И только когда Люк приезжал на каникулах в Мелисент-хаус, к матери, он снова погружался в ее спокойную, безграничную любовь, словно возвращался обратно в детство. Он не оставлял надежды переубедить деда, устраивал ему скандалы, пытался говорить холодно и с достоинством, уговаривал с шутками и смехом, оскорбленно молчал и игнорировал его — но итог был один. Он снова уезжал в училище.
Вода в ванне совершенно остыла, и Кембритч неохотно встал, вытерся, захватил полупустую бутылку, бокал и сигареты и побрел в едва успевшую прогреться спальню. Сел на кровати, вытянув длинные ноги поверх тяжелого белого покрывала с вышитыми серебром гербами Дармоншир, налил себе еще вина и отсалютовал языкам пламени в камине.
— За тебя, старый деспот, — сказал он мрачно и выпил залпом, как виски.
Второй отрадой в училище была гоночная трасса, расположенная через дорогу. Из окна третьего этажа, на котором находилась комната Кембритча, было превосходно видно соревнования. Он почти полгода подглядывал через стекло, слушал шум моторов, наблюдал за проносящимися с невероятной скоростью болидами, за женщинами в широких шляпках, за вальяжными мужчинами, за пилотами и суетой у боксов. В один из выходных на третьем курсе купил билет на очередной тур Гран-при трасфлая в Инляндии. И пропал.
К окончанию училища он знал всех пилотов по именам, ухитрился стать своим в боксе одной из команд — его поначалу гнали, потом узнали, что перед ними внук самого Дармоншира и сменили гнев на милость, предупредив, однако, что ежели сольет секреты конкурентам, то имя ему не поможет. Люк в те дни, когда команда выступала в Лаунвайте, смиренно сидел в уголочке, наблюдал за суетой, за подготовкой машин к старту, потом болел за «своих» и был совершенно счастлив, когда пилоты «Бронз» выигрывали. Со временем к нему привыкли так, что считали чем-то вроде талисмана команды, стали показывать устройство болида, объяснять, как собирать машину, как подбирать шины. Давали мелкие поручения, звали на буйные празднования побед. И даже позволяли катать по трассе. Ради этого он готов был часами подавать инструмент и слушать подтрунивания механиков. Потому что во время заездов сливался с узким болидом, чувствовал скорость и взрыв адреналина всем телом, и с удовольствием принимал удивленные похвалы видавших виды работников.
Там же, в боксе команды «Бронз», за стойкой с шинами, на потертом, пропахшем маслом диванчике, он потерял девственность в свои шестнадцать лет, оказавшись предметом внезапного интереса одной из пышногрудых болельщиц. Рози, веселая и незакомплексованная, научила его радостям секса. И стала первой в череде многих. Там он и полюбил женщин с их влажными темнеющими в минуты удовольствия глазами, с крутыми изгибами мягких тел, так отличающихся от мужских, с умелыми руками и губами, с горячей и желанной глубиной, приносящей не меньше удовлетворения, чем хорошая драка.
С того времени он не отказывал себе в женском обществе. И не было до сих пор такого, чтобы одна затмевала всех остальных. Они все были разными — и сколько их еще, непознанных, было вокруг?
После окончания училища герцог Кристофер Дармоншир вызвал вытянувшегося, окрепшего внука к себе. И потребовал поступать в Лаунвайтский государственный университет, на управление предприятиями и хозяйствами — наследнику это было необходимо.
Но тут Люк уперся и выдвинул встречное условие. Дед делает ему протекцию в команду «Бронз», оплачивает обучение, тренировки и вкладывается в болид. А он идет туда, куда ему укажут, но на заочное. И учится так, чтобы нареканий не было.
Старый герцог хмыкнул, постучал пальцами по столу, позвонил владельцу «Бронз» и выписал чек.
Три года тренировок и участия в юниорских чемпионатах — и Лукас Кембритч вышел на свой первый взрослый заезд. Он стал сенсацией мира трасфлая, придя первым, потеснив в упорной борьбе тогдашнего чемпиона. Такого не бывало никогда — чтобы новичок сразу стартовал с победы. Газеты пестрели заголовками о молодом даровании, у него брали интервью, снимали репортажи — а он успевал учиться и выигрывал один кубок за другим. Не чурался благотворительности, поддерживал детские дома, делал щедрые взносы в свое кадетское училище. Ему нравилось общаться с подростками — те смотрели на чемпиона, открыв рты — нравилось помогать тем, кто был беден и нуждался в помощи.
Дед с гордостью представил внука высшему свету, и именно наследник Дармоншира ввел моду среди аристократов на посещение гонок. Неоднократно на трибунах трассы замечали самого Луциуса Инландера — хоть Его Величество носил полумаску, его трудно было не узнать по фамильной светлой рыжей шевелюре, прямой, как палка, спине, и характерным жестам.
Дамы из аристократических семей оказались куда более настойчивыми и порочными, чем забавные и простые болельщицы, любящие быстро и горячо поздравить чемпиона, стащив с него комбинезон где-нибудь в подсобке под шумящими трибунами. Иногда на балах и ассамблеях он не успевал стереть с губ помаду одной, как уже оказывался на другой. К его двадцати трем годам жизнь слилась в пьянящий и безудержный коктейль из скорости, секса, алкоголя, вечеринок, полузнакомых друзей, тренировок, учебы и популярности. Адреналин зашкаливал, хотелось все больше и больше. Он был уверен в том, что он бог скорости. Неуязвимый бог скорости. Так его называли — за крутые виражи, за спокойствие на трассе, за характерную кривую улыбку при невыносимых перегрузках.
Именно тогда он впервые попробовал наркотики.
В двадцать шесть он вышел на трассу после двухдневной вечеринки, когда в венах еще побаливали дыры от игл, а воздух казался радужным и вязким. Не справился с управлением на первом же вираже, перевернулся, вмазался в ограждение, с предельной, трезвой четкостью ощутив растянувшиеся на вечность мгновения катастрофы, когда его несло и крутило, сминало в лепешку, острой болью ломая ноги, ребра, позвоночник. Несмотря на превосходную систему безопасности и мгновенно принявших его виталистов, никто не верил, что он выживет. Но он выжил. Он всегда был счастливчиком.
При анализах в крови обнаружили следы «велса» — героинового наркотика, при операции — дыры от игл. И на следующий же день после аварии, когда он лежал в коме, так любившие его журналисты с хрустом и чавканьем обсасывали жареную новость. «Бог скорости», «молодой Дармоншир», «любимец женщин» оказался прожжённым наркоманом.
Он восстанавливался почти год. Кривился на нотации отца, на выговоры деда, жалел мать, приходящую к нему в реабилитационный центр, обещал ей больше не притрагиваться к наркоте. Начал тренироваться снова, держался — тогда и закурил, пытаясь заменить одну тягу другой. Теперь он пил, много — на вечеринках со старыми дружками, где рекой лился алкоголь и был доступен дурман. Но он дал обещание. Старался не напиваться перед заездами. Люк быстро вернулся в трасфлай, снова поверил в свою неуязвимость.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
