Караванщик понимающе кивнул. Он и сам считал, что так будет лучше для блага Сати и Ри, их родителей, да и всех остальных. "Надеюсь, госпожа Гештинанна простит меня за этот грех, — думал он. — Простит и поймет: я не могу поступить иначе…"
Шамаш на миг обернулся к священному холму, который еще только начали касаться перемены.
Он понимал, что воскрешение города будет медленным и мучительным… Не внешнее, нет — солнце вернется в эти стены стремительно. Оно разгонит призраков прошлого, но не сможет заставить забыть о них навсегда. Правда останется в памяти, даже тех, кто до сих пор ничего не подозревает. Сменится поколение — но дети будут помнить, скрепляя воспоминания чтением легенд и рассказом сказок, смешивая реальность с фантазией, правду с ложью, а надежду с верой… И он вновь позвал Евсея:
— Летописец, я понимаю, ты устал… Но это очень важно. Постарайся записать легенду о Керхе здесь, в этих стенах. Будет правильно, если мы оставим ее список горожанам, когда придет время уходить.
— Если нужно, мы можем и задержаться… — осторожно начал Атен. — Не думаю, что новый Хранитель будет против… учитывая, кто Ты.
— И что сделал для этого города! — поспешил поддержать его Евсей.
— В мире все относительно: и добро, и зло, — задумчиво проговорил колдун.
— Но… — караванщики переглянулись.
— Я уже говорил однажды: счастье и беда соединены одной цепью. Так же крепко, как добро со злом. Сейчас кажется, что я сотворил для них добро, но через годы все может обернуться иначе… Если караван успеет собраться в срок, лучше не задерживаться…
— Взгляни: небо очистилось от туч. Призраки исчезли, и… — он хотел еще раз поблагодарить Шамаша за все то, что бог сделал для смертных. Атен искал слова, которые выразили бы хотя бы отчасти всю его признательность и восхищение милосердием и могуществом небожителя… Но так ничего и не сказал, заметив, как дымка печали подернула Его черные глаза. На какое-то мгновение караванщику даже показалось, что в них всколыхнулась грусть, словно эта великая победа была небожителю совсем не в радость.
"Почему, господин, почему Ты так печален в миг торжества?" — слова уже сложились в вопрос, но ему было суждено так и остаться мыслью, не обретя звучания речи.
— Ладно, — проговорил колдун, прекрашая разговор. — Давайте, наконец, спустимся вниз, — и, тяжело опираясь на плечо Аны, Шамаш двинулся вперед.
— Господин, позволь нам помочь Тебе!
— Не надо, — поморщившись от резкой боли в ноге, качнул головой колдун.
— Шамаш, Ты устал… — с тревогой глядя на него проговорил Евсей. — Зачем мучить себя? Разреши, я позову людей — они перенесут Тебя на носилках…
— Нет. Мне нужно время, чтобы кое-что понять.
— Но боль…
— Она помогает думать, очищает сознание, — Шамаш умолк. Его голова склонилась на грудь, глаза опустились вниз, скользя по пологу земли, словно ища среди камней что-то дорогое сердцу, но давно потерянное. — Ступайте. Вам и без меня есть чем заняться.
…Следующие три дня пролетели быстро, словно их несли на крыльях ветра.
Горожане валом валили на площадь, покупая втридорога любую мелочь. Люди даже не смотрели на покупки. Главным для них было то, что эти вещи были сделаны руками спутников повелителя небес. Они были не товаром, а святынями.
Сами караванщики тоже были окружены постоянным почтительным вниманием. Их рассказы слушали, затаив дыхание, прося вновь и вновь повторить то, что уже вошло в легенды. Это трепетно-восхищенное отношение растопило сердце даже Атена. Если бы кто-нибудь, даже сам небожитель, сказал ему в тот, первый день пребывания в городе, что ему будет так трудно прощаться с жителями города, этими еще совсем недавно совершенно чужими и даже враждебными людьми, он бы не поверил. Однако, сколь бы это ни казалось невозможным, все было именно так.
Солнце едва подошло к зениту, а караванщики, закончив последние приготовления, уже собирались тронуться в путь.
— Пора, — вздохнул Ри, повернувшись к горожанам, пришедшим проводить караван.
Облаченный в золотой наряд Хранителя, Ларс, чьи раны стараниями богини врачевания практически зажили, стоял, опершись о золоченый посох рукой, которая еще совсем недавно была мертва. Бур, прижимая к себе Лику, время от времени смущенно поглядывавшую на своего спутника, всякий раз улыбаясь и краснея, казался повзрослевшим и окрепшим в одежде служителя. Позади, на изрядном удалении маячили фигуры стражей, призванных сопровождать нового хозяина города. К своему немалому удивлению, Ри заметил среди последних одного из той троицы воров, с которым дороги свели его в доме Ларса.
— Ладно, приятель, пора прощаться, — Бур хлопнул караванщика по плечу. — Пусть будет счастливым твой путь. И не поминай нас недобрым словом.
— Мне не сладко здесь пришлось… — Ри поднял голову, чтобы в последний раз оглядеть все вокруг, скользнуть взглядом по стенам храма, вознесенного в небо священным холмом. До последнего мига он не решался взглянуть на него, опасаясь, что этот образ воскресит в памяти воспоминания, которые, поблекнув в лучах испытания, все же сохранились где-то в черной глуби памяти. Сейчас же он не мог не сделать этого, понимая, что иначе будет всю жизнь презирать себя за слабость, которой не место в сердце мужчины, и тем более караванщика.
В первый миг у него перехватило дыхание. Он ожидал увидеть совсем иное: наполовину мертвый, погруженный в удушливое кровавое марево предел, подобный вратам в царство мертвых, вся красота которого не в силах была заглушить чувства отвращения и боли. Но перед ним был светлый золотой замок, исполненный чистотой и покоем. Перемены показались столь сильными и внезапными…
— Как он изменился! — пораженный, прошептал юноша.
— Нравится? — проследив за его взглядом, спросил Бур. По его губам скользнула довольная улыбка. — Это моя Лика постаралась!
— Ну что ты! — щеки девушки залились смущенным румянцем. — Разве бы я смогла совершить такое чудо!
— Не умоляй своих заслуг, сестренка, — жмурясь в лучах яркого теплого солнца, проговорил Ларс. — Это твои идеи. Я лишь помог с их воплощением, — он обернулся, чтобы взглянуть на храм, — и, надо признать, получилось очень даже ничего.
— Госпожа Нинти тоже помогала нам, — поспешила добавить Лика, придерживаясь веры в то, что в бедах виноват лишь человек, в то время как все благо от богов.
— Это кажется странным, — задумчиво проговорил Ларс, качнув головой, — но я вижу в ней не богиню, лишь девушку необычайной красоты и доброты.
— Ты ведь любишь ее, — Бур покрепче прижал к себе Лику, — а для любви, знаешь ли, нет границ и запретов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
