Со временем испанские журналисты многое узнали об Экваториальной Гвинее, которую еще называют страной колдунов и чародеев. Среди прочего, к примеру, им стало известно, что древние ритуалы «малан» (белые ритуалы), в которых в качестве главных атрибутов используют черепа предков, содержащие в себе светлые силы чародеев прошлого, под давлением католической церкви стали тайными. Так что отныне эти реликвии хранят в ящичках, украшенных священными фигурами. Ящички почитаются наравне с их содержимым: ведь каждый такой ящичек — своего рода хранилище древней мудрости, передаваемой из поколения в поколение.
Как ни странно, Экваториальная Гвинея словно зависла между прошлым и настоящим. На запястьях современных женщин блестят японские часы, но древние заповеди — в каждой их мысли, в каждом поступке. На смену тяжелым бронзовым кольцам «нгос», с помощью которых бывшие рабыни скрывали синяки на руках — следы от ударов молотка, теперь пришли пластиковые браслеты. Пластиковыми безделушками обвешаны и людоеды — увы, случаи каннибальства отмечены здесь и в наши дни,— а голос певца Хулио Иглесиаса навязчиво вторит мелодии «ндиинг», флейты любви.
Единственное, что, пожалуй, осталось нетронутым в Экваториальной Гвинее, как, впрочем, и в других африканских странах, так это фольклор, имеющий прямое отношение к черным ритуалам предков, призванным воздействовать на природу. Песни воды, «москуру мандиим», достойны того, чтобы их услышали. Для исполнения ритуала собираются девочки, они мчатся к берегу реки, где моются их родители, следом за тем поднимается невероятный шум — плещущейся воды и ладоней. За этим гвалтом внимательный слушатель может различить ритм, гулкий, нереальный, он отражается от поверхности воды, подобно звукам, вырывающимся из барабана «мбенг», обтянутого кожей нутрии. А еще за всем этим — ропот ввергнутых в стыд стариков, которые в дни своей молодости мылись голыми и, прячась от любопытных глаз, вздымали вокруг себя завесу из пены и брызг.
Но традиции, однако, мало-помалу предаются забвению. Как, впрочем, и предметы вполне материальные, например — машины, некогда оставленные испанцами. Влажность, наступление джунглей, неопытность и отсутствие ремонтной базы превращают современную технику, даже ту, с помощью которой снимали лучший в мире урожай какао, в металлолом. А из груд металла местные умельцы изготавливают всевозможные поделки.
Даже колдуны не идут по пути своих праотцев — теперь они входят в транс с помощью пива, а то и дешевых духов или одеколона... Но, тем не менее, они по-прежнему способны предсказывать будущее.
Быть может, как раз поэтому испанцы и ощущают свою вину перед прошлым, точнее — перед наследием, что досталось от них жителям Экваториальной Гвинеи, страны, словно застывшей меж двух времен?..
По материалам журнала
«Los Aventureros» подготовил А. Лазарев
Оптимисты с озера Разочарования
Американский географ Харви Арден — счастливчик: ему удалось отыскать свою «заповедную дикую страну» на поверхности земного шара. Страна эта, по известному определению, лежит «за тридевять земель» и даже при современных средствах передвижения доступна далеко не всем и не каждому, хотя ее географические координаты определены весьма точно. Это — громадное желтое пятно на северо-западе Зеленого континента. Чтобы попасть туда, надо спуститься чуть южнее тропика Козерога, обогнуть пересохшие берега озера Дисаппойнтмент и, ориентируясь по созвездию Южного Креста, двинуться древними тропами австралийских аборигенов в глубь Большой Песчаной пустыни. «Здесь,— пишет Харви Арден,— вы и найдете задворки нашего мира и, возможно, станете самим собой».
Однако не думайте, что здесь — земной рай. Края эти опасны и коварны. Незадолго до приезда Харви Ардена одиннадцать аборигенов попали тут в беду: заглох мотор грузовичка. Прямо посреди Большой Песчаной пустыни, в геенне огненной, где температура воздуха не меньше 120° по Фаренгейту, а у самой земли, над красными дюнами, которым нет ни конца ни края, и того выше. Когда подоспела подмога, лишь трое из одиннадцати человек подавали признаки жизни, да и те едва-едва.
Через несколько недель после неистовых грозовых штормов в окрестностях Кимберли, где с января по март выпадает по футу осадков в месяц, двое путешественников попытались преодолеть на вездеходе разлившуюся реку. Ехали они по отдаленной заброшенной дороге. Машина, когда ее нашли, была пуста и уже на три четверти исчезла под водой. Сколько ни ныряли добровольцы в бурную реку, незадачливых землепроходцев так и не отыскали. К счастью, вскоре те объявились на близлежащей скотоводческой ферме — полуслепые и полуживые. Прекрасные грезы для них враз обернулись кошмаром.
Но, несмотря на все опасности, душа в этой стране раскрепощается и обретает свободу. Шестьсот тысяч квадратных миль — это больше, чем Калифорния, Орегон, Вашингтон, Айдахо и Невада вместе взятые. А живет тут всего 89 тысяч человек, и 16 тысяч из них — аборигены.
Далеко на севере лежит Кимберли — австралийская Аляска, подлинный рай для географа. Безлюдные берега океана, крутые скалистые горы, почти недостижимые плато, глубокие ущелья, дремучие дождевые леса, огромные фермы и привольные пастбища, реки, широко разливающиеся в сезон дождей.
Здесь страна доисторических австралийских животных — крокодилов и динго, кенгуру и эму, варанов и черных змей, едва ли не самых смертоносных на Земле. Но не найти тут ни коал, ни утконосов, этих обитателей восточной Австралии. Здесь, между миниатюрными горными хребтами из термитников, растут сказочные баобабы, не похожие ни на какие другие деревья и почти комичные в этой своей непохожести. То они толсты, как цирковые силачи, то изящны, как балерины. И благодаря им пейзажи Кимберли выглядят еще неповторимее.
Южнее простираются красные дюны двух пустынь — Большой Песчаной и Гибсона. На картах часто обозначают голубые озера, разбросанные по этим бескрайним просторам, но, подобно озеру Дисаппойнтмент с его более чем красноречивым названием, все они — лишь безводные впадины, наполняющиеся влагой только тогда, когда в глубь суши заносит какой-нибудь океанский циклон.
К югу и западу от пустынь возвышаются нагорья Пилбары, едва ли не самые древние на Земле. В их ущельях находят ископаемые останки, которым три с половиной миллиарда лет. Скалы еще на миллиард лет старше. Красные, как ржавчина, горы почти целиком состоят из чистой железной руды. Австралия продает ее в Японию, а потом получает изрядную долю обратно в виде автомобилей, на которых и ездят исследователи этих суровых краев.
Южнее Пилбары страна выглядит более обжитой. Здесь пастбища овец и пшеничные поля, стиснутые между реками Гаскойн и Мерчисон. Эрозия частично разрушила древние скалы, открыв доступ к таким природным богатствам, которые представить-то себе почти невозможно. Железо, цинк, бокситы, золото, уран, алмазы притягивают сюда легионы старателей, они приезжают, мечтая о богатстве, и находят его.
Когда в 1986 году через Кимберли проложили дорогу, а в редких городках, отстоящих друг от друга на полторы сотни миль и больше, понастроили мотелей, страна эта, прежде совершенно оторванная от мира, стала доступной для обычных туристских легковушек. И все же путешественники, как и раньше, предпочитают автомобили с приводом на все четыре колеса. Именно такую машину выбрал и Харви Арден. Ночами он стоял лагерем у аборигенов-биллабонгов вместе с Майком Осборном, своим проводником, который как две капли воды похож на «Крокодила Данди»2. Майк много лет был единственным в Кимберли егерем, охотником на охотников до крокодиловой кожи, рыболовов-браконьеров и контрабандных торговцев птицами. Майк объезжал район размером с Калифорнию и получил от местных аборигенов прозвище «Индюшачья лапа» благодаря своему умению появляться и исчезать совершенно незаметно, как это делают дикие индейки.
В этой части света люди, сидящие у костра, неизбежно рано или поздно заводят речь о крокодилах. Майк Осборн отлавливает по контракту рептилий, которые забредают куда не надо. Он беспощадно высмеивает Крокодила Данди, который расправляется с крупным морским крокодилом с помощью одного лишь ножа.
— Чушь собачья,— заявляет Майк.— Да чтобы человек поборол здоровенную гадину — такого еще в жизни не было. Эти крокодилы весят не меньше автомобиля. Когда их длина достигает 12 — 14 футов, они вдруг раздаются вширь и становятся вдвое толще прежнего. Даже трудно поверить, что они могут быть такими тяжелыми.— Тут Майк разводит руки. — Вот какой толщины достигают эти твари. И если уж им приспичит с тобой расправиться, пиши пропало. Как-то раз шел я вброд к браконьерской сети, думал порезать ее и выпустить рыбу, как вдруг откуда ни возьмись появилась такая вот махина. Челюсти щелкнули в каком-нибудь дюйме от меня. Едва успел выскочить на берег. Век не забуду этот жуткий щелчок. Другого такого звука нигде больше не услышишь. Никому, ясное дело, не хочется попадать в брюхо крокодилу. Сперва он запихивает тебя под затопленную корягу и ждет, пока ты не подгниешь. Это потому, что жевать он толком не умеет. А когда дозреешь — сожрет по кускам.
