– Вам придется говорить мне «ты», – сказал Барт перед уходом. – Попробуйте-ка.
– Не беспокойся. Буду говорить тебе «ты», – ответила Эме, и ее бледные щеки чуть-чуть порозовели.
– Может быть, неплохо бы вам еще называть меня «дорогой»? – задумчиво сказал Барт. – Давайте попробуем.
– Не стоит, – возразила Эме. – Люди, которые живут вместе, необязательно называют друг друга «дорогой».
– А швыряются вместо этого крышками от кастрюль? Я не могу полагаться на ваш опыт. Я считаю, что люди, которые живут вместе, – если они нормальные – говорят друг другу «дорогой».
– Совсем не обязательно.
– А по-моему, обязательно.
Оба уперлись на этом пункте, и дело чуть не дошло до ссоры.
– Ладно, замнем, – призвал к согласию Барт. – У меня не получается называть вас на «ты», а вы не хотите говорить мне «дорогой». Да-да, я же вижу. Так вот, я буду называть вас на «вы» и «дорогая», а вы будете говорить мне «ты» и называть «г-н Морлеван». Главное, чтобы мы выглядели гармоничной парой.
Эме рассмеялась. Только Барту и удавалось ее развеселить.
Поскольку не было гарантий, что Симеон придет в восторг от этого плана, Барт о нем умолчал.
– Жаль, что сегодня придется пропустить занятия в лицее, – сказал мальчик, когда Барт заехал за ним, чтобы отвезти в клинику на анализ. – Мне надо составлять конспект по философии.
– Слушай, тебе четырнадцать лет. Я вот, например, свою степень бакалавра получил в двадцать. У тебя вон сколько форы.
– Вынужден тебя огорчить, Барт, но ты для меня не образец.
Всякий раз, отпустив в адрес Бартельми какое-нибудь уничижительное замечание, Симеон жалел об этом. Он совсем не то хотел сказать. В это утро, несмотря на новую беду, свалившуюся на него, мальчику было хорошо. Ему было хорошо сидеть в машине рядом со старшим братом. Только беда и смогла так неожиданно их сблизить. Существует ли что-то такое – судьба, или провидение, или Бог – что-то или кто-то, кто переплетает нити наших жизней? Симеон, недавно открывший для себя философию, размышлял об этом, протягивая руку медсестре. Его мысли прервал какой-то крик. Зазвенели пробирки, разбиваясь о кафельный пол. При виде крови, набирающейся в шприц, Барт упал в обморок.
– Результаты будут завтра, – сказала секретарша лаборатории. – Ну как, месье, вам лучше?
Этот участливый вопрос был обращен, разумеется, к Барту. Симеон отрешенно улыбнулся про себя этой способности Бартельми неизменно оказываться в центре внимания, каковы бы ни были обстоятельства. На обратном пути Барт автоматическим жестом включил радио. Салон наполнился звуками буги-вуги, в такт которым он барабанил пальцами по рулю.
– Папа играл иногда похожий мотив, – сказал Симеон внезапно севшим голосом.
– Папа? – повторил Барт. – Ты хочешь сказать…
– Твой отец. Мой отец. Ты ведь знаешь, что он был композитором?
Тут Барту пришла в голову совершенно неожиданная мысль: Симеон ведь знал их отца и, наверное, хорошо его помнит. Ему стало как-то неуютно, словно брату известна какая-то тайна, касающаяся его, Барта.
– Ты был совсем маленький, когда он ушел? – спросил Симеон.
– Меня тогда еще считали не на годы, а на сантиметры.
– Ты еще не родился?
Барт промолчал, не было желания подтверждать. Жорж Морлеван бросил беременную жену. Для матери – драма, а для него, Бартельми, оскорбление. Был человек, для которого он оказался нежеланным. Он ненавидел этого человека.
– Ты на него похож, – сказал Симеон.
Под этот мотив буги-вуги, один мотив без слов, в памяти у него замелькали картины. Вот отец декламирует ему на сон грядущий «Манифест» Карла Маркса… вот кормит с ложечки маленького ежонка… отец, играющий среди ночи на пианино, отец, балансирующий на перилах балкона. Канатный плясун. Человек-сюрприз. Симеон заговорил. Он рассказывал. И как мать плакала, когда отец не приходил домой. И как кричала, когда он приходил.
– У тебя такие же глаза, как у него, – сказал Симеон. – Только он был близорукий, как я.
Он говорил, глядя вперед на дорогу. Вот так, под джаз, вспоминать этого загадочного человека было приятно. Если бы он посмотрел на брата, то увидел бы, что Барт стиснул зубы, намертво вцепившись в руль.
– Перестань про него говорить! – вдруг крикнул он.
– Но…
– Перестань, а то я его убью!
«Убью его призрак, убью воспоминания о нем – твои, ведь ты-то его знал. Из дробовика Лары Крофт». Барт отпустил руль и прицелился из воображаемого оружия.
– Сдурел, что ли! – заорал Симеон.
Взвизгнули тормоза. Мишень осталась не пораженной.
– Братья Морлеван гибнут в автокатастрофе, – пошутил Барт, делая вид, что читает газетную заметку. – Как ты думаешь, г-н Морлеван-отец пришел бы на наши похороны?
– Так ты думаешь, он все еще жив?
– Пока я его не пришиб, – сквозь зубы процедил Барт.
В этот понедельник дело детей Морлеван поставило г-жу судью перед новой проблемой (и она еще не знала, что в среду Симеона кладут в клинику). Всполошил судью звонок Жозианы Морлеван. По словам офтальмолога, Бартельми нанес малышке психологическую травму.
– Травму? – переспросила Лоранс.
– Барт, по-видимому, имеет обыкновение расхаживать у себя дома голым. Я бы предпочла не искать другого объяснения.
Жозиана домыслила «травму» от себя – Венеция-то говорила про «письку» Барта вполне непринужденно. Но надо же было как-то подтолкнуть судью, добиться, чтобы она запретила Барту брать детей к себе.
– Я как раз сейчас собиралась к г-ну Морлевану, – ответила Лоранс. – Я с этим разберусь.
Жозиана с удовлетворением отметила, что Бартельми снова превратился для судьи в «г-на Морлевана». Так, во всяком случае, было приличнее.
К удивлению судьи, на ее звонок дверь Барта открыла женщина.
– Вы к Барту насчет детей? – спросила Эме, всем своим видом показывая, что она в курсе дела. – Проходите, он ждет вас в гостиной.
Бартельми поспешно выключил игровую приставку и раскрыл «Фигаро» на странице объявлений. Он ощущал себя живым воплощением нормы.
– Вот, работу подыскиваю, – пояснил он, вставая. – Здравствуйте. Вы, кажется, знакомы с Эме? Нет?
Он изобразил удивление.
– Дорогая, – обратился он затем к соседке, – не принесешь ли нам кофе?
Чуть не добавил «без „Теместы“», но вовремя удержался. Лоранс была неприятно поражена. Откуда взялась эта девица? Похоже, она была старше Барта и какая-то поблекшая. Приглядевшись повнимательнее, судья заметила, что на скуле у Эме еще не заживший порез, а нижняя губа распухла.
– Это я на лестнице споткнулась, – сказала Эме, машинально прикрывшись ладонью.
«Так всегда говорят женщины, которых бьют мужья или любовники», – подумала судья, совершенно ошеломленная.
– Мне нужно поговорить с вами наедине, г-н Морлеван, – сухо сказала она.
Бартельми повернулся к Эме:
– Извини, дорогая. Ты не могла бы нас оставить ненадолго… а, дорогая?
Эме со вздохом кивнула. Изображающий нормального, Барт выглядел в сто раз ненормальнее, чем когда бы то ни было. Когда дверь за ней закрылась, Бартельми подошел к судье. К несчастью, у нее не было воротника, который он мог бы разглаживать. Только пуловер с V – образным вырезом, открывающим лощину с пропастью посередине.
– Г-н Морлеван, я должна задать вам вопрос, несколько… гм…
Лоранс замялась, положение было затруднительным.
– Ну в общем… видите ли, маленькая Венеция обвиняет вас в…
Услышав, что обожаемая сестренка обвиняет его, – в чем бы там ни состояло обвинение – Барт ошарашенно вытаращил глаза.
– Обвиняет в том, что… ну, вы понимаете, на своем детском жаргоне… что вы ей показывали… Вы, может быть, приверженец нудизма?
– Не понял, – признался Барт.
– Венеция сказала Жозиане Морлеван, что она видела вашу «письку». Вот.
Лоранс перевела дух. Барт пожал плечами.
– Ну да, было дело, – сказал он, словно не понимая, о чем тут столько говорить.
– Вот как? Значит, вы признаете, что…
Барт нахмурился. До него только сейчас дошло, какое над ним нависло обвинение.
– Oh, boy! – воскликнул он. – Да девчонка просто забрела ко мне в спальню! А я собирался в душ! У меня спальня не запирается.
Он был чуть ли не в панике.
– Послушайте… вы мне верите? Это вышло не нарочно! Хоть Симеона спросите, он там тоже был.
– О, так и он тоже? – удивилась судья.
– Ну да, и Моргана! Они все вперлись ко мне в спальню. Oh, boy! А я в душ собирался.
Он чуть не плакал.
– Ну конечно, я такой сякой, порочный, да? Вы не хотите доверить мне опеку! Я ведь вижу, что вы замышляете!
– Ничего я не замышляю, – возразила Лоранс. – Это ваша сводная сестра…
– Которая? Венеция или Жозиана?
У Лоранс голова пошла кругом. Острый приступ гипогликемии в конце рабочего дня. Ей необходимо было съесть немного шоколада.
