Следователь присоединил бланки к изъятым бумагам. Вскоре он вернулся из своего кабинета и протянул Масловой два официальных документа.
— Прочтите эти постановления, Людмила Федоровна.
— Зачем?
— Так полагается по закону. Это постановление о производстве обыска у вас дома, а это — на ваш арест. Оба, как видите, санкционированы вышестоящим прокурором.
Рискованный шаг
Столичный следователь понимал, что арест секретаря прокуратуры — шаг весьма рискованный. Если в ближайшие дни ему не удастся собрать веских доказательств ее вины в краже бриллианта, придется выносить постановление об освобождении из-под стражи, приносить извинения. Тогда уж выговора за нарушение законности не миновать…
Длившийся несколько часов обыск на квартире ничего не дал, только напугал пенсионерку-мать, опознавшую шофера, и двенадцатилетнюю дочь Масловой. Арестованную привезли в тюрьму в тяжелой истерике и сразу госпитализировали.
Сотрудники прокуратуры, не посвященные в историю с фруктовой корзиной и другие детали, молчаливо, но явно давали понять, что не одобряют это решение приезжего следователя. Все знали, что тюремный врач нашел у Масловой глубокую нервную депрессию. А тут еще сильно захворал Николай Кузьмич. Сдало сердце.
В тот день, когда в прокуратуре узнали о болезни Николая Кузьмича, следователь, который вел дело группы Каратоя Садыкова, попросил столичного коллегу об аудиенции.
— Пришел я потому, что чувствую себя очень виноватым в этой нехорошей истории. Это моя оплошность с бриллиантом положила ей начало. Но я хочу не покаяться, а рассказать о своих сомнениях. Мне все время не дает покоя мысль, что тех двоих мужчин, при которых Маслова получила от меня дело с пропавшей драгоценностью, я раньше встречал. Теперь же я твердо уверен, что они каким-то образом связаны с той шайкой. Не раз они попадались мне на глаза в коридоре и возле прокуратуры.
— Любопытненько! Спасибо, что рассказали.
— Понимаете, мы все будто под гипнозом от этих почерковедческих экспертиз. И как-то запамятовали, что Маслова иногда подписывала мелкие бумаги и командировочные удостоверения за Николая Кузьмича. У него это тоже, видно, из головы вылетело, а ведь еще в прошлом году удивлялся, что не может отличить свою подлинную подпись от проставленных секретарем.
— Это уже улика, да еще какая! Благодарю, коллега! Теперь будет о чем допросить Маслову.
Доставленная под конвоем из тюрьмы, арестованная выглядела неважно.
— Вот три препроводительных письма, восемь командировочных удостоверений, два банковских чека. А вот протоколы допросов бухгалтера-кассира, следователей, заведующей канцелярией. Все утверждают, что в прошлом году вы не раз подписывали документы вместо Николая Кузьмича. Вы это отрицаете?
— Зачем? Что было, то было.
— А на пустых бланках командировочных удостоверений тоже ваши подписи, выполненные вместо прокурора?
— Это пусть эксперты установят. Мне теперь спешить некуда, а помогать вам — была нужда!
— Воля ваша. Поставьте свою подпись в протоколе допроса. Я как раз собрался назначить третью экспертизу расписки и хочу получить у вас образцы почерка и подписи.
Корифеи делают вывод
Следователь уехал в Москву. Там он собрал комиссию из трех экспертов самой высокой квалификации. В ее состав вошли два профессора и доцент — корифеи советского судебного почерковедения. Им предстояло подвергнуть сравнительному исследованию злосчастную расписку, многочисленные тексты и подписи Масловой, а также ее факсимиле подписи прокурора (это подтверждали пятнадцать свидетелей), а также пачку подписанных впрок и заверенных печатью бланков командировочных удостоверений.
Эксперты скрупулезнейшим образом изучили подпись на расписке за бриллиант и сравнили ее с подписями от имени прокурора, которые Людмила Федоровна признала выполненными своей рукой. Исследовались также подлинные подписи Николая Кузьмича и Масловой.
На фототаблицах, где были наклеены сильно увеличенные фотокопии подозрительных подписей, удалось выявить неразличимые простым глазом, но устойчивые отличия, которые идеально совпадали с характерными элементами подлинных подписей Масловой. Это дало комиссии экспертов основания для единодушного вывода, что подпись на расписке за бриллиант не подлинная. Выполнена она с искусным подражанием оригиналу, а воспроизвела ее подозреваемая Л. Ф. Маслова.
Вооружившись этим заключением почерковедов, следователь поехал обратно. Главное, что теперь вызывало особую тревогу, — где бриллиант? С этим вопросом следователь и обратился к Масловой.
— А я почем знаю? — ответила та. — У меня его нет. — И тут же перешла в наступление: — В тюрьме сгноить меня задумали? Троих человек сразу решили в могилу свести!
— Не нужно излишне драматизировать ситуацию, Маслова. Вашей матери и дочке Советское государство не даст пропасть и без вас. Но вот как вы смогли поставить под удар Николая Кузьмича? До острых сердечных приступов его довели! Он же к вам всегда, вы сами это говорили, как отец родной относился.
— А что, правда, Николай Кузьмич серьезно болен?
— К сожалению, да. Врачи поставили очень плохой диагноз: предынфарктное состояние. Проще говоря, возможен разрыв сердца.
На этом допрос пришлось прервать, так как с Масловой внезапно началась истерика.
Жизнь или бриллиант?
Утром следующего дня арестованная попросила вызвать к ней в тюрьму следователя, которому без обиняков заявила:
— Хватит в кошки-мышки играть! Бриллиант украла я. Украла и продала. Не по своей воле, конечно. Меня принудили это сделать.
— Кто? При каких обстоятельствах? — задал уточняющие вопросы следователь.
— А вот при таких. Сергей Петрович принес пакет при посторонних. Я заперла его в шкаф. На обед поспешила домой. Иду по улочке старого города, узкой такой, с обеих сторон глинобитные заборы в человеческий рост — дувалы по-местному. Внезапно отворяется калитка, и женский голос зовет меня по имени. Призывно так. Я от неожиданности остановилась. Тут мне кто-то сзади набросил на голову большую шерстяную шаль.
Схватили меня и затащили во двор, а оттуда в дом. Я пыталась сопротивляться, да куда там. Одна, а мужиков трое, и все коренастые. Двое — те, что в прокуратуре околачивались. Третий приставил мне к горлу кривой такой кинжал и рычит: «Будешь брыкаться — зарэжу сперва тебя, а потом твою маму и девчонку. Сделаешь, что прикажут, — всем хорошо будет».
Тут за меня вступился тот, который постарше: «Не видишь, трясется она, как овечий хвост. Не пугай, все выполнит. Куда ей деваться?» И ко мне обратился: «У тебя в шкафу дело и пакет, а в нем бриллиант в сафьяновой коробочке. Ты его оттуда вытащи и нам передай. Только и всего!»
Я ответила, что не успею этого сделать, как меня тут же арестуют. И им несдобровать.
«Арестуют, если по-глупому украсть, а надо мозгами пошевелить. На другого человека подозрение наведи. Лучше всего — на начальство. Оно выкрутится. Мы тебе заплатим и за это. Иди, возьми алмаз и спрячь. А вечером мальчик домой к тебе придет, корзину с фруктами принесет. Ты камень затолкай внутрь переспелого граната, он на дне будет лежать, а коробочку мальчишке отдай, как знак, что все сделано.
Завтра утром твоя мать пусть найдет в гараже шофера большой американской машины, на которой фрукты из сельхозартели в другие города возят, и попросит, чтобы он передал корзину по дороге твоему знакомому. Ее наш человек возьмет. В корзине под гранатами для тебя деньги будут, много денег — тебе за три года столько не заработать. Потом еще два мешка муки-сеянки получишь и пуховый платок. А откажешься или донесешь, — берегись! Кинжал у него острый, — он кивнул на своего дружка. — Выбирай! Нас послушаешь — хорошо жить будешь, нет — на тот свет отправишься и маму с дочкой с собой прихватишь».
Я и про обед забыла. Вернулась в прокуратуру как во сне. Осторожненько пакет вскрыла, коробочку — в ридикюль, а потом расписку напечатала и подписала за Николая Кузьмича. Вечером ее в дело сунула и отнесла Сергею Петровичу. Все гладко сошло. В первые дни волновалась, уговаривала себя — никто, мол, не пострадает: у спекулянтов столько добра изъяли, подумаешь, один камень. Следователя, Сергея Петровича, обвинить не за что, меня выручит расписка, а на прокурора никто плохого не подумает. В крайнем случае решат, что он по рассеянности потерял драгоценность.
Маслову осудили. Николай Кузьмич постепенно оправился от болезни и ушел на пенсию. А молодой следователь, вы, наверное, уже догадались, что его фамилия была Миронов, с тех пор мечтал найти бриллиант, похищенный и по его вине. Теперь понимаете, почему мне так важно было удостовериться, что найден именно «Визирь»?
