Ричард задумался. Он стремился сюда, полный любви к земле, по которой ступал сам Спаситель, хотя Писание не говорит, посещал ли Христос Птолемаиду, как называли Акру в седой древности. Но эта любовь оказалась выдуманной: пока что он не находил здесь ничего привлекательного для себя. Просто кусок сухой почвы, который предстоит завоевать. Но кое-кто считает эту землю обетованной, и его племянник, молодой Генрих де Шампань, похоже, из таких. И это тоже следует принять к сведению.
Прогнав эти досужие мысли, Ричард вновь принялся изучать укрепления Акры — теперь уже много обстоятельнее. Когда корабли его флотилии еще только приближались к берегу, он обратил внимание, что стены крепости возведены иначе, чем принято в Европе, — ни одно из сооружений не имело острых углов, повсюду каменная кладка плавно закруглялась. Впервые так начали строить оборонительные сооружения ромейские инженеры, убедившиеся, что скругленные углы лучше отражают удары каменных ядер осадных машин. Между башнями тянулась стена, сложенная из массивных каменных блоков и опирающаяся на мощный гласис,[127] окруженная глубокими рвами со стороны суши, а с моря — каменным молом, упирающимся в скалу со знаменитой Мушиной башней. Той самой, о которую столь бесславно разбились надежды громогласного Леопольда Австрийского взять Акру с моря.
Наконец Ричард сокрушенно произнес:
— Подумать только, сколько сил, крови и времени потребовала эта осада! А ведь первые крестоносцы овладели Акрой всего за двадцать дней!
Генрих, однако, поспешил уточнить:
— Дик, все, что вы видите перед собой, возвели не сарацины, а правители Иерусалимского королевства. Прежде Акра была небольшим приморским городком с ромейской цитаделью, обнесенной ветхими стенами, полуразрушенными от времени. Местность вокруг была заболочена, водоотводных каналов не существовало, а караванные дороги обходили городок стороной — вон по тем возвышенностям. Зато теперь, — почти с гордостью воскликнул молодой граф, — стены Акры таковы, что наверху могут легко разъехаться две повозки!
— И как же нам удалось потерять такую цитадель?! — Ричард вскинул глаза к небу, гневно потрясая кулаками.
Генрих Шампанский с силой выдохнул.
— Город и крепость были сданы без боя. Жослен де Куртене, потомок графов Эдесских, которому король Гвидо доверил защищать Акру в его отсутствие, предпочел открыть ворота перед Саладином. После того как султан милостиво отпустил за выкуп жителей Иерусалима, Жослен де Куртене счел сопротивление неразумным. И это при том, что сами горожане были готовы защищаться с оружием. Но слава милостивого завоевателя летела впереди Саладина, и Жослен испугался, что, если он не пойдет на уступки, сарацины вырежут в Акре всех без исключения…
— Проклятье! — яростно выругался Ричард. Оба продолжали путь в подавленном молчании.
Так они пробродили до самого заката. Граф Шампанский чувствовал себя до того измотанным, что по возвращении в стан Плантагенета тотчас отправился спать. Король же бодрствовал в своем шатре до полуночи. Он созвал начальников отрядов и вместе с ними засел за карты местности. Временами вспыхивали ожесточенные споры, Ричард пускался в пояснения, чертил углем на пергаменте схемы укреплений, и в конце концов начали проступать некие контуры общего решения.
За это время короля осмелились потревожить всего дважды.
Первым явился посыльный от короля Филиппа, интересовавшегося, когда Ричард будет готов созвать большой воинский совет. Английский Лев улыбнулся в свою золотистую бородку. Его позабавило, что король Франции, любивший напоминать, что Ричард — его вассал, никак не решится назначить время совета без него.
— Если не ошибаюсь, завтра должен собраться конклав ордена Храма, — заметил Ричард. — Полагаю, следует дождаться, пока рыцари изберут нового магистра ордена, чтобы и он мог принять участие в совете.
Так Ричард выиграл еще один день, чтобы подготовиться и окончательно отшлифовать план, который он намеревался предложить предводителям крестоносного воинства.
Второй раз короля побеспокоила его супруга. Ричард даже удивился, зная ее робость и деликатность.
— Государь, супруг мой! — Беренгария склонилась так низко, что ее каштановые, отягощенные жемчужными нитями косы почти коснулись ковров. — Я не могу отойти ко сну, не передав вам покорнейшую просьбу его святейшества патриарха Иерусалимского Ираклия. Он болен, не может передвигаться, но умоляет вас непременно посетить его.
Ричард знал: только в том случае, когда речь заходит о страждущих, королева готова проявить неожиданные твердость и настойчивость. Еще вчера к нему являлся посыльный от патриарха, но король отклонил приглашение иерарха под предлогом пира.
— Хорошо, госпожа моя, — он ласково опустил руку на склоненную головку жены. — Обещаю завтра же навестить его святейшество.
Однако к утру это обещание забылось, и Ричард вновь отправился с графом Шампанским в лагерь, чтобы проследить, насколько точно исполняются его распоряжения. Мастеровые и механики уже приступили к установке осадных машин вдоль стен: одна большая баллиста должна была располагаться напротив ворот Госпитальеров, другая — напротив башни Святого Антония, а третья — непосредственно в лагере короля Гвидо, напротив ворот Святого Николая. Именно там, по мнению Ричарда, находилась наиболее уязвимая часть стены, да и ров был помельче — засыпать его, чтобы подвести вплотную к стене осадную башню, можно было с меньшими жертвами и гораздо быстрее. Чертежами осадной башни уже занимался многоученый Хьюберт, епископ Солсберийский.
Король остался доволен. Удручало его лишь одно — боевой дух воинов, почти два года проведших в лагере под Акрой.
В свои тридцать три года Ричард успел осуществить немало походов и кампаний, но еще никогда он не видел, чтобы лагерь разбивался столь непродуманно, в таких ужасающих условиях и чудовищной грязи. Смрад прокисшей похлебки, гнилой рыбы, конского навоза и человеческих испражнений, дыма, пота и гниющих отбросов, казалось, возносится до небес. Тучи мух носились над кухнями, лавками маркитантов и выгребными ямами. И если глаз радовали воины, собравшиеся на мессу под навесом с походным алтарем, рядом он видел палатки, набитые шлюхами вперемешку с хмельными рыцарями и простыми латниками.
Эти продажные девки неизбежно появляются во всех воинских лагерях, как крысы в подвалах, и с этим почти ничего нельзя поделать. Но помимо шлюх в лагере было множество женщин с детьми — так называемых «солдатских жен». Они живут со своим избранником, любятся, рожают ему детей, обстирывают, готовят пищу, борются с блохами и вшами в палатке. Но если их так называемый муж погибает, жизнь этих женщин, и без того незавидная, превращается в сущий ад. Они либо переходят к другому воину, которому наплевать на чужих отпрысков, либо пополняют ряды продающих свое тело кому придется.
