прыть на юго-запад, в город Сиде, самый крупный морской порт Памфилии, центр работорговли и пристанище пиратов, с целью отплыть на корабле в Рим. Золото в мешках, привязанных к седлам, должно было быстро решить все вопросы незаконных территориальных притязаний Митридата.
Бедный Аретий смотрел со стены крепости вслед за удаляющимся за горизонт царем и, как только отряд скрылся из виду, а пыль на дороге осела, приказал:
– Откройте ворота!
К Митридату вернулась прежняя дерзость. Он наказывал тех, кто провинился в предательстве, обласкивал верных ему людей, но в полной мере снова проявились скверные черты его характера – жестокость, подозрительность и коварство. Каппадокия стояла первой в его списке новых завоеваний, и он, не встретив никакого сопротивления, подошел к столице царства.
– Олфак, ворота открыты, что бы это значило?
– Не понимаю, государь, – отвечал полководец. – Пошлем лазутчиков?
Из ворот вышла процессия, возглавляемая царским чиновником Аретием, и медленно пошла навстречу завоевателям.
– Олфак, так мне крепости еще не сдавались, – сказал царь. – Крепость, которую брать не надо, напоминает неприступную красавицу, мечтающую сдаться без штурма.
Аретий приблизился, протянул трясущимися руками сидящему на коне Митридату золотой скипетр и голосом, полным мольбы, произнес:
– Царь Митридат, ты щедр и благороден. Каппадокия преклоняется перед твоим величием и великодушием. Твоя храбрость…
Митридат перебил его.
– Аретий, мы с тобой давно знакомы, хватит славословить. Где царь Ариобарзан?
– О, доблестный и гуманный владыка! Царь Ариобарзан на днях отбыл в Рим со своей свитой.
– Сбежал, понятное дело, а тебя оставил расхлебывать кашу.
– О, неустрашимый и отважный завоеватель! Я всегда к твоим услугам, скажи, и брошу жизнь к твоим ногам. – Аретий с пафосом произносил слова, искоса поглядывая на Митридата.
– Ну, ну, Аретий, так далеко мы не пойдем! – сказал он. – Хочу отдохнуть, а мое войско проголодалось.
– Загадай любое желание, и я выполню его! – подобострастно поклонился Аретий.
Войска Понтийского царя вошли в великолепную Мазаку, жители которой попрятались по домам, наблюдая изо оконцев, как без боя захватывается город, оказавшийся без защитников и власти. Во дворце на троне вместо Ариобарзана сидел Митридат, слева-справа от него стояли советники.
– Аретий, – говорил Митридат, – мне надо было бы тебя повесить еще двадцать лет назад, когда ты возражал на избрание царем Каппадокии моего сына.
– Государь, непомерные амбиции помутили мой разум, иначе я узрел бы лучший выбор для моего скромного пристанища.
– Знаю, – ехидно сказал царь, – страной в действительности управляешь ты, и поэтому отнесусь к тебе благосклонно.
– Твое великодушие говорит не только о мудрости, но и глубоком уме политика.
Глубокий ум политика все рассчитал: сначала будет расчленена Вифиния, потом римская провинция Азия, затем… далеко идущие планы. Шпионы Митридата доносили из Рима, что в столице империи уже поползли вверх цены на хлеб, торговля с Востоком вянет, народ Рима запаниковал. Возможно, думал Митридат, конфликт с римскими интересами и война убавят ресурсы его державы, но, чувствуя необузданное желание разделаться с Римом, он заставит подданных потерпеть. Его шпионы уже распустили нужные слухи, и римский народ вовсю упрекал Лукулла, как ругали его и собственные солдаты: мол ради личного обогащения он затягивает войну сверх нужного времени, собирается конфисковать имущество солдат, ослушавшихся его приказов, вот‑вот войско разбежится, победы станут бесплодными, завоевания утраченными. Он, Митридат, создаст новый мировой порядок, римляне не смогут безнаказанно разорять целые страны и вывозить их богатства.
– Аретий, теперь в Азии порядки буду устанавливать я!
Все вздрогнули от таких слов тирана, но Аретий все же осторожно спросил:
– Ты собираешься быть бессмертным и всевластным?
– Умный царь Армении Тигран знает, как разбалансировать римскую политическую машину, где расставить ловушки, какие условия приведут к внутреннему разладу в Риме, а я же пойду напролом!
Аретий церемонно поклонился, сложив ладони:
– Ты, государь, великий правитель, печешься о народах Востока!
– Скажи, Аретий, – глаза Митридата загорелись хитрым огнем, – где Ариобарзан чеканит золотые монеты для Лукулла?
У Аретия сбилось дыхание, он даже позеленел.
– Государь, – наконец он проговорил, – ты видишь насквозь то, что скрыто слоями страха.
Глава 64
Дом сенатора Марка Тулия Цицерона находился у северных склонов Палатина, близ римского Форума. Цицерон, сенатор, философ и блестящий оратор, часто приглашал в свой дом известных государственных деятелей, политиков и писателей. Вот и сегодня к нему пришли Гней Помпей и Юлий Цезарь. Хозяин дома решил сблизить своего друга Помпея с Цезарем, в котором разглядел незаурядную личность и перспективного политика.
– Гней, – сказал Цицерон, обращаясь к Помпею, известному магнату и полководцу, – это Юлий Цезарь, единственный сенатор, который поддержал закон Габиния о передаче тебе чрезвычайных полномочий.
– Цезарь один против сената? Смело! – похвалил Помпей.
Цицерон продолжал:
– Закон, конечно, не прошел, но сегодня мы встретимся с людьми, которые нашли способ провести его через народное собрание.
– Великий Помпей! – Юлий Цезарь воскликнул восторженно. – Ты можешь рассчитывать на мою полную поддержку. Ты выдающийся человек, великий полководец, получивший два триумфа. Я голосовал в сенате, и также в одиночестве, за закон Манилия о предоставлении тебе командования вместо Лукулла.
– Я польщен, Юлий. – Помпей, надменный, жестокий и корыстный человек, сегодня был снисходителен и великодушен.
– Этот закон, – Цицерон развел руки, – сенат также отклонил. Но решение вопроса найдено! Я вас на какое‑то время оставлю, пойду встречу новых гостей.
Цицерон вышел, а два политика продолжали разговаривать.
– Я слышал, ты, Юлий, задолжал ростовщикам много денег? – спросил Помпей.
– Да, весь в долгах, – грустно сказал Цезарь.
– Я помогу. А если Лукулл будет отозван, а меня назначат на войну с Митридатом, все твои долги будут списаны.
– Гней, как благородно с твоей стороны!
– Цицерон видит в тебе незаурядного человека и хорошего политика, – продолжал Помпей. – Я популярен в армии, ты среди народа. Мы могли бы объединиться для наведения порядка в Риме. Конечно, и глава сената Цицерон мог бы внести вклад в общее дело. Как ты на это смотришь?
– Помпей, я думаю, как и ты!
– Цезарь, ты пока играешь малозначительную роль, но поверь, если примкнешь ко мне, станешь важной, если не первой, фигурой в Риме…
– Ну вот, я и вернулся! – улыбался Цицерон. – Гости ждут внизу. Знаешь, Цезарь, я давно связал свою судьбу с Помпея, и благодаря ему я сенатор. Нам удалось многого добиться для сословия всадников, из которого оба вышли.
Помпей с улыбкой обратился к Цицерону:
– Мы уже кое‑что обсудили с Цезарем. Будем работать вместе. Ну а ты, Цицерон? Ты популярен и талантлив, присоединяйся!
Искушенный в политике Цицерон сказал:
– Мое мировоззрение не позволяет нарушать этические правила и традиции сената.
– Но кампания на Востоке принесет большие доходы.
– Надеюсь на долю доходов от этой кампании, – улыбнулся Цицерон.
– Действуя вместе в армии и сенате, среди патрициев и всадников, мы могли бы провести много законов, отвечающих интересам народа, – пытался надавить Помпей.
– Я предан народу и являюсь защитником его интересов, – пафосно сказал Цицерон. – Мое призвание – бороться с коварством тех людей, которые посягают на благополучие народа. Мне не нравится идея возрождения царской власти: это приведет
