Утони во мне ещё раз.
Спрячься во мне этой ночью.
Делай, что хочешь.
Только притворись, что у нашей истории счастливый конец.
Дай мне знать, покажи.
Всё кончится тем, что мы отпустим друг друга.
…кончится тем, что мы отпустим друг друга.
…кончится тем, что мы отпустим друг друга.
Но давай притворимся, что конец будет счастливым.
Давай притворимся, что конец будет счастливым.
Что конец будет счастливым.
…конец будет счастливым.
Да что же это?! Трясущимися пальцами выдрав из ушей затычки, Уля попыталась отправить их в кейс, но выронила на асфальт. Чертыхнулась, подобрала с земли и всё-таки убрала в чехол. С силой захлопнула крышку ноутбука, намереваясь бежать отсюда. Спасаться.
От себя.
Какая глупость. От многого, наверное, можно спастись, но не от себя. Идея была ужасной!
— Хороший парень… — раздался откуда-то справа тихий, чуть дребезжащий голос. — Но несчастный.
Вздрогнув всем телом, Ульяна резко повернула голову. На краю лавочки сидела баб Нюра. Как давно она здесь, непонятно. Точно не более пяти минут, что длилась погрузившая в состояние глубочайшего транса песня. Внимательный взгляд выцветших глаз блуждал по её лицу. Без всякого сомнения, баба Нюра видела всё, что в ней творилось в эти минуты, всё, что проживало нутро. И туман, и безысходное отчаяние. И душевные порывы, и разбитое сердце. Казалось, укрыть от этих глаз хоть что-то невозможно.
Уля промолчала, лишь головой кивнула в знак приветствия. Хороший? Знает. Несчастный? Видит. Что она сама в силах сделать? Быть рядом. Несмотря на то, что с каждой минутой «рядом» кроет всё сильнее, несмотря на то, что вся она уже крик. Она делает, что может. Правда…
— Как же я рада, что вы вновь общаетесь, деточка. Молодцы, — переведя взгляд на Егора, все так же негромко произнесла баб Нюра. — Для него ты всегда много значила. Хоть он молчун еще тот. А Валя-то рассказывала…
«Хватит…»
Эта бабушка – божий одуванчик – изверг. Вокруг неё одни изверги собрались! Одни тянут вниз, другие вверх, одни влево, другие вправо, вокруг неё не оказалось ни одного равнодушного к их отношениям человека. Что они делают?! Они же разорвут её на тысячи маленьких Ульян! Дайте ей просто быть! Дышать! Укрыться от чужих атак в теплых руках! В его руках ничего не страшно… В его руках станет совсем всё равно. Там, на мосту, ей, казалось, было всё равно… Время стояло, только слезы не переставая лились, и глухой стук сердца отдавался в ухе.
— Тогда почему он меня бросил? — прошептала Уля. Оно само вырвалось, против желания. Потому что этот вопрос не даёт ей покоя ни при свете дня, ни при свете луны.
— Если сам не объяснил, как я могу говорить за него? — склонив голову, тяжело вздохнула баб Нюра. В её глазах отражалось неподдельное сочувствие, будто она считывала чужую боль, словно всё-всё понимала. — Не по своей воле он ушел, вот что я думаю, милая.
«“Думаете”?.. Или по своей?»
Эти домыслы, догадки, чужие мнения когда-нибудь с ума её сведут! Она с катушек слетит! Резко подскочив с места, Уля пробормотала:
— Извините… Мне пора, работы еще много… Хорошего вечера.
— Иди-иди, деточка… — опершись на клюку, прокряхтела бабуля. — И тебе хорошего.
А уже спустя секунду за спиной раздалось:
— Егорушка!
***
Нет сил сопротивляться. Ты повержена. Врываешься в комнату, врубаешь музыку и летишь по комнате с закрытыми глазами, мечешься из угла в угол штормовым ветром. Тебе нужно! Жизненно необходимо! Выплеснуть! Избавиться! Вытрясти из себя, освободиться и задышать! Что поможет лучше танца?
…Я надышалась твоими вайбами,
И чувствую, как меня размазывает по полу,
И одновременно я взмываю так высоко…{?}[Bloodshot – Lexy Panterra]
Запретная мелодия, она давно с тобой. Услышанная однажды и спрятанная далеко, запертая в сердце, а теперь отпущенная, отныне навсегда с тобой. Руки взлетают и падают, обвивают рёбра, колени чувствуют пол, в тебя словно бес вселился. Или ангел. Кто-то ведёт тебя за собой. Не видишь ничего, ты соткана из ощущений. Ты – там. В вывернувшей наизнанку музыке. Губы беззвучно шевелятся, голова рисует круги, мир кружится, запущенные в волосы пальцы сдавливают виски, бесцеремонно бегут по коже лица, сжимаются в кулаки. Ты кричишь. Безмолвно. Каждым бездумным движением, каждой клеточкой себя, каждым взмахом головы. Кричишь душой, рот кривится. На лице – всё. Всё там. Резко, плавно, стремительно, медленно, ввысь, оземь – музыка окутывает клубами, оплетает и лишает воли, одолела и затягивает в омут, тащит за собой в глубины, которых ты так страшилась. Несёт туда, где всё иначе, один за одним вышвыривая железные аргументы прочь из черепной коробки. Прочь! Музыка становится твоими лёгкими, твоей сутью, тобой. Она – ты. Ты – она. Не существуете врозь.
…Ты так привлекателен.
Возносишь выше-выше-выше, чем мне доводилось бывать.
Пожалуйста, никогда не уходи.
Что ты со мной делаешь?..
Руки, ноги, плечи, пальцы, грудь, шея, каждый позвонок отдаются этой энергии, каждая капля крови в тебе ею напитана. Веки жмурятся, видит небо, ты этого не хотела. Но не можешь! Больше не можешь создавать в себе и не отдавать, больше не в состоянии яростным движением ластика стирать нарисованное воображением. Твое воображение к тебе немилосердно, оно вынесло тебе приговор. Куда? Куда деть?! Всё это – куда?!
...Пока ты смотришь, я устрою шоу.
Сядь, давай поменяемся местами.
Я заставлю тебя потерять самообладание…
Кажется, агония не закончится, останется твоей вечной спутницей. Вот оно, чувство, что ты так долго безуспешно искала: настигло тебя, без предупреждения перемололо душу, как к такому вообще можно оказаться готовой? Никак. Никогда. Не оказаться к нему готовой!
Разве не этого ты хотела?! Вот этого?!
...Я выжму из тебя все соки, растолчу и подожгу.
Не успеешь опомниться – и перестанешь понимать, что происходит.
Вот так это и происходит. Теперь ясно?
Хорошо. А сейчас смотри, что будет дальше.
Хочется штурмовать стенку, в бессильном отчаянии падаешь на кровать. Мелодия догорает, языки пламени облизывают и выжигают, разгоняют по венам бурлящую лаву и обдают кипятком живот. «А если бы он предложил, ты бы согласилась?». Чертов Стрижов! Какого хрена он это озвучил?! Ты бы дольше продержалась, дольше.
Сдаешься. Отпускаешь себя. Представляя на себе его руки, понимаешь, что путь назад заказан. Отдаваясь воле фантазии, ощущая растущий жар и влажность, чаще и тяжелее дыша, пропускаешь в голове смазанную мысль о том, как потом смотреть в глаза ему будешь. Никак. Больше не будешь. Пусть не будет следующего дня вдвоем, лишь бы бредни воспаленного воображения обернулись явью. Лишь бы целовать жадно и испить до последней капли. Лишь бы чувствовать его в себе, наполняться. Бёдра сжимаются в попытке унять бушующий пожар, но с каждым мгновением он разгорается сильнее, обращая всё твое существо в пепел. Мышцы ноют. И ноют. И просят!
Горстку остывшей золы – вот что он от тебя оставит.
...Пожалуйста, никогда не уходи.
Что ты со мной делаешь?..
Если бы ты не была Ульяной Ильиной из соседней квартиры, если бы ты не была малой, всё могло бы сложиться иначе. Ты не стала бы ни лишней секунды это терпеть. Он открыл бы дверь, а ты бы с порога спросила: «Массажистку вызывали?». Нет, ты бы не спросила, ты бы констатировала. Он наверняка усмехнулся бы кривовато и подвинулся в сторону, освобождая проход. Ты бы сказала: «Раздевайтесь. До пояса», и притворно равнодушно смотрела, как он покорно стягивает с себя футболку и укладывается на живот на этом самом массажном столе, который, черт возьми, продал, ухмыляется одним уголком рта и запускает руки под голову.
И тогда…
Ты бы устроилась сверху, прямо на бёдрах. Стол непременно выдержал бы двоих. И, пользуясь тем, что видеть твое лицо он не может, дала бы себе волю. И кусала бы губу, сколько вздумается, рассмотрела бы каждую чёрточку татуировки и пустила ладони гулять по спине и плечам, по лопаткам и позвонкам. Ты бы стала его пытать. Мучительно, долго, с наслаждением. Щекотать кожу волосами, тёплым дыханием, то наклоняясь ближе, то отдаляясь, царапать ногтями и запускать пальцы в волосы. Наблюдать, как вздымаются и опускаются лопатки. Целовать шею, каждый позвонок по очереди сверху вниз, сдвигаться на колени. Ты поквитаешься с ним за всё.
