поднял голову и улыбнулся.
– OK. So, listen: ты – полноправный член нашей команды, – вспомнил он слова, которые говорил кому-то раньше. – Ты… ты наш др… – на глазах показались внезапно слезы, контролировать ход которых было невозможно. – Ты… Наш… Друг…
Отвернувшись, Егор тихо заплакал, чуть не начав рвать на себе волосы. На лице Энтони тоже показались слезы, но вместе с ними и страх. В отличие от младшего брата, он не понимал, что в нем вызывало такую тоску.
– Я… Я обидел Рони… брата Егора? – спросил Энтони.
– Все хорошо. Тише, дружище, – Лёша успокоил Энтони и обнял Егора.
Егор скинул пальцем слезы и глубоко вдохнул. С каким-то отвращением и даже ненавистью он убрал руку брата и пошел вперед.
– Ро… Егор, все хорошьо?
– Да… Да, Энтони. Все хорошо, – ответил за брата Лёша.
Глава 2
Угловатость характера пустоши
I
Вниз уходил резкий спуск, который вел к длинной магистрали. Она должна была вывести их из города и отправить прямиком к финальной точке – Барановичам. Всю дорогу Энтони с тревогой оглядывался в сторону большой машины и никак не мог найти силы возразить что-то идущим спереди. Он подскакивал к ним со своим гарпуном, открывал рот, чтобы весело сказать: «Рони малыш Джо», – но что-то обрывало его, и он, печально склонив голову, шел дальше. Его благоговение перед справедливостью и честностью белого человека, которое он видел не так часто, давило ему на горло и не давало что-то возразить.
– Знаете, Егор и Лёша, а можно, я буду называть вас «брат»? Просто это такое ласковое слово, которое мне не на ком опробовать теперь, – смутившись, спросил Энтони.
– Как тебе угодно, – улыбнулся в ответ Лёша, и Энтони словно растаял, расплывшись в улыбке.
– Но… – запнулся Энтони и показал пальцем на огромную машину. – Я волнуюсь за пророчество Ронери Джима. Он говорил про большую машину, пока вы не слышали. Про машину, которую я сражу и получу свободу мысли.
– Большая машина Ронери Джима, – повторил Лёша и улыбнулся. – Знаешь. Если ты так волнуешься за свою свободу – мы даруем тебе ее. Ты свободен в своих мыслях с нами. Брат правильно сказал: ты – полноправный член команды.
Энтони наконец расслабил напряженные мускулы, мышцы лица и ослабил хватку руки с ломом. Он улыбнулся и смело зашагал вперед. У всех отлегло от сердца.
До Барановичей оставалось всего девять-десять километров. По пути начали вставать теперь менее современные и остроконечные здания. Города и пригородные пристройки сменились на деревушки и агрогородки, которые отдавали знакомой серостью и грязно-желтыми тонами заката. Само небо будто впало в бесконечную апатию, отказываясь совмещать пушистые облака в города, а птиц в клин. Вдоль пути выдвинулись расплывчатые полосы убогих, грязно-серых слоистых и перистых туч, которые отказывались внести хоть какую-то оживленность в небо.
С деревьев, скинувших листву и окончательно догоревших, то и дело падали гигантские голиафы, высасывая всю кровь из собак, которые хотели набросится на путников. Некоторая синергия произошла между братьями, Энтони и природой. Однако порой приходилось отстрелять пару псин или дикого тучного кабана, с чем успешно и быстрее всех справлялся Егор. Лёша даже расслабился, совсем не желая замечать опасности вокруг и нарочно оставляя всю осатаневшую дичь спутникам, наблюдая за тем, как Энтони быстро схватывал их стиль жизни, прежде не особо-то и отличавшийся, по его рассказам. Пригород окончательно отпустил Лёшу, дав насладиться отрешенностью дальних от Менска земель.
Как и в случае с пригородом, Егор вычленил из общей картины пару деталей, казавшихся ему печальными. Деревья, на верхушках которых сидели большие чудовища с двенадцатью лапами, представляли собой жуткий монумент былой войне. На ветках висели небольшие коконы, в которых томились птицы, щенята и белки, которых голиафам удавалось наловить. На путников они напасть не осмеливались, но нередко их жуткий, мертвенный и неестественный взгляд провожал их с очень голодным, животным оскалом, а в подкрепление они любили клацнуть крепкими челюстями. Порой достигающие апогея своего размера – особи до трех-четырех метров в диаметре, – голиафы скапливались в кучи и муровали паутиной гигантского медведя или лося, покрывшихся волдырями и набухших, словно сырная корка в печи.
Казалось, такие руины, покрытые с дороги до подвалов обломками, углями и арматурами, не привлекут никого, но не так давно полюбивший зелень и нашедший в ней свое умиротворение Егор, отвлекаясь от мыслей, порой приводил сердечный ход в норму благодаря зеленым плетениям. Что-что, а зеленая окантовка была здесь в самых своих разнообразных вариациях. Порой груды бетона маскировались под небольшой курган, дорога перерастала в грибную ферму, здания укутывались длинными, размашистыми шарфами из винограда и лозы.
По бывшим помойкам и мусоркам, заросшим зловонной плесенью, рыскали еноты-полоскуны, тоже неслабо увеличившиеся в своих размерах и отрастившие странные, длинные и висящие, как тряпка-рубашка Романа Федоровича, уши. Вот только теперь начиналось что-то похожее на те байки про мутантов.
Еноты, в свою очередь, любили вступать в ожесточенные схватки с черными блохастыми котами, начиная прыгать, как зайцы, и бить задними лапами. Во время одной из таких схваток Лёша остановился и начал внимательно наблюдать за ними, смеясь и давясь орешками, но сзади на него вдруг налетел огромный, свихнувшийся от переизбытка радиации в эпицентре олень, чуть не пробивший насквозь старшего брата. Тот упал на мшистый асфальт и начал задыхаться. Пустив пулю в олений бок, Егор подскочил к брату и принялся в суматохе искать способ восстановить дыхание, но его прервал Энтони, разок надавив на грудь и помассировав ему косые мышцы. Что странно, старший брат тут же пришел в норму.
Энтони отправился свежевать оленя.
В полной тьме они зашли в старый, но прочный деревянный паб, оформленный в виде пивной бочки. Внутри все уселись за столики, пока Энтони растапливал печку и томил скворчащее сало с мясом. От запаха у братьев пошла голова кругом. От удовольствия Егор даже улыбнулся, что удивило не самого осведомленного Энтони. Увидев его улыбку, он выскочил наружу и принялся что-то с криком выдалбливать и рвать. Вернувшись, он насыпал в пластиковую мисочку белого порошка, перетертую траву и капнул с ладони туда какого-то масла. Получилась ароматная специя, которая окончательно утопила братьев в слюне и предвкушении.
– Ты уверен, что мясо можно есть? – спросил Лёша, готовясь смешать текущую, словно река, слюну с прожаренным куском бедра.
– В пустоши поживешь – уму разуму наберешь, – ответил Энтони уверенно. – Можно.
– Ты напутал вид глагола, – сказал Егор и куснул сочный кусок.
– Твой вид глагола мне сказал Ронери Мэн,
