в действительности никто в ленинском окружении не рассматривал эту организацию всерьез, и большевики и Временное правительство постоянно апеллировали к «главному органу демократии».
Сказалось и отсутствие в столице Керенского. Расчет на то, что находившийся в армии военный министр не сможет организовать «сил контрреволюции» обернулся теперь против самого Ленина, сторонники которого вполне могли бы захватить пользовавшегося популярностью Александра Федоровича. Вместо этого насилию подвергся видный член Петроградского Совета В. М. Чернов – один из лидеров партии социалистов-революционеров и «селянский министр» Временного правительства. На деле матросы искали Н. П. Переверзева, ближайшего помощника Керенского, но не сумев найти его, арестовали Чернова, нанеся тем самым оскорбление «всему Совету».
Это развязало руки военным. Ободренные известиями о том, что Керенский отправил на Петроград верные правительству фронтовые части, казаки и юнкера перешли к решительным действиям, открыв огонь по ленинским «гвардейцам», матросам и солдатам. Все было кончено в два дня – 5 июля правительственные войска захватили редакцию «Правды», а на следующий день им сдалась Петропавловская крепость. Дворец Кшесинской был занят без боя, а явившийся в Петроград Керенский был встречен столицей в качестве спасителя от «большевистского мятежа». Ленин бежал в Финляндию, наиболее видные его соратники ушли в подполье или оказались арестованными. Пресса распространила сообщение о «немецком золоте», началось уголовное преследование «партии шпионов Гинденбурга». В ответ большевики неумело оправдывались, объясняя все произошедшее «случайностью» и даже провокацией правых. Казалось, что с этими левыми радикалами покончено навсегда.
Разрешился и министерский кризис. 7 июля был сформирован новый кабинет, чуть позже получивший от Исполнительного комитета Советов рабочих и солдатских депутатов «исключительные полномочия». Герой дня Керенский занял пост министра-председателя, покинувшие было коалицию кадеты вернулись обратно, но в целом это обновленное Временное правительство носило уже откровенно левый, социал-демократический характер. Дело было даже не в том, что июльские события заставили эсеровских и меньшевистских лидеров Петроградского совета еще теснее сблизиться со «своим» правительством, а в том, что вооруженные действия на улицах столицы фактически велись между социалистами – умеренными и радикальным. «Буржуазия», то есть все политические движения чуть правее социал-демократии, не могла выставить ни одной винтовки, которая теперь только и решала исход борьбы. Кадетские министры еще считались ценными техническими специалистами, но уже не более того.
Керенский торжествовал. Он оказался незаменимым, нужным всем: и военным, и чиновникам, и «демократии». В эти дни его власть представлялась безграничной, заговорили даже о бонапартизме. Между тем, наблюдательным людям было очевидно насколько «случаен» оказался успех правительства: сумей большевики отрезать столицу от связи с армией, захвати они контроль над Советами и не ограничиваясь одним лишь Петроградом – кто знает, что бы из этого вышло? В конечном счете власти устояли благодаря согласию казачьих частей принять участие в подавлении «мятежа» и способности Ставки найти несколько более-менее лояльных частей, готовых отправиться на усмирение «тыловых героев» петроградского гарнизона.
«Июльские дни» не ограничились одним лишь Петроградом: в Киеве с оружием в руках выступили солдаты украинизированного полка имени гетмана Павла Полуботка (подобно петроградским кадетам, они были недовольны уступками, но уже Центральной Рады), а в Нижнем Новгороде запасные отказались отправляться на фронт. И если в Киеве все обошлось без кровопролития, то в Нижний Новгород были брошены войска из Москвы, которые вынуждены были применить артиллерию в уличных боях.
12–15 августа. Государственное совещание
Идея созвать всероссийское Государственное совещание была выдвинута А. Ф. Керенским еще в конце июля, когда был сформирован второй коалиционный кабинет. Новый председатель правительства преследовал сразу несколько целей. Во-первых, ему требовалась некоторая легитимизация собственного положения, уже именуемого некоторыми диктаторским. Во-вторых, на Керенского давили военные и казаки в лице нового Верховного главнокомандующего Л. Г. Корнилова и донского атамана А. М. Каледина, требовавшие введения военного положения в тылу, а, главное, – разгона всех советов. В отличие от генералов, Керенский считал, что попытка установить военную диктатуру, даже и с опорой на правые и центристские партии, обречена на провал, а потому как мог оттягивал обещанные им самим исключительные меры в отношении дезертиров и «пораженцев». Не упускал он из виду и тот тонкий нюанс, что его исключительная роль в сложившейся политической системе целиком зависела от необходимости поддерживать баланс между правительством и теми самыми советами, которые генералы Ставки так хотели разогнать.
Наконец, Александру Федоровичу, в молодости чуть было не ставшему профессиональным актером, очень хотелось поучаствовать в грандиозной патриотической постановке – Государственном совещании. Местом его проведения не без умысла была выбрана Москва – подальше от германских цеппелинов, Кронштадтской «республики» и враждебных толп из петроградских рабочих кварталов. Военные и буржуазия должны были увидеть популярность Керенского в массах, а левые – единство главы правительства и его генералов. Конкретных действий намечено не было, но ожидалась общая демонстрация объединения «сознательных сил» страны вокруг Временного правительства.
Действительность не оправдала этих радужных ожиданий. Прежде всего подвели москвичи – съезжавшиеся в «древнюю столицу Руси» участники совещания (две с половиной тысячи человек от фактически прекратившей свое существование Государственной Думы, армии, земства, профсоюзов, духовенства, всевозможных советов и «национальных организаций», а также от политических партий и беспартийной «интеллигенции») были встречены забастовкой, вследствие чего остановилось движение трамваев. Не работали и другие работники Москвы, включая официантов, а всего в однодневной «протестной стачке» приняло участие несколько сотен тысяч человек. Те, кто полагал, что «июльские события» в Петрограде покончили с социалистическим радикализмом, могли убедиться в том, что до этого еще очень далеко.
Разочарован был и Керенский. На этот раз в центре внимания оказался не он, «вождь революции», а Корнилов, встреченный в Москве с невиданным энтузиазмом, как пресловутый «генерал на белом коне». Между тем, к середине августа между министром-председателем и главнокомандующим уже пробежала черная кошка: Корнилов не доверял Керенскому, считая его поверхностным болтуном, а тот в свою очередь всерьез опасался того, что явившийся в Москву вопреки воле главы правительства генерал попытается воспользоваться приездом для организации военного переворота.
Возможно, что именно поэтому выступление Керенского в первый день работы Государственного совещания показалось сумбурным даже наиболее преданным его сторонникам. «Главноуговаривающий» истерически угрожал «железом и кровью» тем, кто рискнет поднять руку на «народную свободу» – многие с тревогой усмотрели в этом недвусмысленный намек на Корнилова. Речь последнего была достаточно бесцветной, но ее ожидали овации, что без сомнения вызвало еще большее недовольство министра-председателя.
Кроме того, большинство из почти девяносто человек, выступивших на Государственном совещании, были настроены в отношении будущего откровенно пессимистически. Особенно поразили слушателей слова министра финансов, ярко обрисовавшего катастрофическое положение страны. В результате то, что задумывалось чуть ли не в качестве «политического бенефиса», превратилось в нечто
