защищал. Иван терпел как мог, а Прыгун всячески извивался, визжал, хватался за палку, что совсем не помогало, а только распаляло охотника.
Наконец, экзекуция закончилась и Брумха, пригрозив напоследок палкой, велел им сидеть на месте и ушел.
Иван рассмотрел Прыгуна. Тот был примерно одного с ним возраста, лыс, бородат и беззуб. Во рту болтался обрубок языка.
Минут через десять вернулся охотник и сразу огрел их проклятой палкой. Иван с тоской подумал, что долго он так, похоже, не выдержит. Затем охотник, усмехнувшись, приказал следовать за ним.
Они пришли на то же место, где Иван был вчера, — небольшую площадку, огороженную дряхлыми строениями. Горы кружили голову. Горделиво восседавшие на бревнах старики сурово поглядели на отшельника, один из них прикрикнул на Брумху и тот увел Прыгуна.
— Брумха поведал мне, — поднявшись, сказал один из старцев, облаченный в длинную, до пят, меховую накидку, — что ты говоришь на нашем языке. Понимаешь ли ты меня?
— Да, — кивнул Иван.
— Очень хорошо. — Старик изобразил подобие улыбки, продемонстрировав три кривых желтых зуба. — Очень хорошо. Скажи мне, э-э-э… чужеземец, хорошо ли с тобой обращался Брумха?
— Плохо со мной обращался Брумха, — с вызовом ответил Иван. И добавил, постаравшись придать себе грозный вид: — Я недоволен.
Старики мгновенно смолкли. Повисла напряженная тишина, прерываемая тоскливым завыванием ветра. Решив закрепить достигнутый успех, Иван претенциозно заявил:
— Разве так обращаются с гостями? Что я сделал вам плохого?
Один из стариков с бледными татуировками на дряблом лице и большим посохом в руке, медленно подошел к нему и с вызовом сказал:
— Ты врешь! Ты не колдун! — Он обернулся и крикнул: — Брумха!
Охотник словно прятался неподалёку.
— Я здесь, мудрейший!
— Побей его. Посмотрим, какой он колдун!
Старцы разом зашумели, но «мудрейший» властным жестом заставил всех замолчать.
— Если этот раб — колдун, то великий Аха даст нам знать! — возвестил он. — Внимайте же, смотрите! Знак! Где знак?! А? Нету знака! Раб!
Иван свесил голову.
Весь оставшийся день Иван трудился, выполняя бестолковую, по его мнению, работу: переносил камни с одного места в другое. Огромные валуны, сложенные в большую кучу у подножия горы, приходилось перетаскивать, либо перекатывать вверх по склону, поближе к селению. Там Прыгун под неусыпным оком Брумхи городил насыпь. Работа опасная — несколько раз камни срывались вниз, лишь чудом не задев его.
Ивана стерегли два старика, вооруженных дубинами. Брумха звал их Барчуком и Печником. Не такие жестокие, как охотник, они большей частью дремали, сидя валунах, попыхивая при этом самодельными трубками.
Каторжный труд продолжался до темноты, и за всё время отшельнику с Прыгуном предоставили только два перерыва, во время которых им давали обильную порцию прескверной на вкус каши. Состояла она из каких-то трав, зерна вроде проса и бараньего жира. Неприятная комковатая смесь. Иван с трудом проглотил несколько ложек и его чуть не вывернуло. Вместо воды пришлось есть снег, что жажду никак не утоляло, а наоборот усиливало.
В конце дня отшельник совсем выбился из сил. Глаза слипались, руки от долгого напряжения тряслись, во рту пересохло так, что слюна превратилась в клейкую массу. Он всё чаще ронял камни. Под конец Иван споткнулся и упал, больно ударившись спиной о кривой уступ чуть ниже (на самом деле уступ спас ему жизнь — лететь было далеко). Потом охотник избил отшельника так, что Прыгуну пришлось поднимать беднягу на собственном горбу.
Иван не помнил, как его, будто мешок с мусором, бросили в яму, как Брумха проявил неслыханную доброту и напоил полумертвого от усталости Ивана теплой водой.
Проснулся отшельник затемно от ставшего уже привычным холода. Он тщетно кутался в изодранный тулуп, но это мало помогало. Не выдержав, Иван закричал:
— Кто-нибудь! Пожалуйста!
Удивительно, но его крики не потревожили Прыгуна, продолжавшего крепко спать.
— Кто-нибудь!
Заслонка приподнялась, и показалось освещенное факелом заспанное лицо охотника.
— Замерз, собака?
— Да, очень. Пожалуйста…
Через пять минут Брумха вернулся с ворохом шкур.
— Грейся, псина вонючая, — с презрением сказал он и, сплюнув в яму, удалился.
Ивану снился сон. Опять его мать, красивая, очень красивая. Но теперь она молчала и смотрела на него с немым укором. Потом исчезла и ей на смену пришла череда виде́ний: бескрайние зеленые поля, неприступные замки. Холодные, величественные — прямые линии, строгие формы, бесконечное однообразие серого камня, покрытого у рва мхом. Громадный зал, наполненный богато одетыми людьми. Дряхлый старец на троне в сверкающей золотой короне пускал слюни. За ним она — его зловещая мать. А вдали, в темном углу, стоял он — его двойник в доспехах. Двойник смотрел на него с нескрываемым презрением.
Значит, это его брат? Близнец?
Зал гудит от взволнованных голосов.
Потом образы стали стремительно сменять друг друга — кровопролитные сражения, горы, какие-то узкие коридоры, мрачные камеры, толпы, уныло бредущие вдоль пожарищ…
Отряд черных воинов, рыскающих в поисках кого-то, или чего-то, в горах. Который вел его брат.
И главное: Иван отчетливо ощутил присутствие некоей… силы. Чье-то враждебное око, длань, сжимающая мертвой хваткой горло, тень, чьё касание бросало в дрожь и заставляло спрятаться.
Утром сцена с петлей и побоями повторилась с похвальной точностью. Не мешкая ни минуты, Брумха повел рабов за собой, предварительно снабдив их твердыми как камень лепешками, дабы они позавтракали по дороге. Иван чувствовал себя разбитым буквально вдребезги, он еле шел и думал, переживёт ли повторение вчерашнего ада. Стоило ли ради этого покидать насиженное место, да еще в самом начале зимы? Почему он был так безрассуден? Неужели тридцать лет выживания в таёжной глуши ничему не научили? И куда пошел? Как найти монаха в столь необъятном, и столь же враждебном, как оказалось, мире?
И кто он такой, в конце концов? Он жертва чьих-то интриг? Или воин?
Или всё же колдун?
Грустные размышления прервал крик — Прыгун неожиданно напал на охотника. Он сдавил тому шею, не переставая испуганно поглядывать на Ивана.
Не без труда отцепив от себя взбунтовавшегося раба, Брумха повалил его наземь и принялся пинать. Прыгун, визжа, плача и уворачиваясь, в крайнем смятении указывал на отшельника, глядевшего на обоих с непониманием.
Повинуясь сиюминутному импульсу, Иван стянул рваные рукавицы и взглянул на израненные руки.
От порезов и царапин не осталось и следа.
Но не успел он обдумать сделанное открытие, как Брумха, усмирив бунтовщика, набросился было на Ивана, но Прыгун не угомонился, и, сплевывая кровь, кинулся охотнику на спину и вцепился беззубым ртом в шею.
Так они и кружились втроём, толкаясь и рыча, покуда не собрались
