Гвидо, подавленный столь явным намеком на то, что Филипп не признает его королевского достоинства, несмотря на помазание в храме Гроба Господня, устремил взгляд на короля Англии, словно тот был его последней надеждой.
«Спокойствие, друг Гвидо, — произнес про себя Ричард, ответив твердым и спокойным взглядом. — Вся борьба еще впереди!»
Совет открыл король Филипп, напомнив о святой цели их похода. Ричард тем временем попросил подать ему чашу воды. Филипп не был краснобаем и, завершив краткое вступление, перешел к обсуждению трех главных вопросов: хода военных действий под Акрой, вопроса о командовании силами крестоносцев и вопроса о престоле Иерусалимского королевства. Последний особенно живо интересовал собравшихся, и Ричард заметил, какими испепеляющими взглядами обменялись маркиз Монферратский и Гвидо де Лузиньян.
— Кто желает высказаться? — с важностью откинулся в своем кресле Филипп.
Он не уточнил, какой из вопросов надлежит обсудить первым, и слово взял Ричард. Приняв из рук стоявшего позади него Толуорта свиток карт, он расстелил одну из них на столе, придавив края пергамента тяжелыми подсвечниками, и кратко описал ситуацию.
Ныне основные боевые действия сосредоточены в районе Проклятой башни, которая, словно мыс, выдается вперед из линии городских укреплений. Вместо этого Ричард предложил установить тяжелые баллисты и катапульты на всем протяжении городских стен и обстреливать их на нескольких участках. Когда же обнаружатся наиболее слабые места, туда-то и надо будет перебросить основные силы.
— Вы считаете мои действия ошибочными? — вскинул брови Капетинг.
— Судите сами, Филипп, есть ли смысл опять и опять расшибать лоб о самый неприступный участок стен?
— Но маркиз Монферратский утверждает, что обстреливать Проклятую башню удобнее всего.
Ричард хмуро взглянул на маркиза, на скулах которого заходили желваки.
— Значит, это идея Конрада? Не буду спорить — маркиз умеет отважно защищать цитадели. Но много ли их он взял штурмом?
Конрад угрюмо промолчал. В отличие от него, Ричард не единожды брал самые неприступные замки.
Неожиданно к Ричарду присоединился Гуго Бургундский, заявив, что также считает ошибкой обстрел Проклятой башни, и готов выслушать все предложения предводителя англичан.
Ричард без лишних слов изложил свой план. Требюше, баллисты и катапульты надлежит установить не у выдвинутых вперед башен, а напротив тех участков стен, которые связывают между собой оборонительные башни. Да, стены Акры выглядят несокрушимыми, но не следует забывать, что промежутки между кладкой их лицевой и внутренней стороны заполнены, как и везде, бутовым камнем. Если удастся разрушить наружный, наиболее прочный слой кладки, бут, находящийся внутри, начнет осыпаться, образуя своего рода откос у подножия стены, по которому будет легче взобраться штурмующим.
— Вместе с тем, нельзя оставлять в покое и уже поврежденную Проклятую башню! — заявил Ричард, заметив, что Филипп уязвленно прикусил нижнюю губу, тогда как Гуго Бургундский, Балиан де Ибелин и даже Конрад Монферратский согласно закивали.
Король Франции далеко не впервые был свидетелем того, как военачальники, которым поначалу была не по нутру напористость Ричарда, в конце концов начинали соглашаться с его доводами. Когда же английский Лев стал приводить свои расчеты количества осадных башен, необходимых для штурма, Капетинг решил вмешаться:
— Возможно, ваши расчеты, Ричард, и верны, но остается открытым вопрос о том, кто будет распоряжаться всем этим, кто будет руководить ходом осадных действий? Или вы хотите подчинить меня, вашего сюзерена, своей воле?
— Я не давал вам, Филипп, оснований для такого вывода! — огрызнулся Ричард. Голос его прозвучал надтреснуто. Он сухо закашлялся и протянул руку к Толуорту, требуя еще воды.
Пока он жадно пил, вступил магистр госпитальеров Гарнье:
— Государь! Пока мы всего лишь обсуждаем, как нам надлежит действовать. То, что предлагает Ричард Английский, достойно внимания. Если же мы с первых шагов начнем спорить о главенстве, то добьемся не многого. Осмелюсь напомнить вам один из законов рыцарства: биться шумно, говорить тихо и кратко!
Филипп вновь закусил губу. Если бы эти слова прозвучали из уст новоизбранного магистра ордена Храма Робера де Сабле, близкого друга Ричарда, он мог бы с этим смириться. Но Гарнье де Неблус, тот, кого он считал своим твердым сторонником!
— Я хотел всего лишь подчеркнуть, что предложения о ходе осады могут быть не только у Ричарда. Желает ли высказаться кто-нибудь еще?
Он с надеждой взглянул на Гуго Бургундского. Но тот молчал, почесывая свою густую бурую шевелюру, из-за которой его прозвали Медведем. Зато поднялся со своего места Леопольд Австрийский.
Белокурый гигант с эмалево-голубыми глазами и пышной светлой бородой, чисто вымытой и гладко расчесанной, ни с того ни с сего громогласно заговорил о священной миссии крестоносцев, о великой славе, которая ждет героев в случае успеха, о погибели, ждущей неверных, и прочих не слишком уместных на совете вещах.
Вещал он так долго и цветисто, никем не прерываемый, что Ричард откровенно заскучал. Добро бы все это звучало из уст епископа, наставляющего воинов перед боем, но сейчас герцог Австрийский своими пустопорожними речами только зря сотрясал воздух. Плантагенет на дух не переносил таких краснобаев, умеющих говорить воодушевленно и напыщенно, но никогда не дающих дельных советов и беспомощных, когда приходится действовать, а не болтать. В конце концов он прервал австрийца:
— Хочу еще раз напомнить известные слова, которые привел магистр Гарнье: биться шумно, говорить тихо и кратко. Если вам, герцог, нечего сказать по существу, — запишите продолжение вашей замечательной речи на пергаменте, и все мы с удовольствием прочитаем ее перед сном вместо вечерней молитвы.
Лицо Леопольда Австрийского стало пунцовым, но вокруг раздались смешки, и он, запахнувшись в широкую голубую накидку, опустился на место.
Снова взяв слово, Ричард коснулся беспорядка в лагере и предложил целый ряд изменений, которые следовало бы внести, чтобы положение изменилось к лучшему. Первым делом необходимо уменьшить число лавок, лавчонок и торговых палаток, буквально заполонивших лагерь, и на освободившемся месте установить шатры рыцарей и пехотинцев в таком же порядке, как у тамплиеров и госпитальеров. Это позволит освободить проходы к оружейным козлам и коновязям и сократит время сбора отрядов, когда обстановка того требует. Кроме того, Ричард потребовал, чтобы все куртизанки и шлюхи, обосновавшиеся здесь, были погружены на корабли и высланы за пределы Палестины. О какой высокой миссии крестоносцев может идти речь, когда сами они являют образец разнузданности и греха?
