Вода забурлила и стала медленно подниматься.
– Как будто там водяной сидит… А мы всё время будем подниматься?
– Нет, сначала подниматься, а потом опускаться, уже к Волге. Ночью тоже будут шлюзы, это довольно шумно, не пугайся. Ночная вахта шёпотом разговаривать не умеет.
– Почему-то мне ужасно хочется спать, – сказала Ольга и зевнула, закрыв ладошкой рот.
– Только на ночь надо дверь на палубу закрыть, а то комары налетят, – сказал я. – У тебя аллергии на фумигатор нет?
– Фумигатор? А что это?
– Приборчик такой, включается в розетку, комаров отпугивает.
– Ты что, и его с собой прихватил?
– Ну да, а что такого?
– Вадик, ты меня пугаешь, – серьёзно сказала Ольга. – В жизни не видела такого предусмотрительного мужчины.
– Это плохо?
– Почему плохо? Просто непривычно. У нас, как бы это сказать, каждый за себя, ну, в основном, заботится о себе. А тут…
– Ладно, иди ложись, – улыбнулся я. – И перестань меня хвалить, а то зазнаюсь.
***
Утром «Илья Муромец» пришёл в Углич, знаменитую Калязинскую колокольню мы проспали.
– На экскурсию пойдём? – спросил я после завтрака. – Вон, на пристани группы собирают.
– А где это мы?
– В Угличе, ну, где царевича Дмитрия то ли зарезали, то ли он сам на нож напоролся, в общем, тёмная история.
– И он здесь похоронен?
– Нет, его могила в Московском Кремле, в Архангельском соборе, где хоронили русских царей до Романовых. А Угличский Кремль – это память о царевиче. Вон, видишь церковь на самом берегу? Это храм Димитрия на Крови. Считается, что церковь возведена на месте его убийства.
– На месте убийства? А почему тогда она такая нарядная? – удивилась Ольга.
– Понятия не имею, мне этот вопрос никогда и в голову-то не приходил, – пожал плечами я. – Хочешь, пойдём на экскурсию, спросишь у экскурсовода, уж она-то, наверное, знает. Отсюда не видно, но в глубине парка ещё есть палаты, в которых царевич жил с матерью, там теперь музей.
– Давай лучше сами посмотрим, а я потом в Интернете почитаю. Не люблю я экскурсоводов, они обычно скудоумные какие-то, прости меня.
– А передо мной ты чего извиняешься? – хмыкнул я. – Я же не экскурсовод.
– Помню, в Питере мне пришлось сбежать с автобусной экскурсии. Экскурсоводиха вещала языком вокзального диктора и просто выводила из себя словцом «шикарно». «Посмотрите направо, отсюда открывается шикарный вид на тюрьму «Кресты». А здесь находятся шикарные усыпальницы царской семьи!» – прогнусила Ольга.
– Да они, наверное, во всём мире такие! Экскурсоводы, в смысле. В Конопиште, помню, я заинтересовался фамильным древом Габсбургов. Смотрелось оно просто убийственно, этакое пособие по генетике, дебильность нарастала от поколения к поколению стремительным домкратом. И вдруг среди этих обезьяньих рож я заметил одно-единственное нормальное лицо. Ну, и спрашиваю экскурсовода, мол, кто это? Та пожевала губами и с великолепным апломбом отвечает: «А это тоже Габсбург!» Больше у меня вопросов, понятно, не было.
Ольга хихикнула.
– Ну что, пойдём смотреть город?
– Пойдём. Только в Угличе кроме Кремля смотреть нечего. Маленький райцентр, пыль, скука… Хуже только в Калязине. Раньше здесь делали неплохие женские часы «Чайка», но завод закрылся. Ну, ещё сыр углический и музей водки, вот и все достопримечательности.
Мы сошли на берег и пошли в сторону Кремля между прилавков, на которых была разложена всякая туристическая дребедень – матрёшки, льняные полотенца, расписная деревянная посуда, свистульки, значки, магнитики на холодильники. Иностранные туристы, радостно гомоня, раскупали сувениры, соотечественники налегали на пиво и вяленую рыбу, полотенца и матрёшки их не интересовали.
Осмотр города не затянулся. Наши группы уже побывали в церквах и палатах, поэтому мы просто побродили по музейному городку. На обратном пути Ольге приглянулись очень изящные кружева ручной вязки. Мы, не торгуясь, купили их у старушки, которая сама их и вязала, и, довольные, вернулись на теплоход. В павильончике у причала я обнаружил неплохое вино и купил лукошко местной клубники, не такой яркой и ровной, как греческая, но сладкой и ароматной.
Мы сидели на прогулочной палубе, пили вино и смотрели на чаек, которые со скандальными воплями ловили мальков.
– Завидую вам, молодые люди, – раздалось у меня из-за спины.
На нас, улыбаясь, смотрела старушка, худенькая, тщательно причёсанная, с непременной брошью-камеей у ворота блузки.
Я встал и предложил ей присоединиться к нашему маленькому пиру.
– Нет, спасибо, – улыбнулась старая дама ещё раз, – теперь вино с клубникой мне уже не по возрасту, но я ещё помню, как это было вкусно. Приятного аппетита. – Она повернулась и ушла.
***
Весь день «Илья Муромец» шёл по Рыбинскому водохранилищу. Ольга быстро освоилась с особенностями отдыха в речном круизе и впала в блаженную нирвану. Ничего не хотелось делать. Речной ветер вымел из головы тревоги, заботы и бессонницу, а мелкие и привычные недомогания больше не напоминали о себе. Не нужно было никуда торопиться, что-то планировать, общаться со скучными и неприятными людьми. На предстоящую неделю жизнь была распланирована. В нашем распоряжении была уютная и тихая каюта, днём прохладная, а ночью тёплая, нас прекрасно кормили в судовом ресторане, а ещё были два бара. Можно было ходить на экскурсии, а можно было и не ходить. Мы превращались в весело резвящихся ленивцев из эстонского зоопарка, и нам это нравилось.
Обычно на воде темнеет не так быстро, как на суше, и когда на вечерних облаках появились багровые отблески и потянуло чем-то мерзким и горелым, Ольга испугалась:
– Что это? Лес горит?
– Нет, это Череповец, – вздохнул я.
– Что такое Череповец?
– Город такой. Хотя город тут ни при чём. Дымит Череповецкий металлургический комбинат. Пойдём, покажу.
Мы перешли на левый борт, потому что я не хотел, чтобы Ольга видела мёртвые, гниющие деревья на правом берегу, убитые ядовитым дымом комбината. Впрочем, на левом берегу было не лучше. Мрачные огни, дым, удары металла по металлу, снопы искр, вылетающие из темноты, смрадное дыхание печей создавали разительный контраст с засыпающей рекой.
– Ужас какой… – выдохнула Ольга. – Это же ад… Мы всё ещё на Волге?
– Нет, это уже Шексна, здесь как раз и начинается Волго-Балтийский водный путь, а кончается он в Неве. Работы начали ещё при Павле, а канал назвали Мариинским в честь его жены. Потом водную систему забросили и довели до ума только при Сталине. Начали до войны, а заканчивали уже после Победы. Кстати, кое-какие части старой Мариинской системы уцелели. По-моему, у нас туда должна быть экскурсия, если хочешь, сходим. Но смотреть там особенно нечего – кусок узкого канала, обложенный старыми брёвнами, и всё.
После ужина пассажиры разбрелись по каютам, и мы остались на носу вдвоём. Теплоход шёл почти бесшумно, только иногда под бортом шлёпала волна. Берега были тёмными, а на фарватере перемигивались тусклые огоньки бакенов.
– Как будто водяной с русалками перемигивается, – шепнула Ольга.
– Становится прохладно, хочешь, я в каюту за ветровкой схожу?
Ольга взглянула мне в лицо и покачала головой. Вместо этого она прижалась ко мне, я накрыл её полой куртки и обнял за плечи.
Вдруг слева на берегу раздалось переливчатое щёлканье – певец пока ещё неуверенно пробовал голос. Из тёмных зарослей ему ответила звонкая трель. И другая, и третья!
– Господи, что это? – выдохнула Ольга.
– Соловьи…
– Давай послушаем?
– Конечно. Я ждал и волновался, что сегодня они не станут петь. Повезло.
Соловьи, не обращая внимания на громадный теплоход, давали свой вечерний концерт. В каюту мы ушли только в полночь.
***
В Кирилло-Белозерский и Ферапонтов монастырь мы не поехали – Ольга заявила, что средневековые монастыри будут напоминать ей об ужасах Альбигойских войн и она не хочет портить себе отдых. Вместо экскурсии мы решили искупаться. Отошли подальше от теплохода и обнаружили маленький уютный пляж. Ольга смело полезла в воду, но тут же с визгом выскочила на берег. Прозрачная, играющая разноцветными искрами вода оказалась просто ледяной. Ничего не поделаешь, места здесь не курортные.
Пристань оккупировала стая огромных мохнатых псов, которые явились за продуктовой данью и терпеливо ждали, пока с камбуза им вынесут что-нибудь вкусное. Голодными и худыми они не выглядели, просто так было положено. Много лет в хозяйстве шлюзовиков перед Угличем жила лошадь. Она встречала каждый теплоход и доверчиво тянула на палубу морду – выпрашивала яблочко. Потом она стала приводить с собой жеребёнка, и счастливые дети, ради такого случая не отправленные спать, закармливали яблоками теперь уже двоих…
