Каран пытался вырваться, но силы были не равны. Когда стражник в яме ударил Абхе, что-то перевернулось внутри мальчишки. Он с яростью набросила на обидчика, но воин быстро подмял его под себя и скрутил по рукам и ногам крепкими путами. Каран застонал от злобы и бессилия. Он звал Абхе, но та не слышала и находилась словно в тумане. Потом его перекинули через плечо и потащили наверх. Паренек пытался высвободиться, отчаянно работая кистями, но веревки были затянуты слишком крепко. Когда же его вытащили на свет, то тут же нацепили грязный мешок на голову, от которого Каран чуть не задохнулся. Больше он ничего не видел. Лишь чувствовал, как его пронесли через какое-то помещение и бросили на доски. Как оказалось позже, то была телега. Мальчик ощущал дребезжание колес, до слуха доносился стук бычьих копыт. Дышать становилось все труднее. Каран кашлял, его бил озноб. В один момент сознание покинуло его. А когда он очнулся, то обнаружил себя привязанным к какому-то столбу, а рядом стояли пятеро стражников. С хмурыми и непроницаемыми лицами. И не было в их взгляде ни жалости, ни сочувствия, ни сожаления. Только уверенность в том, что они поступают правильно. Один из них держал наготове ритуальный нож. Тот угрожающе блестел в закатных лучах зеленоватым цветом.
Каран обвел взором пустынную площадь в попытках найти хоть что-то, дававшее надежду на спасение. Он увидел почтенного старца, спускавшегося с городской стены. В желтом одеянии и с морщинистым лицом. Заметил грусть и смятение в его глазах. Слабый лучик надежды затеплился в душе мальчишки, когда он заметил, что старик направляется к ним…, но быстро потух после того, как старец сначала резко остановился, а затем обернулся к воротам.
— Эй! — не выдержал Каран и дернулся, в отчаянной попытке освободиться. — Эй! Помоги мне!
Но старец будто не слышал. Он продолжал смотреть на ворота, а спустя пару секунд и вовсе развернулся и направился к створкам.
— Стой!
— Хо ши[1], — молвил один из стражников, и Каран перевел обреченный взгляд на них.
Воин с ритуальным ножом подошел к столбу, ухватил мальчишку за волосы и приставил лезвие к горлу.
Паренек воздел глаза к небу, по которому плыли оранжевые облака, темнеющие во мраке наступающей ночи. И эта ночь вошла в его душу.
***
Юншэн не мог отвести взгляда от того, кто стоял возле ворот. Он почувствовал, как сердце сильно колет в груди.
— Ты? — просипел он.
Молодой воин в кожаном доспехе, на котором красовался священный символ. Суровый взгляд, волевое лицо. Челка темных волос спадала на лоб…
Советник сильно зажмурился, потом открыл глаза, надеясь, что жуткое видение исчезнет. Но нет. Он продолжал стоять там, окидывая Юншэня холодным взглядом.
— Что тебе нужно? — с трудом проговорил советник.
— Невежливо, после стольких лет, — ответил тот, — хотя что я жду от таракана-предателя? — и сплюнул на землю.
— Это было необходимостью, — Юншэня пробила дрожь, он невольно крепче запахнул края одежды, — иначе мои земли ждали упадок и забвение.
— А они итак ждут, — воин шагнул вперед, взгляд оставался холодным, — только на сей раз встретить его будет куда больнее.
Советник сглотнул. Лоб его покрылся липкой испариной. Сердце закололо сильнее.
— Наше воинство, благословленное Шанди, вернет мир и покой Хучену, — выговорил он.
— Ваше воинство, — презрительно скривился воин, — уже само обрело мир и покой. Но как быстро все это стало «своим», да, Юншэн?
Вся кровь отхлынула от лица старика.
— Нет, — прохрипел он, — невозможно… не верю…
— Ты — предатель, таракан, — будто не слыша продолжал воин, — и навсегда им останешься. Из-за тебя я получил стрелу в спину. В ту горестную дождливую ночь!
Советник помнил. Он все помнил. И не нашел, что ответить. А призрак прошлого не ждал этого.
— И ты пойдешь по своему пути до конца, — продолжил он, подходя вплотную и едва не замораживая Юншэня взглядом, — открывай.
[1] Пора.
Глава 20
Юншэн шагнул вперед. Боль в груди усилилась. Она заполнила все существо, и теперь он ничего кроме нее не чувствовал. Ничего не видел, кроме деревянных створок под прямоугольной аркой. Не слышал удивленных окриков стражников. Только бешеное биение своего сердца. И еще одного маленького сердечка под желтым одеянием.
— Мы ждем, Юншэн, — прошептал над ухом холодный голос, и советника пробила дрожь, — мы ждем.
Он громко сглотнул. Ватные ноги сами несли его вперед. Несли против воли. И каждый раз, когда советник намеревался противиться, боль начинала жечь каленым металлом. На лбу выступил холодный пот. Юншэн застонал, но протянул руку и дотронулся до мощного засова.
— Я… — просипел он, —
