Он почувствовал ее смятение и опомнился.
— Прости, — сказал он, закрыв глаза. — Я сержусь не на тебя. Бог требует от меня слишком многого.
— Разве? Иисус простил тех людей, которые вбивали гвозди Ему в руки и ноги. Он простил тех, кто смеялся над ним, когда Он висел на кресте. Он простил даже Своих учеников, когда те оставили Его. А мы разве не так себя ведем, Марк? Разве мы не грешим, не боимся? Разве мы не слабы в своей вере? Но Иисус все равно любит нас и указывает нам путь к настоящей свободе, к ее истинному смыслу. — Хадасса слегка наклонилась вперед, и Марк почувствовал ее искренность. — Бог простил тебя для того, чтобы ты простил ее.
Марк встал, раздосадованный тем, что ему снова приходится так страдать. Он надеялся на то, что проведет несколько минут в интересной беседе, но вовсе не на то, что услышит слова, которые пробудят в нем совесть и освежат мучительные воспоминания.
— Ты знаешь о прошлом Юлии только отчасти, Азарь. Я знаю все. Если бы и ты знала обо всем, что Юлия натворила, ты бы поняла, почему я испытываю к ней такие чувства.
— Так расскажи мне все.
— Лучше всего этого не трогать!
— Лучше ли?
— Юлия и сама может во всем исповедаться. И если она нуждается в прощении, то пусть обратится за ним к Богу!
Марк повернулся и пошел прочь, Хадасса смотрела ему вслед. Чувствуя тяжесть в сердце, она склонила голову для молитвы. Она долго еще сидела в алькове, когда все в доме уже уснули. Потом она, наконец, встала и сама отправилась спать.
Марк же, чувствуя себя бесконечно одиноким, стоял в тени верхнего коридора и наблюдал за ней.
47
Марк сидел с матерью на балконе и рассказывал ей о своих делах, глядя на голубей, клюющих хлебные крошки, которые приготовил для них Юлий. Марк держал мать за руку, поглаживал ее и думал о том, как было бы хорошо, если бы мать говорила достаточно ясно, чтобы он мог ее понимать. Когда он впервые увидел ее после возвращения домой, она все время повторяла: «Ха… да…». При этом она пристально смотрела ему в глаза, и он понимал, что она хочет сказать ему что-то очень важное. Но постоянное напоминание о Хадассе приносило Марку только боль. И мать наверняка это понимала, потому что совершенно перестала напоминать ему о ней.
— Ю… ли-и… — сказала она ему на этот раз.
— Я виделся с Юлией и говорил с ней, мама, — сказал Марк, не добавляя больше ничего. — Азарь заботится о ней.
Феба удовлетворенно промычала. Марк понимал, что она старается донести до него свои мысли и расслабляется только тогда, когда добивается своего. Он увидел, как она расслабилась сейчас, откинувшись на спинку своего кресла. Ее губы были слегка перекошены, и Марк, поцеловав ей руку, замолчал, не зная, о чем еще говорить.
Каждый раз, приходя к матери и усаживаясь рядом, Марк с трудом находил тему для разговора. Да и что утешительного мог он ей сказать? Что в доме все хорошо? Что он счастлив? Она понимала, что это не так. В то же время он чувствовал, что в нем происходит тяжелая борьба и что об этом тоже пока лучше никому не говорить. Как мать, скованная тяжелой болезнью, могла ему помочь? Ей от его откровений стало бы только хуже.
Феба наблюдала за своим сыном и знала, что у него не все хорошо. Она чувствовала его беспокойство. Ей было ясно, что его молчание свидетельствовало о его беспокойном сердце, а вовсе не о том, что у него все в порядке. Марк не знал, что Юлий рассказывал ей обо всем, что происходит в доме. Фебе было известно, что Марк виделся с Юлией. Она также знала, что он ее до сих пор не простил. Юлий рассказал ей о том, как Марк сообщил сестре о своем решении забыть прошлое. И Феба знала, почему. Марк не хотел смотреть прошлому в глаза.
Феба часто молилась в те минуты, когда он сидел рядом с ней, на балконе. Что я еще могу сделать, Господи? Пусть Дух даст мне нужные слова. Молю Тебя всем сердцем за своих детей. Я готова отдать за них всю свою жизнь, но кто знает о такой любви лучше, чем Ты? Ты уже отдал за них Свою жизнь. О Боже, если бы они только могли видеть, знать, понимать. О, если бы я только могла дожить до того дня…
— Азарь меня просто интригует, — сказал тем временем Марк, оторвав мать от молитвы. — Мне бы хотелось больше узнать о ней, но она все время уходит от этой темы.
— Ю…л-и-и…
— Да. Юлия. Азарь не отходит от нее, пока она не уснет. Я так понимаю, что Азарь и к тебе приходит каждый день.
Феба в ответ закрыла глаза и снова открыла их.
— Наверное, она молится за тебя.
И снова Феба закрыла и открыла глаза.
— Видимо, молитва — ее самое любимое занятие, — сказал Марк, слабо улыбнувшись. — Каждый раз вижу, как она тихо сидит в алькове перистиля и молится. Точно так же делала и Хадасса. Несколько дней назад она так молилась всю ночь. — Помолчав немного, он добавил: — Я обидел ее.
Чувствуя внутреннее беспокойство, он поцеловал руку матери, положил ее ей на колено и встал. Голуби взлетели. Подойдя к перилам, Марк посмотрел на город.
— Мне, наверное, надо поговорить с врачом. Видимо, я так и не получу от нее тех ответов, которые я хотел бы услышать.
Феба ничего не сказала. Она уже давно поняла, что у Хадассы есть свои причины не раскрывать себя. И какими бы ни были эти причины, они были связаны с Божьей волей. И если будет воля Господа на то, Марк узнает, что Хадасса жива, и Феба знала, что Господь в свое время даст Хадассе возможность открыть свое лицо.
На балкон вышел Юлий.
— Извини, что вмешиваюсь, мой господин, но к тебе гости. Ездра Барьяхин и его дочь, Тафата.
Удивившись и обрадовавшись, Марк наклонился, чтобы поцеловать мать.
— Я потом вернусь. Это те люди, о которых я тебе рассказывал, они приютили меня в Иерихоне.
Феба закрыла и открыла глаза. Если бы не они, Марк погиб бы по дороге в Иерихон. Ей хотелось узнать, о чем они будут беседовать. Когда Марк ушел, Феба посмотрела на Юлия. Он, казалось, читал ее мысли.
— Я сам их обслужу, — улыбнувшись, сказал он и жестом приказал Лавинии остаться с Фебой.
* * *
Марк быстро спустился по ступеням. Увидев своих друзей, он радостно засмеялся. Ездра, стоявший в центре передней, казалось, почти не изменился. Совсем другое дело — та девушка, которая стояла рядом с ним.
— Ездра! — воскликнул Марк, пожимая руку иудейскому гостю в знак теплого приветствия. — Как я рад тебя видеть!
— И я тебя, Марк, — ответил Ездра, пожимая ему руку в ответ.
Марк оглядел стоявшую рядом девушку. Подойдя, он протянул к ней руки. Она взяла их своими слегка дрожащими руками.
— Тафата, а ты стала еще краше, чем была, — улыбаясь, сказал ей Марк и наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку в знак приветствия.
