невероятно, это именно Лёва чуть всё не испортил. Деду.
В погруженном в ночное безмолвие доме, в обшитой красным деревом комнате с камином в полстены, в глубоких креслах (за стаканчиком) за игрой в домино прозвучала забавная история про одного богача с нелепыми манерами и нелепыми же взглядами на ведение дела. Рассказано было просто и кратко, но хорошо и со всяческими прибаутками. Лёва старался смеяться вместе со всеми, уже не совсем к тому ночному часу всеми, до слез.
Ему сунули под нос такую очень знакомую белую карточку с именем мужа любовницы. Лёва теперь тоже белеет, он, наконец, понял, что высмеивают, как бы, ну как будто бы чью-то мать, не отца даже, не брата, не мужа любовницы (хотя как раз его высмеивали). И, конечно, не деда. Шутка о Давыдове совершенно вытеснила в этот момент в Лёве заботу об интересах дедушки женушки Давыдова. Эта многолетняя терпеливая забота была как тусклый лед. А теперь одно мгновение – и кипение в крови.
Что тут началось не известно. На улицу Лёва вышел скоро – наверное, наговорил он лишнего. Но Лёва так бы не подумал. А думал он, что каким бы ни был Давыдов неуклюжим, бесхарактерным и, в глазах других, глупым посмешищем, отныне для Лёвы это всё – требующие всеобщего признания, официальные достоинства Давыдова – самого доброго человека на земле. А с этими наверху Лёва еще не закончил. О чем они думали? На ходу он раз или два покачал головой, смекая все прорехи в их больших делах и предчувствуя все муки, которые им еще предстоят.
Он понял еще, что еще не умеет чувствовать насмешку. Неискренность – да. Обман – да. Безошибочно. Потому что и она, и он бывают правдивы и даже бывают правы. Но насмешка! (Так вот о чем те наверху в светящихся окнах думали! Вот причина их слез.) Он еще не умел чувствовать такую жалость.
Ну и вот теперь: возвращается любовник из командировки… А любовницу и мужа любовницы не предупредил.
Открыл дверь и замер. Наверху смех и топот Милы так резонировали с похохатыванием Давыдова, что внизу дрожали тонконогие бокалы. Когда перед носом Лёвы посыпались опилки, их водопадные струйки заставили его прижаться к стене. В темноте у одежных крючков его лицо погладил какой-то Милин ярко крашеный мех.
Бедный любовник! Вместо того чтобы деликатно красться, никого не обеспокоив, почему бы ему не топнуть каблуком? Нетерпеливо! Его бы тут же чутко услышали наверху и с огромной радостью поздравили с приездом.
Не щелкая свет, Лёва примостился на стул напротив кресла, в котором всегда ему очень удобно сиделось, – в него он сесть почему-то не решался. Они всё не спускались. Время ожидания он попытался хоть на половину заполнить деятельностью. Так пришла ночь.
Давыдов рано встал. Спустился в своем до пола халате:
– Оп-а. Привет, приехал и молчит, тебе ж тут скучно. Когда приехал, где ты спал?.. Там же холодно. У тебя кофе. Брось.
Давыдов вытащил из кармана халата, полностью скрывавшего его белое утреннее тело, потрепанные списки – он давно собирался тихенько поговорить с Лёвой, чей совет он очень ценил. Дело в том, что у них с Лёвой было общее несчастье – любовник жены Давыдова был так же безнадежно богат. Но, не в пример Давыдова, спокоен и прост в этом вопросе. В свое время Лёве просто сказали: «Раз такой умный, вставай и иди, зарабатывай сам». Чего же проще? Он взял и стал зарабатывать. Встал и ушел. И еще дело в том, что у них были и дела общие. Этого невозможно было избежать – их огромные деньги не могли не пересекаться. Теперь, как часто бывало и раньше в случаях критического накопления, им с Давыдовым надо было определиться по списку активов, которые стоило бы прикупить. Или не стоило. В первую очередь, прежде чем что-либо купить, надо было убедиться, что не покупаешь не только друг у друга, но и у себя самого. Как только что-то казалось найденным, выяснялось, что там уже полно их собственных денег, и дополнительные суммы не дадут никакого уже прироста доходности, а будут просто лежать там таким же мертвым грузом, или просто полезут из щелей. Доходило даже до того, что они постоянно боролись с искушением попросить дедовского совета, как дозарабатывать последние остававшиеся ничейными деньги.
Требовалась некоторая фантазия. Давыдов любил, что Лёва фантазировать умел:
– Должен предупредить, – в заключение сказал Лёва, – что этого еще никто не делал. Но это в любом случае прибыльно … вот так.
– Вот так, – обреченно повторил Давыдов.
Поскольку ни о доходности, ни о расходной части процесса у обоих не было четкого понимания, они называли любое привлекательное дело просто ходным, что не обязывало его оценивать, то есть такой подход был очень удобным. Ходные дела звучали как дела, не вызывающие беспокойства. И понятие ходного дела звучало не только для них весомо, поскольку некоторое иное ходное дело приносило деньги, для многих других не мыслимые. Конечно, кое-кто мог бы сказать, что такое дело является просто-напросто доходным. Это было бы бестактно. Поэтому Давыдов и Лёва не привлекали других экспертов и советчиков. Иначе сразу же возникало неудобство возникновения понятия расходов и маломальского учета. И тогда вдруг, как из рукава фокусника, возникали кипы бумаг сплошь в цифрах. А это как раз и вызывало всегда обиженное молчание у этих двоих. Мир тогда казался сплошным обманом. Что, конечно, не правда. Но объяснимо. Люди, вот например, рады теплому короткому летнему дождю, они даже выбегают со смехом с дачи, скидывают обувь и скачут по сверкающим от уже проявляющегося солнца лужам. Но однако нельзя их, глубоко дышащих счастьем, тут же спрашивать, откуда дождь вообще берется. Будьте выше. Не считайте расходов. Не считайте и доходов. Да. Больше тратьте, меньше зарабатывайте. Или наоборот – как хотите, так и будьте выше. Лишь бы сохранился интерес к делу – блеск в глазах. Иначе скука. Да.
Оба одновременно телесно осязали приближение искрящейся догадки. Отрицая гравитацию, они, держась за руки, плавно отталкивались в черную пустоту в направлении невидимого света. В невесомости нарастала дрожь разности напряжения длинных масс их длинных туловищ и длинных конечностей. Они были струнами и слышали свой звук, текший чистыми басами. И, чудо из чудес, вплывали, безотчетно приоткрыв (чуть растопырив) рот, внутрь радужного перелива разгадки своей догадки, разрядки загадки. И расслабленное всплытие своего тела в цветном океане.
Их обвиняли в ударах по конкурентам. Они их якобы били,
