За железной дорогой идут старые кварталы кирпичных домов и тенистые тихие улицы – но это одно из мест, где я теряю ориентацию. Стоит повернуть не на том перекрестке – и дальше улицы идут совсем не в нужном направлении. Таких мест по городу несколько. Они выглядят состоящими из безобидных прямоугольных кварталов, но на самом деле прямыми здесь оказываются далеко не все углы, а кажущиеся параллельными улицы могут пересечься или вообще разбежаться в разные стороны, и постепенно оказывается, что вместо того, например, чтобы ехать в центр, ты едешь по кольцу или удаляешься в область.
Но сегодня мне везет: я выезжаю почти туда, куда хочу, и рядом оказывается подземный переход – гулкий от пустоты с переполненными урнами на обоих концах (дворники еще не брались за работу).
По другую сторону трассы за парой высоких зданий начинается старая промзона, здесь ее ширина невелика. Как и предполагалось, улица упирается в еще одну железную дорогу, возле которой меня облаивают собаки, так что приходится резко затормозить и щелкнуть самую из них прыткую ногой по носу. Я люблю животных, но когда собаке не удается увернуться, испытываю удовлетворение. Любовь и воспитание должны дополнять друг друга. Улица упирается в железную дорогу, но есть деревянные настилы для перехода. Сколько же в городе тупиков! С другой стороны – лестница, выводящая на тротуар. Это уже центр.
То есть когда-то это была граница города, обозначенная насыпным валом. А теперь: дома, отгораживающие от улиц тенистые дворы, два вокзала – вон там слева и вон там справа – четыре станции метро в пределах пятнадцатиминутной прогулки…
По моим ожиданиям, тут должно быть уже намного больше машин и людей. Но машин почти нет, даже во дворах их стоит мало. И людей – лишь несколько человек с собаками. Не могу понять, в чем дело, и не могу нарадоваться.
Солнце поднялось выше, поют птицы, но из-за плотно стоящих высоких домов его по-прежнему не видно. Только ярко вспыхивают блеском окна и застекленные балконы верхних этажей. Слышно отраженное от многих стен шарканье метлы об асфальт. Все это напоминает что-то из детства, и совсем непохоже на тот город, по которому я ездил прошедшие месяцы. И этот город я люблю. В одном дворе я вижу клумбу, даже маленький луг с мелкими цветками всех, какие только можно представить, цветов – красными, синими, желтыми, фиолетовыми, белыми… они колеблются на длинных зеленых ножках, и так же тонко и прозрачно, до звона, вибрирует в это утро воздух.
Я заезжаю в самый центр, куда не пришло бы в голову ехать днем, всюду пустынно, в скверах полно мусора, и я догадываюсь, что вчера была пятница, а сегодня – выходной. Пересекаю в неположенном месте центральную улицу. Здесь жизни еще меньше – мертвые витрины и запертые двери, ни одного автомобиля: ни едущего, ни припаркованного. Горожане в отпусках и на дачах приходят в себя после вчерашних заторов на всех выездах в область. Город отдан мне, и я еду, где хочу, не обращая внимания на светофоры и знаки. На меня с удивлением смотрят засидевшаяся на бульваре парочка (галстук на плече, пиджак – на плечах девушки), часовые военной академии, проснувшийся на скамейке бомж. Вот и все, кого можно встретить в этот час.
Я выезжаю на набережную и останавливаюсь – так неожиданно ровно и тихо лежит в каменном русле искрящаяся от солнца вода. Почему я не видел всего этого раньше? Еду по набережной, смотрю на воду и чуть не сталкиваюсь с одиноким встречным бегуном в красных трусах и кроссовках.
Затем я сижу на каком-то сонном усаженном яблонями бульваре. Многие окна домов открыты. Слышно, как падают не выдерживающие жарких дней яблоки. Именно в этот день я понимаю вдруг, как уже близка осень, что лето еще будет дарить такие вот волшебные дни, но их осталось уже немного. И знаю, что, может быть, забуду осенью все. Только не это утро.
Отрывок 63
Я замечаю, что не я один крадусь по городу, прокладывая свои тропы. Что параллельно или даже тем же курсом, свои тропы прокладывает кто-то еще.
Начинается с мелочи. С протоптанного зигзага через заросший сквер. С утоптанного щебня, тонкой полосой пересекшего железнодорожную колею. Я теряюсь в догадках, кто это может быть. Местные алкоголики, ищущие уединения? Подростки, изучающие родной край? Бомжи, мигрирующие в теплые края?
Потом понимаю.
Это бродячие собаки. Их в городе несколько тысяч, а может, и больше, никто, я думаю, этого не знает наверняка. Но их много, и днем они почти не видны. Они спят (или делают вид, что спят) под скамейками в сквериках, в тени на газонах, в углах под заборами. Или тихо трусят вдоль улицы, или просто лежат, или что-то еще. Днем их редко увидишь в стае. Но по вечерам, ночью и ранним утром это не так. Тогда за открытым окном слышен их лай и визг. Я знаю, как молча они выходят из темноты и перегораживают дорогу, и, завидев их, лучше остановиться и поискать другой путь. Бывает, правда, что это не помогает, в потоке новостей я выхватываю сообщения о нападениях собак и статистику по этим нападениям.
В городе есть службы, которые занимаются бродячими собаками. Они говорят, что ситуация под контролем, что среди бродячих собак нет особей с серьезными болезнями, что их укусы не очень опасны. Они отлавливают больных собак (если им сообщают про них и если больные собаки их ждут в указанном месте). Они говорят, что не могут поймать всех собак и что в этом нет смысла, потому что на смену отловленным городским собакам придут бродячие из области, а за здоровье тех уже никто поручиться не может.
Но на всякий случай бродячие собаки обзаводятся признаками легитимности – они втираются в доверие к толстым одиноким дворничихам, полоумным старушкам, водителям с собственными гаражами и охранникам и за изъявления ласки и преданности получают ошейники и миски. С позволения умиленных «умными зверушками» людей собаки получают право считать какую-то территорию своей.
Они хитры и при встрече по одиночке то поджимают хвост, то осторожно помахивают им. Рычат, но на всякий случай отходят в сторону, пятятся…
А утром они представляются милыми и беззащитными, грустно и пристально смотрят тебе в глаза, и ты думаешь: наверно я ошибся, это не она, хотя вот, такое же пятно и хромает на заднюю левую, не может быть, чтоб это та, которая чуть не цапнула за ногу, когда я шел вечером из магазина к дому.
Может, я преувеличиваю, но куда они прокладывают свои маршруты? Почему они так меняются с наступлением темноты? Почему не любят домашних собак? Куда они молча направляются стаями? Может, я преувеличиваю, но я видел их глаза, я видел их дисциплину в стаях, я видел, как они спокойно ездят в автобусах и метро, выходя и заходя, где им нужно. Все не так просто, как это кажется на первый взгляд.
Отрывок 64
Однажды позвонил Кате. Мы давно, с весны, не виделись. Или даже больше. Я зашел к ней после жаркого дня, солнце опустилось за дома, но от асфальта поднималось густое тепло, разгоряченные машины текли по шоссе, рубашка липла к спине. Я, кажется, даже никуда не ездил в тот день; если только утром. Хорошо бы в такой вечер сидеть в парке, пить вино, дождаться ночной прохлады и продышаться. Но Катя сказала, что слишком устала после работы для похода в парк.
Она сидела на табуретке, прислонившись спиной к подоконнику и протянув на кресло, стоявшее рядом со мной, ноги, одна была согнута в колене. Нет-нет да и поглядывал я на темно-красный, не светлее вина, лак на пальцах ее ног. Пальцы были длинны и красивы. Их хотелось потрогать и провести медленно рукой от них, охватывая ладонью подъем, к щиколотке. Я не умею обольщать женщин.
До Лены она мне очень нравилась. Блестящие черные глаза и падающая на них челка, всегда нервный зазывный смех и эти изящные пальцы, и царапающие за душу очень тонкие и точные мысли. Одно с другим не сходилось. Кукла Барби и китайская головоломка. Теперь она развелась с мужем, и ребенок с родителями на даче.
– Чем ты занимаешься, кроме велоспорта?
Она завидует моей теперешней жизни. Ей тоже хочется купить велосипед. И хочется расквитаться с работой. И уехать с подругой на море, за границу, на две недели и не вспоминать ни о чем. Уже темно, поток машин за окном иссякает, вино тоже.
– Собственно, ничем. Читаю.
Я стал в последнее время читать. Дома много книг. Не столько романы и повести – напридумать можно что хочешь, – сколько документальное или мемуарное.
Мы спорим. Она говорит, что подлинное искусство заключается в том, чтобы создавать свое, а не описывать существовавшее. А если мы будем без конца барахтаться в том, что было и читать мемуары, – то никуда не придем. Да, соглашаюсь я, и думаю в этот момент о Лене, если жить прошлым, то будущее не наступит. Но можно ли ожидать хорошего будущего, если не разобрался в прошлом? Катя не сдается.
– Ты читал…
– Нет. Слышал, но не читал.
– Пойдем!
Она залезла на металлическую раскладную лесенку перед огромным, до потолка, книжным шкафом и попросила:
