говорит тихим голосом и смотрит ласково.
Сердце сжимается и, подпрыгнув, несётся вскачь. Эта нежданная заботливость смущает и вызывает противоречивые чувства. С одной стороны, трогает до глубины души. А с другой, ощущаю себя недостойной такого обращения, вроде как не заслужила его.
Желая скрыть смущение, укладываюсь обратно и закрываю глаза. Чувствую, что мужчина всё ещё стоит рядом, кожа начинает гореть под его пристальным взглядом. И оттого смущаюсь ещё сильнее, зарываясь лицом в мех покрывала.
Лежу так, пока не слышу стук захлопнувшейся двери, и лишь после этого решаясь вновь открыть глаза.
Из одежды на мне лишь длинная нижняя сорочка. Чулки, верхнее платье, шерстяная кофта, которую Улита назвала душегреей, — всё это осталось лежать на сундуке за ширмой, где я разделась вчера вечером. Отбрасываю покрывало и, сунув в ноги в мягкие домашние башмаки, быстро пересекаю комнату, ёжась от прохлады.
По сути, мне нечем заняться в отсутствие Улиты или князя, но и валяться в постели тоже не хочется. Уснуть уже вряд ли получиться, а просто перематывать в голове тягостные мысли и жалеть себя, глядя в потолок, я не намерена.
Хватит, настрадалась уже! Пора действовать и как-то жить дальше. Нужно привыкать к этому миру, попробовать разобраться, как устроен местный быт. Ведь, вполне возможно, мне придётся задержаться здесь надолго.
Одеваюсь, причёсываюсь, топаю в смежную комнатку, чтобы умыться. Здесь ещё прохладнее, чем в спальне, а вода в умывальнике – ледяная. Морщусь, фыркаю, но упорно умываюсь, а затем вытираюсь льняным полотенцем.
На самом деле, я та ещё неженка. Жила в тепличных условиях, почти никуда не выходила, постоянно сидела на строгой диете, чтобы не набрать вес, и боялась сквозняков. Там в другом мире, эта жизнь меня вполне устраивала, но сейчас вдруг показалась пресной и скучной до безумия.
Не хочу так! Хочу, как та девушка из сна легко передвигаться по лесу, стать сильной и выносливой. Очень хочу: никого не боятся, не перед кем не отчитываться, не спрашивать разрешение перед любым своим действием.
Возвращаюсь в спальню и первым делом шагаю к печке. За ней находятся полки с посудой и разной утварью, назначение которой мне не слишком понятно. Но здесь нет чугунков, горшков и ухватов. Видимо, потому что в этой печи не готовят, а используют для обогрева помещения. Посуды тоже немного.
Улита рассказывала, что в своих покоях князь обедает нечасто, обычно для этой цели используется гридница – большой зал, где вместе с ним трапезничают дружинники и приближённые люди.
Отодвигаю печную заслонку и заглядываю внутрь. Печь бы неплохо почистить от золы и заново растопить. Мелькает мысль попробовать сделать это самостоятельно, но сразу же понимаю, что ничего не получится.
Улита проносила с собой совок и ведро, куда ссыпала золу. Да и непонятно, как именно разводят огонь в этом мире. Спичек поблизости точно не наблюдается.
Отхожу от печи к резному столу, расположенному возле одного из окон. Здесь лежат несколько толстых томов в кожаном переплёте, деревянная табличка, покрытая воском, стоит чернильница с пером, несколько листов писчего материала, неизвестного происхождения. Это точно не бумага, но и не береста, что-то рукотворное и довольно плотное.
Открываю одну книгу, пробегаюсь глазами по строчкам. Буквы крупные, витиеватые. На привычный для меня алфавит, эти старательно выведенные знаки, совершенно не похожи.
В углу стола стоит резной сундучок, украшенный завитушками и загогулинами из серебристого металла. На нём нет замка, а крышка слегка приоткрыта.
Протягиваю руку, чтобы откинуть её полностью, и замираю в нерешительности. Сомневаюсь. Имею ли я право рыться в личных вещах князя? Скорее всего – нет. Но любопытство берёт своё. Быстро оглядываюсь на дверь и, открыв сундучок, заглядываю внутрь.
Глава 15
Дно сундука выстелено мягкой тканью, на ней лежит длинный нож в деревянных ножнах. Сердце подскакивает и несётся вскачь. Невольно вздыхаю и захлопываю крышку трясущимися пальцами. Даже не сомневаюсь, что это тот самый скрамасакс, что хранился у отца.
Получается, Бранибор оставил мне возможность вернуться домой. Верея сказала, что нож сможет отправить обратно, так же как перенёс сюда. Нужно лишь взять его и сделать небольшой надрез на руке…
Тело начинает колотить как в ознобе. В голове сотни мыслей несутся, теснятся, скачут и мечутся. Дышать вдруг становится больно, а в груди что-то колет. Обнимаю себя за плечи и крепко сдавливаю, желая унять дрожь. Да что со мной?
Впрочем, может, я рано разволновалась? В нашем доме не было этих ножен. А нож идеально вписался в них, может это не тот самый, а просто похожий?
Отворачиваюсь, не хочу проверять. Отхожу к окну и бездумно смотрю на белоснежное покрывало, устилающее княжеский двор. Но надолго меня не хватает. Делаю глубокий вдох и возвращаюсь к столу.
После минутного колебания откидываю крышку сундучка и беру в руки нож. От прикосновения к серебру рукоятки меня будто током пронзает, по всему телу бегут горячие разряды, искря и покалывая. Испугавшись непонятных ощущений, бросаю скрамасакс на стол, так и не достав его из ножен. Это он. Тот самый, сомнений быть не может.
Что же делать теперь? Получается, я в любой момент могу отправиться в свой мир. И князь об этом знает. Если бы он желал силой удержать меня рядом, то спрятал бы чёртов нож подальше. Запер бы в сундуке, как мою старую одежду. Но Бранибор этого не сделал. Почему, спрашивается?
Может, я ему не слишком-то и нужна? Но он так ласков со мной! О детях мечтает…
Понимаю, что вовсе не из-за безразличия. Зачем ему притворяться? Он не обязан держать меня в своих палатах, да и сам в любой момент мог отправить домой. С помощью этого самого ножика.
Нет, дело совсем не в этом.
Князь оставил мне право самой решать, как поступать дальше.
Замираю и часто-часто моргаю, смахивая выступившие на глазах слёзы. Вот это открытие! Разве мужчины так делают? Разве они не хотят контролировать абсолютно всё и подчинять себе женщин?
Всю жизнь за меня решали абсолютно всё. Отец так воспитал. Я за пределы собственного двора не могла спокойно выйти. Мне нужно было просить у папы или мужа, чтобы прислали водителя, который отвозил в магазин или парикмахерскую. Каждый шаг согласовывался.
А тут... Иди, деточка, в другой мир, если хочешь, разумеется.
Непривычно, странно, страшно, в конце концов! Неожиданно накатывает чувство безысходности и панического ужаса. Мечтать о свободе и независимости, совсем не то, что получить её.
Приходит осознание, что отныне моя жизнь – это
