далеко от равнин — всего-то неделя-другая пути до ближайшего поселка. Аннаты, да и вехане дали горцам возможность заработка. Левды нанимались в армию, разводили скотину, возделывали землю, торговали. К этому прибавились доступные женщины, выпивка (чему горцы были особенно подвержены) и разбой.
Цивилизация — вот имя их злого духа.
Аиян с горечью поведал, что чистокровных левдов практически не осталось.
— Я, Абрига и Баит — вот последние, — рассказывал он. — Может и еще где есть, но это вряд ли. Мать Дуарми была веханкой, Тарбы — тоже. Йихан — чистый веханин, Брумха, покойник, — тоже. А Барчук и Печник — они помесь, полувехане-полуаннаты. Еще есть Белый… Белый, когда умел говорить, утверждал, что он данвар. Никогда не слышал о таком народе.
Их село превратилось в охотничью заимку. Давным-давно не жили здесь женщины, дети. Только охотники. После того как Олле захватил власть, многие бывалые звероловы покинули обжитое место. Олле славился жестокостью. С ним остались только те, кому некуда было идти.
— Если б не распроклятый рех, — сокрушался Аиян, — народ, может, и вернулся бы. Охота ведь, выгодное дело. Архары, яки, козы, снежные бараны, кабарги — их мясо на рынках отрывают с руками. Но рех — это наше проклятие…
Иван опять задал постоянно мучивший его вопрос:
— Так кто же такой рех?
Аиян ответил уклончиво:
— Еще не время. Сам узнаешь, как время подоспеет.
Белый
Спустя несколько дней Иван достаточно окреп. Ранним утром отправился на охоту. За ним неожиданно увязался Дуарми.
День выдался неплохим, солнечным и теплым. С мокрых веток орешника, растущего вдоль быстрого ручья в ущелье, падал подтаявший снег.
Дуарми нес увесистый мешок, откуда сочился неприятный запах.
— Что там у тебя? — поинтересовался отшельник во время привала. Он подозревал что в мешке.
— Там… э-э-э… всякая всячина.
— Ага. Конечно. — Иван глотнул воды из кожаного меха. — Денек сегодня, а? А зима ведь в самом разгаре.
— Да. — Дуарми пристроил мешок рядом и положил на него руку.
— Ладно. Жди меня здесь. Разведи костер. А я пойду. Туда. — Иван махнул в сторону двух отвесных скал, почти соприкасавшихся друг с другом.
— В ту… — встрепенулся старик. — А почему… почему в ту?
«Ага! Все-таки угадал!» — подумал отшельник и требовательно спросил:
— Ну?
— Чего?
— Ты и впрямь «простофиля». Как его звали? — Иван указал на мешок. — Это ведь он? Тот, без языка, Прыгун? Олле емуязык отрезал? Так как его звали? Отвечай!
— Губчак, — виновато буркнул Дуарми. — Его звали Губчак. Мы его купили у вехан прошлой весной. Много мяса отдали. Он был хороший, крепкий работник. Хоть и дурак. Но раб хороший. Много делал. Хороший.
— А зачем язык отрезали?
— Олле сказал, что рабу язык не нужен. А еще Губчак имел дурную привычку скулить. Надоел.
— И часто вы рабов покупали?
— Нет. Просто нижним Губчак не нужен был. Они сами его предложили. Дурак-дураком, и выл к тому же, а нам хоть какая рабочая сила.
— Прыгун… то есть, Губчак сказал мне, что до него были еще рабы.
— Сказал?
— Ну показал. Знаками. Трое рабов.
— А! Эти… Были. Эти из разбойников. Нижние повесить их хотели. Мы забрали. Плохие были рабы. Ленивые. Били их, били…
— Это Олле приучил вас к людоедству?
Дуарми сжался.
— Говори, не отстану ведь.
— Олле. Это он. Олле был нехороший. Очень нехороший.
— Что не помешало вам съесть рабов.
— Мы только чуть-чуть. Печень. Сырую правда. Олле сказал, что это ритуал такой. Да и потом, мы часто голодали. Прошлая зима выдалась суровая. Старики болели и Брумха болел… Охотиться некому. Только Баит не ел. Он вообще ушел в свою хижину. Которая в лесу. Там жил. Единственный не ел.
— Вы и вправду кучка дряхлых безумцев.
Старик выглядел жалко, очень жалко.
— Ну а сейчас что? — продолжил расспросы отшельник. — Ты же его не хоронить собрался, так ведь?
— Да, — с неохотой признался Дуарми и указал на проход в скалах. — Там — капище реха. Там мы приносим ему… жертвы. Рех будет недоволен, что мы принесли уже мертвого. Но… что делать. Иначе мы погибнем. Жертва нужна. Хоть какая.
Старик испуганно умолк.
— Рассказывай, раз уж начал. Все равно узнаю. Рано или поздно.
— Хорошо, — вздохнул Дуарми. — На самом деле люди ушли из села не по вине Олле. Они ушли из-за реха.
— А почему рех? Что означает это слово?
— Это Аиян его так назвал. На языке левдов, который уже мало кто помнит, рех означает «исчезающий».
— Исчезающий?
— Да. Каждый месяц — примерно — он требовал себе жертву. Тех рабов мы тоже отнесли. Живых. Двух той зимой, последнего поздней весной. А иначе рех насылал страшные сны. Понимаете?
— Как выглядит рех?
— Никто не знает. Он вселялся в зверей. В медведей, в волков там. Бешеные, злые становились! И глаза черные-черные! Очень бешеные, очень злые! И глаза черные! Страшно…
— Представляю…
— Как правило, рех убивал одного и сразу пропадал. Поэтому все ушли. Остались только мы — никому не нужные старики. Но мы держались. Жертвы приносили. Но живых. Вот как. А теперь мертвец… Рех будет недоволен…
— Хватит причитать. Пойдем, сложим останки Губчака на капище. Посмотрим, что будет.
Пройдя через ущелье по скользким мшистым камням, омываемым весело журчащим ручьем, отшельник с Дуарми вышли на покатый склон, поросший редколесьем. Внизу курчавился упиравшийся в горизонт густой хвойный лес, в недрах которого поблескивала тихая безымянная речка, столько лет поившая и кормившая его. «Где-то там осталась землянка», — не без грусти подумал Иван. На пустыре, у груды камней валялась куча замерзшего мяса, костей, кишок, частей тел животных и людей. Вокруг — следы зверей.
— Вот это и есть капище, — сказал Дуарми, боязливо посматривая на отшельника. — Надо быстро, — шепнул он и торопливо вывалил содержимое мешка.
Иван содрогнулся — Прыгун, или Губчак уже основательно подгнил — кожа приобрела мраморный оттенок, вспоротый и выпотрошенный живот покрылся блестящей слизью, и в нем копошились черви. С бедер срезаны крупные куски мяса.
— Где вы его держали? — спросил Иван, прикрывая рот и отходя подальше. — Почему он так сильно испортился?
— Укрыли шкурами и подержали рядом с очагом, — сворачивая мешок, ответил старик. — Так надо, госпо… э-э-э… Иван. Но все равно рех будет недоволен.
— Ты же говорил, что рех предпочитает живых.
— Да, но… Абрига решил, что ежели так, то может… сильный запах…
— Глупцы вы! — резко оборвал его Иван. — Пошли отсюда.
Но тут ему стало плохо. В голове словно взорвался ледяной шар и разлетелся на тысячи осколков. Отшельник зашатался и присел, схватился за голову, закрыл глаза. Постарался отдышаться. Возникло
