Через минуту открылась дверь и в столовой появилась Доркас.
– Сэр, к вам пришел мистер Уэллс, – сообщила она Джону.
Я вспомнил, что так звали адвоката, которому миссис Инглторп как раз вчера отправила письмо.
Джон мгновенно поднялся из-за стола.
– Проводите его в мой кабинет, – ответил он Доркас и, взглянув на нас с Пуаро, пояснил: – Адвокат моей матери. Видите ли, он также занимает должность коронера, – понизив голос, добавил он. – Возможно, вы пожелаете присоединиться к нам?
Молча приняв его предложение, мы вышли вслед за ним из столовой. Уверенно шагая к кабинету, Джон немного опередил нас, и я, улучив момент, шепотом спросил Пуаро:
– Значит, будет расследование?
Бельгиец рассеянно кивнул. Казалось, он поглощен глубокими размышлениями; что значительно подогрело мое любопытство.
– В чем дело? Похоже, вы меня не слушаете.
– Это правда, друг мой. Я крайне обеспокоен.
– Чем же?
– Тем, что мадемуазель Синтия не пьет кофе с сахаром.
– Что? Уж не шутите ли вы?
– Увы, я более чем серьезен… Ах, я пока не могу понять одну странность. Но интуиция не подвела меня.
– При чем тут ваша интуиция?
– Интуиция заставила меня проверить кофейные чашки… Chut![17] Потом поговорим.
Джон пропустил нас в кабинет и плотно закрыл дверь.
Мистер Уэллс, располагающий к себе мужчина среднего возраста, обладал проницательным взглядом и типичной для адвокатов напыщенностью. Джон представил нас обоих и объяснил причину нашего присутствия.
– Вы же понимаете, Уэллс, – добавил он, – что все это строго конфиденциально. Мы пока надеемся, что вскоре вообще отпадет нужда в расследовании.
– Вполне, вполне понимаю, – успокаивающе произнес мистер Уэллс. – И мне тоже хотелось бы, чтобы мы с вами избежали мучительной огласки дознания, но, разумеется, оно станет неизбежным, если мы не получим убедительного заключения о естественной смерти.
– Да, видимо, вы правы.
– Бауэрштайн, знаете ли, слывет большим ученым. Весьма авторитетным, полагаю, в области токсикологии.
– Несомненно, – с долей напряженности согласился Джон и, помедлив, неуверенно добавил: – То есть нам придется предстать в роли свидетелей… я имею в виду, всем нашим домочадцам?
– Да, конечно… и м‑да… э‑э… и мистеру… э‑э… Инглторпу.
Последовала выразительная пауза, после чего адвокат продолжил в своей успокаивающей манере:
– Любые другие свидетельства будут взяты просто для подтверждения, это чисто формальная процедура.
– Понятно.
На лице Джона слабо отразилось облегчение. Оно озадачило меня, поскольку я не видел для этого никаких причин.
– Если у вас не будет никаких возражений, – добавил мистер Уэллс, – я предложил бы повременить до пятницы. Тогда мы уже наверняка получим отчет медэксперта. По-моему, вскрытие собирались сделать сегодня вечером?
– Да.
– Тогда, видимо, вас устроит мое предложение?
– Отлично устроит.
– Нет необходимости, мой дорогой Кавендиш, говорить вам, как сам я опечален этим прискорбным событием.
– А не могли бы вы, месье, оказать небольшую помощь в прояснении одного вопроса? – вставил Пуаро, впервые со времени появления в кабинете подав голос.
– Я?
– Да, нам сообщили, что вчера вечером миссис Инглторп написала вам письмо. Вы, должно быть, получили его с утренней почтой?
– Получил, но оно вам ничем не поможет. Это просто записка с просьбой навестить ее нынче утром, она хотела посоветоваться со мной о каком-то крайне важном деле.
– А она не намекнула, с чем связано это дело?
– К сожалению, нет.
– Жаль, – сказал Джон.
– Да, очень жаль, – озабоченно поддержал его Пуаро.
Молчание затягивалось. Бельгиец погрузился в какие-то размышления. Но через пару минут он вновь обратился к адвокату:
– Мистер Уэллс, мне хотелось бы спросить вас об одном деле… то есть если это не противоречит профессиональной этике. Кто унаследует деньги миссис Инглторп в случае ее кончины?
После минутного колебания адвокат заметил:
– Эти сведения очень скоро будут оглашены, поэтому, если не возражает мистер Кавендиш…
– Определенно не возражаю, – прервал его Джон.
– Тогда я не вижу причин для уклонения от ответа на ваш вопрос. Согласно последнему завещанию, датированному августом прошлого года, миссис Инглторп завещала все свое состояние своему приемному сыну, мистеру Джону Кавендишу, не считая разных мелких выплат слугам и прочим домочадцам.
– А не является ли это – простите за этот вопрос, мистер Кавендиш, – весьма несправедливым по отношению к ее второму приемному сыну, мистеру Лоуренсу Кавендишу?
– Нет, я так не думаю. Видите ли, по условиям завещания их отца после смерти приемной матери Джон унаследует недвижимость, а Лоуренс получит значительную сумму денег. Миссис Инглторп оставила свое состояние старшему приемному сыну, понимая, что ему придется содержать усадьбу. На мой взгляд, это очень справедливое и объективное распределение.
– Это ясно, – задумчиво произнес Пуаро, – но правильно ли я понимаю, что по вашим английским законам такое завещание автоматически отменяется в случае нового замужества миссис Инглторп?
– Я как раз собирался добавить, месье Пуаро, что тот документ на данный момент утратил свою законную силу.
– Hein![18] – воскликнул тот и, подумав немного, спросил: – А осознавала ли сама миссис Инглторп этот факт?
– Не знаю. Возможно, и осознавала.
– Она все знала, – неожиданно заявил Джон. – Мы как раз вчера обсуждали вопрос о том, что брак отменяет более ранние завещания.
– М‑да. Тогда возникает еще один вопрос, мистер Уэллс. Вы сказали «согласно последнему завещанию». Не значит ли это, что миссис Инглторп оставляла иные, более ранние завещания?
– В среднем она составляла новое завещание по меньшей мере раз в год, – невозмутимо ответил Уэллс. – У нее имелась склонность менять завещательные распоряжения, по-разному назначая размеры пожертвований и выплат своим родственникам.
– Допустим, – сказал Пуаро, – что, не поставив вас в известность, она написала новое завещание в пользу человека, не являющегося членом семьи в любом смысле этого слова… ну, к примеру, в пользу мисс Говард. Вас удивило бы наличие такого документа?
– Ни в коей мере.
– Ясно. – Пуаро, видимо, исчерпал свои вопросы.
Джон начал обсуждать с адвокатом какие-то вопросы, связанные с документами миссис Инглторп, а я подсел поближе к Пуаро и тихо спросил:
– Неужели вы думаете, – с любопытством спросил я, понизив голос, – что миссис Инглторп написала новое завещание, оставив все свои деньги мисс Говард?
– Нет, – улыбнувшись, ответил бельгиец.
– Тогда зачем же вы привели ее в пример?
– Тише!
Джон Кавендиш, подняв голову от бумаг, обратился к Пуаро:
– Не желаете ли вы, месье, пойти с нами? Мы просматриваем документы моей матери. Мистер Инглторп готов предоставить решение всех вопросов мистеру Уэллсу и мне.
– Что значительно упрощает дело, – проворковал адвокат. – Поскольку формально, конечно, он имеет право… – Он не закончил, сознавая, что все и так его поняли.
– Мы хотим начать с ее письменного стола в будуаре, – пояснил Джон, – а потом подняться в ее спальню. Наиболее важные документы она хранила в пурпурном бюваре, и мы должны внимательно изучить их.
– Согласен, – поддержал его адвокат, – вполне возможно, что там обнаружится новое завещание, написанное позднее того, что имеется в моем распоряжении.
– Да, более позднее завещание имеется, – произнес Пуаро.
– Что? – Джон и адвокат потрясенно взглянули на него.
– Или, точнее, – преспокойно продолжил мой друг, – оно существовало.
– Что значит «существовало»? Где же оно сейчас?
– Сгорело.
– Сгорело?
– Да. Взгляните сюда. – Он извлек обгоревший клочок, найденный нами в камине спальни миссис Инглторп, и вручил его адвокату, кратко пояснив, где и когда он нашел его.
– Но, возможно, это было какое-то старое завещание?
– Я так не думаю. Более того, я почти уверен, что его написали не далее как вчера днем.
– Что? Невероятно! – одновременно вырвалось у обоих мужчин.
Пуаро взглянул на Джона.
– Я докажу вам это, если вы пошлете за вашим садовником.
– Ну, разумеется… однако не понимаю…
Подняв руку, Пуаро вынудил его замолчать и предложил:
– Сделайте, как я прошу. А потом можете спрашивать все, что пожелаете.
– Отлично. – Джон позвонил в колокольчик.
Вскоре, как положено, появилась Доркас.
– Доркас, попросите, пожалуйста, Мэннинга зайти сюда, чтобы поговорить со мной.
– Слушаюсь, сэр. – Служанка удалилась.
Ожидание проходило в напряженном молчании. Лишь Пуаро выглядел абсолютно спокойным. Придирчиво взглянув на книжную полку, он смахнул оставленную в углу пыль.
