Азарь была права. Он никогда не обретет мира и покоя, пока не исполнит то, что ему было сказано в Галилее. На берегу Галилейского моря он испытал удивительное чувство прощения. Это прощение он не мог таить в себе. Он должен передать его своей сестре, хочет он того или нет.
И в то же время ему не давало покоя желание наказать ее за все, что она сделала, заставить ее страдать так, как она сама заставляла страдать других.
«Я не могу…» Склонив голову, Марк помолился — впервые с тех пор, как вернулся в Ефес. Простыми и искренними словами, от сердца.
«Иисус, я не могу простить ее. Это можешь только Ты. Прошу Тебя… помоги мне».
45
Юлия лежала в постели, приложив примочку к глазам. Хадасса только что попросила повара приготовить ей мясной бульон. Юлия не ела уже три дня, с тех самых нор, как Марк приказал выпроводить ее из его покоев. Она непрестанно думала о Марке и о том, как он смотрел на нее. Приложив руку к примочке, она прижала ее к своей больной голове. Ей сейчас хотелось одного — умереть и положить конец боли и отчаянию, которые стали теперь постоянными спутниками ее жизни.
Она услышала, как в ее покои кто-то вошел и закрыл за собой дверь.
— Я не голодна, Азарь, — сказала она слабым голосом. — Пожалуйста, не заставляй меня есть. Просто посиди со мной и расскажи какую-нибудь историю.
— Я не госпожа Азарь.
Юлия застыла, услышав голос Марка. Она сняла с глаз примочку, боясь, что ей это только показалось.
— Марк, — только и произнесла она. Убедившись, что это действительно он, она приготовилась к неизбежной атаке с его стороны.
Он смотрел, как она тяжело садится и поправляет свою постель. Ее руки тряслись, когда она убирала волосы с лица. Она была худа и бледна, как смерть.
— Садись, пожалуйста, — сказала она, указав ему на то место, которое обычно занимала Азарь.
Он продолжал стоять.
Глядя на него, Юлия ничего не могла сказать. Его красивое лицо было подобно каменному изваянию. Судя по всему, Марк чувствовал себя великолепно, несмотря на недавнее нападение. Ей же с каждым днем становилось все хуже. Глядя в его темные глаза, ей хотелось плакать. Она понимала, как ужасно она выглядит со своими непричесанными волосами, со своим изможденным телом, с кожей настолько бледной, что она казалась прозрачной. Юлия снова чувствовала жар, который забирал у нее силы и заставлял по-старушечьи трястись.
Она опять посмотрела на него и грустно улыбнулась.
— Когда-то ты так гордился моей красотой.
Его губы скривились в усмешке.
Он продолжал молчать, и ее сердце забилось чаще.
— Может быть, ты передумал, Марк? Решил услать меня как можно дальше, чтобы забыть, что у тебя есть сестра?
— Нет. Ты останешься здесь, пока не умрешь.
Он говорил о ее смерти как о чем-то скором и неизбежном, и у нее невольно все похолодело внутри.
— Тебе не терпится дождаться этого дня? — Юлия отвела свой взгляд. — Мне тоже.
— Пытаешься меня разжалобить?
Она снова взглянула на него, страдая от его презрения.
— Я бы предпочла твою жалость, чем твою ненависть.
Марк вздохнул и прошелся по комнате. Он остановился возле спинки ее кровати.
— Я пришел, чтобы сказать тебе, что во мне нет ненависти к тебе.
— Трудно далось тебе это решение, понимаю. Я тебе признательна, как никогда.
Ее тон рассердил его.
— Ты что, ожидала большего?
У нее уже не было сил защищаться.
— Зачем ты пришел сюда, Марк? Чтобы посмотреть, что со мной стало?
— Нет.
— Боги прокляли меня, — сказала Юлия, борясь со слезами, которые, как она знала, Марк не может терпеть. — Ты и сам в этом можешь убедиться.
— Тех богов, о которых ты говоришь, не существует, Юлия. Если ты и проклята, то виной тому твои собственные дела.
Она отвернулась.
— Так вот зачем ты пришел. Чтобы напомнить мне о том, что я сделала. — Она слабо и грустно засмеялась. — Не нужно, Марк. Я и так каждый день смотрю на прожитую жизнь, и мне мучительно больно. И все мои мерзости предстают передо мной так ясно, будто кто-то нарисовал их здесь, на этих стенах. — Она прижала свою истонченную бледную руку к сердцу. — Я помню, Марк. Я все помню.
— А я так хотел бы все забыть.
Она повернулась к нему, и в ее глазах отразилась бесконечная тоска.
— Ты знаешь, почему я отправила Хадассу на арену? Потому что, глядя на нее, я видела всю свою грязь.
Марка будто окатила горячая волна, и он испытал такое чувство гнева, которое толкает человека на безрассудные и жестокие поступки. Он стиснул зубы.
— Я хочу забыть о том, что ты с ней сделала.
— Я тоже. — Темные круги под глазами подчеркивали всю тяжесть ее болезни. — Только это, наверное, невозможно.
— Я либо забуду, либо сойду с ума.
— О Марк, прости меня! Я не знала, что делала.
Его глаза заблестели страшным блеском.
— Ты знала, — сказал он холодно, устав от ее лжи.
Юлия закрыла глаза, ее губы дрожали. Впервые в жизни она была честна перед собой.
— Хорошо, — сказала она дрогнувшим голосом. — Я знала. Я знала, но я была в таком отчаянии, что мне было уже все равно, что я с ней сделаю. Я думала, что если Хадасса умрет, то все будет так, как было раньше. — Она посмотрела на него глазами, полными отчаяния. — Ты можешь это понять?
Марк посмотрел на нее холодным взглядом.
— Ну, и как, все стало, как раньше?
— Ты прекрасно знаешь, что нет. — Юлия отвернулась, не в силах выносить его каменного взгляда. — Я тоже любила ее, Марк, но поняла это только тогда, когда было уже поздно…
— Любила ее? — Марк взглянул на нее горящими глазами. — Ты любила Калабу.
— Калаба меня обманула.
— Ты сама завязала с ней отношения, с широко открытыми глазами. А ведь я тебя предупреждал, но ты меня не слушала. И теперь не говори мне, что ты ничего не знала. — Марк отвернулся и отошел к балкону, не в силах больше стоять рядом с ней.
Юлия смотрела на его спину, и ей хотелось заплакать.
— Я и не надеюсь на то, что ты поймешь меня. Да и как ты можешь? После того как Хадассы не стало, я почувствовала ужасную пустоту. Не потому, что ты меня проклял и оставил в тот день, а потому что… Потому что Хадасса была единственным человеком, по-настоящему любившим меня.
Марк снова повернулся к ней.
— Меня тошнит от твоей жалости к самой себе, Юлия. А как же отец и мать? Разве они тебя не любили? А как же я?
— Я говорю о другой любви, — тихо сказала она.
Марк нахмурился.
— Ты помнишь, какой она была. Хадасса любила меня такой, какая я есть, а не такой, какой она хотела бы меня видеть. Она не ставила мне никаких условий, не возлагала на меня никаких надежд. Она видела все мои самые худшие качества, и все равно… — Юлия покачала головой и отвернулась.
