анхеля — всего лишь милостыня, поданная ей Рикардо Линаресом. Вот уж когда она, с ее гордыней, взбрыкнет!
— Но она уже там не работает, — сказала Леонела.
— Да кто тебе это сказал?
Леонела с удивлением отметила про себя, что пребывание в этих мрачных стенах, вместо того чтобы выбить из колеи ее подругу, только добавило ей боевитости и жажды испортить жизнь всем, кто, с ее точки зрения, этого заслужил.
Продавщицы из «Доброй мамы» с нетерпением ждали возвращения Розы от хозяина. Едва она появилась, они набросились на нее с требованием рассказать то, что она не успела.
— Выкладывай свою новость! — потребовала Америка.
— У меня был медовый месяц, — сказала Роза. Эулалия, которая пила в это время лимонад, подавилась и закашлялась от неожиданности. Снова поднялся крик.
— Ну и шутница! Ты что же, вышла замуж?
— Да. За того же самого, во второй раз.
До обеда всем в магазине было уже не до торговли. А во время обеда в кафе расспросы возобновились с новой силой.
— Когда ты нам предъявишь своего благоверного?
— При первой возможности. Его зовут Рикардо Линарес.
— Это уж не тот ли красавчик, друг дона Анхеля?
— И красавчик, и друг, — смеялась Роза.
— Разыгрываешь! — продолжала не верить Эулалия. Роза обратилась к подошедшей к их столику Эрлинде:
— Линда, подтверди.
Эрлинда, улыбаясь, подтвердила, что муж Розы — Рикардо Линарес, аристократ, богач и друг, дона Анхеля. Америка, недоуменно глядя на Розу, спросила:
— Чего же ты, жена богача, работаешь с нами?
— Так работать-то я поступила, когда мы в ссоре были. Эулалию теперь интересовало, долго ли Роза пробудет с ними в магазине.
— Пока муж со своей невестой не разделается, — ответила Роза подругам, чем окончательно запутала их. Ясность внесла Америка, заявившая, что в их интересах, чтобы Розин муж никогда не разделался со своей невестой, потому что тогда Роза всегда будет с ними.
Похоже было на то, что Кандида в последние дни неотвязно думает о возможном возвращении Дульсины и боится его.
— Дульсина выйдет из из тюрьмы и снова вместе с Леонелой возьмется за Розу, — предсказывала она в разговоре с Рохелио.
Возвратившись со свидания с Дульсиной, Леонела с восхищением рассказывала им, что Дульсина ничуть не пала духом, спокойна и ничего не страшится. Скоро она, вероятно, покинет тюрьму.
— Дульсина на свободе опасна для всей нашей семьи, — упрямо стояла на своем Кандида, несмотря на попытки Рохелио разубедить ее.
Леонела поддержала Рохелио:
— Просто, когда на нее нападают, Дульсина защищается. На вопрос Леонелы, дома ли Рикардо, Рохелио ответил, что он уехал.
Кандида вдруг сказала:
— Мы редко видим его с той поры, как он помирился с Розой.
Леонела вздрогнула. Рохелио предупреждающе взял Кандиду за руку. Но у Леонелы уже дрожали губы.
— Значит, по-твоему, Рикардо и Роза помирились? И ты считаешь необходимым довести это до моего сведения? В таком случае, к твоему сведению, у меня есть средство, чтобы помешать их счастью.
Чтобы не расплакаться, она выбежала.
— Средства таких людей, как Леонела, стоят того, чтобы их опасаться, — задумчиво произнес Рохелио.
А Кандида печально покачала головой.
— Леонела и Дульсина — это две гадюки, и они всегда готовы ужалить.
В общей камере женской тюрьмы только и разговоров было, что о скором возвращении дамочки, поцарапавшей Пуму.
— Эй, Пума, — то и дело слышалось с коек, — врагиня-то твоя с длинными когтями вот-вот придет.
— Пусть придет, — мрачно отзывалась Пума. — Сюда сама придет — отсюда вперед ногами вынесут…
И когда Дульсина появилась в камере, в ней мгновенно установилась мертвая тишина, и все, кто был в ней, повернули головы к вошедшей.
Она догадывалась, что ее ждет. Но страха в ней не было. Или она его не показывала.
— Ну, кому я нужна? Я здесь. И я вас не боюсь, — сказала
Дульсина. — Можете убить меня, но хоть одну-то я на тот свет с собой уволоку, можете мне поверить.
Никто не ждал от нее такого. Матерые уголовницы недоверчиво улыбались. Пума исподлобья разглядывала ее, молча сидя на своей койке.
Видя, что никто не двигается и никто на нее не нападает, Дульсина подошла к своей койке и, не говоря больше ни слова, легла. Она пролежала так, пока не пришло время прогулки. Надзирательница с трудом заставила ее выйти на тюремный двор вместе со всеми. Во дворе одна из соседок по камере вдруг незаметно наклонилась к самому ее уху:
— Берегись Пумы. У нее нож.
Дульсина кивком дала понять, что приняла это к сведению. Заключенная вздохнула и сказала:
— Может, отблагодаришь меня?
Правда, особой надежды в ее голосе не было. И предчувствие ее не обмануло. Дульсина ответила, что ей не за что никого благодарить.
Около Пумы толпились несколько ее подруг по камере. Когда Дульсина проходила мимо них, они расступились, глядя на нее.
Кто-то негромко сказал:
— Вот и Злюки что-то не видать… Другая так же негромко добавила:
— Покажи-ка, Пума, этой барыньке, где раки зимуют!
Пума сделала шаг вперед. И Дульсина увидела в ее руке раскрытый нож.
— Погляди-ка, дамочка, что я для тебя припасла, — сказала Пума.
Таких тяжелых дней .лиценциату Роблесу еще не приходилось переживать.
Склонившись над письменным столом, он лихорадочно что-то писал и столь же лихорадочно рвал написанное, в отчаянии стуча кулаком по столу. Наконец он откинулся в изнеможении на спинку кресла и так сидел несколько минут, собираясь с мыслями. Затем схватил телефон и стал набирать номер Ирмы Дельгадо.
