— Я не знал о том, что он задумал, — произнес фогт едва слышно. — Если б я только знал…
— Ничего бы не изменилось, — оборвал Курт и, передав заряженное оружие стригу, приблизился к фон Люфтенхаймеру. — Ваше слово здесь ничего не стоит, ничего не значит. Для них вы никто… А вот для меня вы — particeps criminis[203]. Я не стану оглашать вам обвинения и ваши права; вам хорошо известно и то, и другое, а у меня нет на это времени. Просто и коротко: вы арестованы. Если нам удастся выбраться живыми, вы предстанете перед судом… А теперь — быстро — пара ответов на пару вопросов. Где Арвид?
— Ушел, — тускло отозвался фогт, не попытавшись даже возразить, когда Курт развернул его, стянув ремнем руки за спиной. — Я слышал — он сказал, что выйдет за стены, дабы убедиться в том, что вы одни.
— Давно?
— Давно… наверное. Не знаю. Не заметил. Не помню…
— Последний вопрос. Адельхайда действительно еще жива?
— Да, — тускло откликнулся тот. — Она в крайней комнате. Арвид не был намерен ее убивать…
— Тогда вперед, — кивнул Курт, подняв его на ноги, и, забрав арбалет у стрига, подтолкнул фогта к двери. — Шагайте первым, фон Люфтенхаймер, и сохрани вас Господь от мысли выкинуть какую-нибудь глупость. Сегодня выдалась беспокойная ночка, и нервы у меня порядком измотаны; даже думать не хочу, что я сделаю, если ваше поведение мне не понравится. И молитесь, если вы еще помните, как это делается — молитесь, чтобы она и впрямь была жива, иначе… Ваши новые друзья вам покажутся ангелами милосердия. Это — понятно?
— Я не желал ей зла, — тихо возразил тот, покорно идя вперед. — Я никому не желал зла. Я не думал, что все так обернется.
В согбенную спину перед собой Курт взглянул молча, ничего не ответив и не обернувшись к стригу, чей тяжелый вздох прозвучал рядом. В иное время он, быть может, и пожалел этого запутавшегося старика, но сейчас от потери крови кружилась голова, при каждом движении простреливало сломанное ребро, невыносимо ныло плечо, едва не вывихнутое в стычке с первым птенцом, саднила разбитая губа, и единственное, что сейчас одолевало душу — это злость и раздражение…
— Это здесь, — вяло кивнув в сторону последней в ряду двери, проронил фогт. — Не заперто. Охраны нет.
В словах фон Люфтенхаймера Курт не усомнился — будь здесь наемники, они давно уже проявили бы себя. Распахнув дверь пинком, он втолкнул фогта внутрь, войдя следом, и остановился, стиснув пальцы на прикладе арбалета и едва удерживаясь от того, чтоб хотя бы как следует вмазать арестованному этим прикладом, поправ все предписания и снисхождение к летам. Адельхайда лежала на убранной кровати у дальней стены комнаты; вытянутые над головой руки облегала тонкая веревка, обвиваясь вокруг изголовья, другой жгут охватывал лодыжки, уходя к столбику в ногах кровати. Лицо было бледным и изможденным, похожим на лицо умершей, однако посеревшие губы и веки закрытых глаз подрагивали, словно там, по ту сторону сна, происходило что-то невероятное и жуткое…
— Вон к той стене, — приказал Курт, пытаясь не повысить голоса. — Чтоб я вас видел.
На то, как фогт исполнит его указание, он даже не взглянул, шагнув вперед, и фон Вегерхоф удержал его за плечо:
— Стой. Прежде подойду я.
Он встал на месте, глядя на разметавшиеся по подушкам черные волосы и все так же сжимая приклад. «Сможешь ли ты»…
— Думаешь, она… — начал Курт, и стриг вскинул руку, мягко оборвав:
— Не знаю. Но лучше я.
К кровати тот подошел медленно, осторожно присев рядом и повернув безвольную голову набок, и Курт болезненно поджал губы, увидев засохшие кровавые пятна на плече тонкой ночной рубашки и две сизо-багровые раны на побелевшей коже.
— Сколько ж он раз, мразь… — выговорил он с усилием; фон Вегерхоф вздохнул.
— Она жива, — с заметным облегчением в голосе сообщил стриг. — И вполне человек. Просто в беспамятстве.
По бледной щеке тот хлопнул ладонью осторожно, позвав Адельхайду по имени, и, не услышав ответа, легонько встряхнул, окликнув снова; дрожащие веки приоткрылись, не видящий ничего и никого вокруг взгляд на мгновение остановился на фогте, притихшем у стены, и ресницы сомкнулись снова.
— Чтоб ты, наконец, захлебнулся, тварь… — чуть слышно и охрипше пробормотала она; фон Вегерхоф усмехнулся.
— Еn voilà des manières, mon chérie[204], — отметил он укоризненно. — Впрочем, я всегда подозревал, что ты меня недолюбливаешь.
Адельхайда распахнула глаза, повернув голову на его голос и с трудом собирая взгляд перед собой; переведя покрасневшие глаза со стрига на Курта за его плечом, еще несколько секунд она лежала недвижимо и молча и, наконец, уточнила:
— Есть способ доказать, что вы не бред?
— Ущипнуть? — предложил он, подойдя к кровати, и та слабо улыбнулась в ответ, снова закрыв глаза.
Курт присел у изголовья, вынув кинжал и осторожно взрезав веревки, глубоко впившиеся в тело; кожа вокруг них местами стерлась до сукровицы, и он сжал зубы, не желая видеть даже мысленно того, как Адельхайда пыталась вырваться — упрямо и долго…
— Где этот буйный жмудин[205]? — не открывая глаз, спросила она; фон Вегерхоф, освободив ее босые ноги, поднялся, кивнув через плечо:
— Снаружи замка. Однако это ненадолго. Понимаю, что вопрос глупый, и тем не менее — как ты?
— Тошнит, — откликнулась Адельхайда, вновь открыв глаза и с трудом севши. — И голова кружится.
— Тебе надо что-то съесть, — вздохнул стриг. — И ты сильно обезвожена.
— Там на столе должно быть какое-то питание, — слабо повела рукой та, криво улыбнувшись. — Он пытался меня накормить. Не хотел, чтобы я отдала Богу душу прежде, чем он натешится.
— У нас немного времени, — предупредил фон Вегерхоф, подойдя к столу и скептически оглядывая что-то намертво присохшее к тарелке. Помедлив, он взял со стола кувшин с водой и возвратился к Адельхайде. — Вначале попей… В коридоре мы столкнулись с одним из птенцов, незадолго до этого убили слугу, и только что Гессе — еще двоих; он уже знает, что мы здесь. Не хочу на тебя давить, но задерживаться мы не можем.
— Я приду в себя, — отозвалась та уверенно. — По крайней мере, идти смогу.
— Для начала надо определиться, куда, — возразил Курт, осторожно выдернув из-под нее простыню, и, придирчиво осмотрев, надрезал край и оторвал широкую полосу. — Пройденная половина пути, по крайней мере, уже проверена. Вряд ли он успеет нагнать туда еще такую же толпу народу… К счастью, если наши сведения верны, не осталось в живых по крайней мере его личных людей, а наемники ложатся легко.
— Для начала всем надо прийти в себя, — возразил стриг, поставив кувшин на пол, и, принеся Адельхайде тарелку со стола, забрал у него полотняную полосу. — Повернись и подними руки… Наши дальнейшие действия будут зависеть от того, как себя будет чувствовать Адельхайда и не свалишься ли в обморок ты сам.
— Спасибо, — покривился он, подставляясь разными боками и тихо шипя, когда фон Вегерхоф от души затягивал повязку.
— Вы не сможете выйти отсюда.
На фогта все обернулись, разом умолкнув, и тот повторил, не глядя ни на кого:
— Вы не выйдете. Вы разозлили его. Он вас не выпустит.
— Ну, и вам свободы тоже не видать, — огрызнулся Курт раздраженно. — В любом случае. Выйдем — молите Бога о том, чтобы угодить на имперский суд, а не на суд Конгрегации. Не выйдем — вам свернет шею ваш хозяин. Или скормит вас вашей же дочери. И поделом.
— Постой, — на мгновение оторвавшись от поглощения засохшей снеди, возразила Адельхайда, понизив голос до шепота, — послушай меня. Оба послушайте; мальчики, здесь что-то не то. Я его знаю. Я его давно знаю, знаю хорошо; это не он.
— В каком смысле? — нахмурился Курт; та кивнула:
— В прямом. Он не может так себя вести. Фон Люфтенхаймер не мог сдать замок и город кучке тварей, пусть бы они не только исцелили дочь, но и воскресили жену. Не мог отдать себя в рабство такому созданию добровольно.
— Люди меняются, — заметил фон Вегерхоф. — Случается — до неузнаваемости.
— Но не так. Александер, ты его не знаешь, как знаю я. Просто поверь: то, что мы видим и слышим — не он. При каких угодно обстоятельствах он не может говорить и думать так, это не его слова, не его воля.
Стриг помедлил, глядя на фогта пристально и долго, и, отвернувшись, неспешно затянул узел на боку Курта. Он повел плечами, глубоко вдохнул, осваиваясь с теснящей ребра повязкой, и, подобрав с пола окровавленную одежду, с трудом протиснулся в рубашку.
— Словом, — подвел итог он, — по твоему мнению, он под полным контролем Арвида? — та молча кивнула; Курт вздохнул. — Помнится, я и сам выдвигал подобную версию, однако сейчас не вижу, отчего бы ей не быть ошибочной.
— Это можно проверить, — вновь подал голос стриг, и он обернулся, недоверчиво нахмурясь. — Я не склонен с ходу принимать ничью сторону, однако все может быть. Подумай над тем, что, проведи Адельхайда здесь неделю-другую, заверши Арвид то, что задумал — и она тоже утратила бы значительную часть своей рассудительности. А ведь ее он не намеревался привязывать к своей крови. И этого бы хватило.
