по серьёзному преступлению работает? По убою! Даже изнурявшее чувство голода внезапно притупилось. Утром после ссоры с женой Рома запальчиво хлопнул дверью, не притронувшись к завтраку. С обедом они с молодым из-за гонок по городу пролетели, как голуби над лагерем. К двум часам в желудке непрестанно урчало, голова кружилась не по-детски, но взыгравший охотничий кураж пробудил второе дыхание.
Младший инспектор Сердюк нетерпеливо подвинул к себе чистый лист бумаги и ручку, но Рома жестом остановил его. Отработавший шесть лет в уголовном розыске Калёнов доподлинно знал, что с первого захода всю правду не говорит никто, даже мама папе. Емелина следовало ещё подоить, пока на него метод нашёлся. Следующие полчаса, перемежая почти приятельское общение: кофе, сигареты, трёп с ледяным прищуром глаз, резким окриком и занесенным кулаком старший опер вытащил из Толика еще ряд важных деталей, о которых тот умолчал в ходе свободного рассказа.
Выяснилось, что вышедшие из автосервиса мужчины были примерно одного роста, невысокие, метр шестьдесят-шестьдесят пять, не больше. Один из них, который похудее, стопудово носил очки. В ходе свалки ударили его, падал на снег, соответственно, он. Выскочивший из «ВАЗ-21099» парень был в куртке «пилот». Ружье у него — чудное, короткоствольное, без приклада. Очкарь уехал на «девяносто девятой» со стрелком, а второй, крепкий такой, побежал в сторону мастерской.
— Здоровьем своим, Ром, клянусь, боле ничё не знаю, — в ходе общения бомбила перешел с опером на ты, тот не возражал.
Калёнов, боясь спугнуть фарт, не выказывал радости, курил с самым равнодушным видом, в пластмассовую корзинку для бумаг горькую голодную слюну сплевывал. На завоеванном рубеже следовало срочно закрепиться. Толик должен был подписаться под сказанным, тогда его слова топором не вырубишь. Рома не кинулся опрометью докладывать начальству о своих успехах, ситуация могла перевернуться с ног на голову в один миг. Вынув из ящика стола типографский бланк протокола допроса свидетеля, он протянул его Сердюку.
— Давай, Серёга, сразу на протокол. Дело возбуждено, чего зря бумагу на объяснения переводить? — снова интонация Калёнова была безразличной, тусклой.
Если руководствоваться исключительно буквой закона, старший опер толкал своего молодого коллегу на грубое нарушение норм действующего УПК РСФСР. Письменного поручения следователя на допрос свидетеля у сыщиков не имелось, а сами они не являлись лицами процессуально самостоятельными. Доказательство, добытое с нарушением, могло быть признано недопустимым. Но если слепо придерживаться законов, принятых людьми, далекими от реальной жизни, ни одного самого задрипанного преступления не раскроешь. Когда еще следователь вернется с места происшествия? У него писанины впереди, как в армии говорят: от забора и до обеда. Впрочем, перешагивая через бестолковую статью закона, Рома Калёнов в данном случае особо не рисковал. Прокуратура не меньше милиции заинтересована в том, чтобы поднять убийство по дежурным суткам. Поэтому следователь всяко одобрит их действия и порученьице соответствующее на машинке настучит за милую душу, но позднее, у себя в кабинете. Да и надзирающий прокурор придираться не станет, не совсем же он дурак, только местами.
Все полтора часа, пока Сердюк, набивая руку, допрашивал свидетеля Емелина А. И., Калёнов сидел рядом и следил за каждым словом, вносимым в протокол. Частенько, когда дело доходит до фиксации показаний, люди под разными предлогами включают заднюю, лишних проблем на своё седалище никому не хочется. Вот и Толик в нескольких деликатных моментах пытался сказать иначе, не теми словами, которыми десять минут назад пел рапсодию. Тогда Рома смотрел на него с укором, выкладывал на стол мосластые кулаки со сбитыми костяшками. Толик извинялся и говорил как должно.
У Сердюка был красивый разборчивый почерк, писал он быстро, вот только с грамотностью испытывал определённые трудности. Младший инспектор руководствовался правилом: «как слышится, так и пишется». Поэтому в исполненном им тексте встречались словечки: «выстрилил», «пабежали», «падъехал»… Запятые он ставил часто — красивые, хвостатые, считая, что кашу ими не испортишь. Сердюк имел красный диплом о средне-специальном юридическом образовании. Он закончил отделение, открытое три года назад в колледже транспортного строительства. В стране, удовлетворяя ажиотажное желание граждан получить специальность юриста, на правоведов стали обучать чуть ли не в кулинарных техникумах. Престижная работа с таким сомнительным образованием не грозила, но в милицию на сержантские должности с ним брали. Сердюк пришёл в отдел кадров УВД, памятуя главным образом о том, что с недавних пор служба в органах предоставляет освобождение от армии.
Рома Калёнов, заочно окончивший прошлым летом юрфак ведомственного ВУЗа, читая протокол, на ошибки подчиненного или не обращал внимания или не замечал их. Впрочем, к оперативникам уголовного розыска никогда не предъявлялись требования стопроцентной грамотности, в подразделении ценились другие качества. Да и что спрашивать с трудяги опера, если общая грамотность молодежи России ухудшалась с каждым годом неуклонно. Данный факт признавался всеми — от министра образования до пенсионерки, проводящей время на лавочке у подъезда.
Когда процесс медленно, но верно стал близиться к концу, раздалась громкая телефонная трель. Это Птицына интересовало, имеются ли результаты по таксисту.
— Вадим Львович, разрешите, я через пятнадцать минут зайду к вам, — ответил Калёнов.
— Ты мне одним словом маякни, есть динамика? — подполковнику, понимавшему, что сыщик не может говорить при фигуранте, не терпелось узнать, как развивается ситуация.
— В принципе, да, — плотно прижимая к уху верхнюю часть трубки, сказал Рома.
— Удачи, — одобряюще произнес Птицын, прежде чем отключиться.
Завершающая стадия допроса продлилась дольше, чем планировали. Взяв в руки три листа бумаги, каждый из которых был плотно исписан с обеих сторон, Толик исторг тяжкий вздох. Такой объем текста ему не приходилось читать после окончания восьмилетки. Предварив нелегкий труд перекуром, он приступил к изучению документа. Беззвучно шевеля губами и хрустко почесывая в затылке, Емелин на прочтение лишь первой страницы со своими анкетными данными затратил те пятнадцать минут, через которые Калёнов обещал явиться на доклад к начальству.
Сердюк попытался придать Толику ускорение, однако бомбила огрызнулся: «Сами сказали — от шести до пятнадцати лет». Предложение прочитать вслух записанное свидетель категорично отклонил: «Благодарствую, я грамотный и зрячий».
В общем, подписание важного процессуального документа состоялось лишь в семнадцать часов двадцать минут. Такое время младший инспектор указал в соответствующей графе.
Промокая ладонью взмокревший лоб, Толик поинтересовался как бы между прочим:
— Ну всё, Ром, мне можно ехать?
Калёнов легонько постукивал по краю стола свернутыми в трубочку бумагами. Он дожидался, когда в кабинет вернётся умчавшийся в туалет напарник.
На вопрос Емелина оперативник язвительно ухмыльнулся:
— Ща-аз, разбежался. Радуйся, что до сих пор не в камере. Сиди ровно, когда нужно будет, тогда и отпустим. Может быть… И
