– Никто этого и не оспаривает, – сказала Лоранс. – Но опека – это большая нагрузка, можно поделить обязанности. Закон предусматривает такую возможность: бывает опекун и опекун-надзиратель.
– Это надо мной, значит, надзирать? – взвизгнул Барт. – Oh, boy! Ну вот, опять Жозиана будет командовать.
Г-жа судья кое-как успокоила Бартельми. Никто не может лишить его статуса старшего брата. Что касается опеки, то ничего пока не решено, и пожелания детей тоже будут учитываться. Потом Лоранс зашла к Моргане и объяснила ей, что забирать волосы в тугой обруч за ушами, может быть, не лучший для нее вариант. Потом похвалила чертика, которого нарисовала Венеция, не заостряя внимания на корявой подписи: «Симеон жопа». И на последок посоветовала Симеону сходить к врачу. Вид у него был действительно неважный.
Выйдя на улицу, Лоранс подумала: а может, это и хорошо, что у нее нет ни детей, ни братьев, ни сестер. Плитка шоколада – тут хоть сразу видно, где начало, где конец; а семейные дела…
Жозиана Морлеван не замедлила объявиться. Уже в понедельник вечером, когда в приюте ужинали, она позвонила и пригласила Венецию в Довиль. Малышка, весьма польщенная персональным приглашением, вернулась к столу и объявила старшим:
– Я поеду с Жозианой смотреть море.
– Это хорошо, – сказал Симеон. – Но если ты будешь слишком милой, она захочет, чтобы ты все время была с ней. И мы тебя больше не увидим.
Венеция чуть не заплакала. Ей хотелось увидеть море и не хотелось, чтобы ее похитили. Она нашла выход:
– Я буду немножко милой.
Но Венеции было всего пять лет. Поцелуи и нежности восторжествовали над ее решимостью, а может быть, и красивый автомобиль, и вилла, и сад… Что касается Жозианы, то ей открылось, что такое счастье: гулять по улицам Довиля с маленькой девочкой, держащейся за ее руку. Все оглядывались на Венецию, любуясь ее разрумянившимися на ветру щечками, сияющими при виде каруселей глазами, ее позами маленькой кинозвезды.
– Какая она прелесть, – говорила Жозиана мужу. – Правда, Франсуа?
Поначалу Франсуа Танпье отнесся к девочке более чем сдержанно. Он не ожидал ничего хорошего от Морлеванов. Бартельми со своей серьгой, жеманным голосом и идиотскими выражениями был для него настоящим воплощением кошмара. Но когда Венеция вручила Франсуа нарисованное сердце (потому что я тебя люблю), бедняга не устоял перед голубоглазой чаровницей. К вечеру субботы малышка порхала между месье и мадам, по возможности поровну раздавая поцелуи. У Жозианы сердце кровью обливалось, когда пришлось везти девочку обратно в приют.
– Бедняжка моя! В это ужасное место! – Жозиану даже дрожь пробрала.
По дороге, пока Венеция мирно дремала, Жозиана с мужем обсуждали вопросы опекунства и усыновления. Когда речь зашла о Бартельми, девочка прислушалась, не открывая глаз…
– До свидания, мое сокровище, – шептала Жозиана сквозь слезы. – Я приеду за тобой в следующие выходные. Будь умницей и хорошо кушай!
Франсуа Танпье, окончательно потеряв голову, назвал ее: «Моя розовая принцесса».
– Поцеловать, – сонно потребовала Венеция.
Она рада была вновь оказаться в своем закутке с сестрой.
– Ну как? – спросила Моргана. – Понравилось море?
– Угу, – сонно промычала Венеция.
Она начала раздеваться, как вдруг, полуголая, села на постели.
– Что такое педик?
Моргана не была уверена, что знает ответ.
– Спроси Симеона.
За завтраком Венеция представила брату и сестре подробный отчет о своем уик-энде.
– На следующие выходные я опять туда поеду, – сказала она в заключение.
Симеон озабоченно покачал головой.
– Вот видишь, Жозиана начинает нас разлучать. Ты была слишком милой.
– Но я же нарисовала Франсуа только одно сердце, – оправдывалась Венеция.
Симеон и Моргана обменялись мрачными взглядами. Наивность сестренки уже не забавляла их. Взрослые начинали расшатывать братство Морлеван.
– Это правда, что Бартельми педик? – вдруг спросила Венеция своим звонким голоском.
– Тс-с, – сказал Симеон, оглянувшись на соседние столики. – Где ты это слышала?
– В машине. Жозиана говорила.
Судя по всему, девочка мало что поняла из услышанного.
– А это что такое, педик? – шепотом спросила она.
Симеон думал дольше обычного. Наконец нашелся:
– Это парень, который носит серьгу в ухе.
В светлой головке Венеции все сразу же встало по своим местам.
– А, понятно, – сказала она. – Жозиана не любит серьги.
Глава пятая,
в которой Бартельми делится с соседкой своими кулинарными рецептами.
Барт свел знакомство с Лео, когда искал работу. В витрине антикварного магазинчика висело объявление: «Нужен продавец с опытом». У Бартельми какого только опыта не было, в том числе по части выступления на роликах в Гей-Параде или охоты на динозавров с Ларой Крофт. Так что он предложил свою кандидатуру владельцу магазина. Тот оказался бледным веснушчатым парнем с узкими плечами и еще более узким кругозором. Это и был Лео.
У Барта квартира была больше. Поэтому Лео должен был в ближайшее время переселиться к нему, и в это февральское утро Барт стоял один-одинешенек среди груды коробок, которые надо было разбирать. Вздыхая, он начал распаковывать первую. В дверь позвонили. Это оказалась г-жа судья, которая явно приняла близко к сердцу дело Морлеванов. Когда в дверях, сияя улыбкой, появился Барт, лакомке Лоранс захотелось добавить ему еще пару ямочек на щеках. Зубами.
– Я не помешала?
Барт провел ее в гостиную и, придерживаясь принципа, что всегда лучше соврать, чем сказать правду, объяснил, указывая на коробки, что накупил всякого старья на барахолке.
– А, понятно, – сказала судья, снимая пальто. – Ну да, вы ведь работаете с антиквариатом…
Она повесила пальто на стул, и Барт сделал поразительное открытие. У г-жи судьи в облегающем пуловере оказались такие же роскошные формы, как и у Барби в боди. С этого момента он уже не слушал ее и только вставлял «а-а» и «гм-м», чтобы не попасть в немилость. Лоранс что-то говорила про Симеона, про Довиль, про выходные, а Барт созерцал ее телодвижения, бездумно поддакивая. Он придвинулся к ней так близко, как только позволяли приличия, и ему хотелось мурлыкать, зарывшись в эти материнские округлости.
– Значит, вы согласны? – спросила судья.
– Да-да, никаких проблем.
У него горели уши, ему хотелось ласки.
– Тогда Бенедикт приведет к вам Моргану и Симеона в субботу около одиннадцати.
Барт очнулся:
– Что?
– Так будет лучше всего, – заверила Лоранс. – А в воскресенье вечером проводите их обратно в приют.
Бартельми понял, что дал навязать себе старших детей Морлеван на все выходные. Лео ему голову оторвет. Но, провожая судью до двери, он успокоился, вспомнив, что для Лео дети Морлеван по-прежнему дети соседки. Вот пусть ими и остаются.
В этот же вечер Эме сама дала о себе знать. Все началось с грозных раскатов мужского голоса, потом послышался звон бьющейся посуды, потом какие-то глухие удары. Наверху хлопнула дверь, кто-то начал сбегать по лестнице.
– О, как раз кстати, – обрадовался Бартельми.
Он открыл дверь и перехватил соседку.
– Э-гм… Эме? Я хотел попросить вас о небольшой услуге…
Молодая женщина ухватилась за перила, едва удержавшись, чтобы не вскрикнуть от неожиданности.
– Ой, да у нее кровь! – ахнул Барт, попятившись. И добавил с упреком: – Я этого не выношу.
– Он хотел меня убить, – сказала молодая женщина, лицо которой было залито слезами и кровью.
– Видно, у него среда плохой день, – заметил Барт. – Вы бы подсыпали ему в суп «Теместы».
Эме вошла в квартиру, опасливо оглянувшись на верхнюю площадку.
– Я так всегда делаю, когда меня достает Лео. Немножко транквилизатора в кофе – и все, тишь да гладь.
– Вы что, серьезно, г-н Морлеван? – с сомнением спросила Эме.
– Вы мне тут все кровью закапаете, – вскрикнул Барт. – Боже, какая гадость. Идите скорее в ванную.
Эме умылась. У нее была довольно глубоко рассечена левая скула.
– Он швырнул в меня крышкой от кастрюли, – пояснила она.
– А вы замените все крышки летающими тарелочками, они легкие и края не острые, – невозмутимо посоветовал Барт.
Эме подставила руки под холодную воду. На них были видны отчетливые следы зубьев вилки. Бартельми содрогнулся от отвращения, но заговорил игриво:
– Между прочим, тут в субботу опять придут ваши детки.
– Мои дети? – переспросила Эме. – О! Вы не сказали г-ну Лео?
Барт помотал головой.
– Но что плохого в том, что вы опекун своего брата и сестер? – удивилась Эме. – Почему вы это скрываете?
– Вы не знаете Лео. Он ненавидит все, что я люблю. Герани мои жжет сигаретами.
