Целиком и полностью замечательный день.
18 февраля.
Сегодня мы выехали из лагеря через час после восхода и отправились на новое место, в ущелье Олдувай.
Кевин объявил, что там мы проведем последние два дня и что с вторжением городов и ферм на равнину гораздо больше шансов встретить оставшуюся крупную дичь в лощинах и на склонах ущелья.
Машина, даже специально оборудованная вроде нашей, не может передвигаться по ущелью, поэтому мы вышли и единой группой двинулись вслед за Кевином.
Оказалось, что поспевать за Кевином нелегко. Он перебирался с камня на камень так, как будто делал это всю жизнь, тогда как я и не упомню, когда в последний раз видел ступеньку, которая бы не двигалась, если на нее ставят ногу. Мы карабкались так уже с полчаса, когда я услышал, как кто-то из замыкающих вереницу туристов издал вопль и начал тыкать пальцем в направлении дна ущелья. Мы все поглядели туда и увидели, как что-то на страшной скорости мчится прочь.
— Еще одна белка? — спросил я.
Кевин только улыбнулся.
Мужчина позади сказал, что это, наверное, мангуст.
— Вы видели, — сообщил Кевин, — дик-дика, последнюю из выживших африканских антилоп.
— Она большая? — поинтересовалась женщина.
— Среднего размера, — ответил Кевин, — примерно десять дюймов в холке.
Ничего себе — сказать, что животное высотой десять дюймов в холке среднего размера!
Кевин объяснил, что дик-дик всегда держится одной и той же территории и та, которую мы видели, вряд ли отойдет далеко от своего обычного места обитания. А это означает, что, если мы будем терпеливыми и не станем шуметь — и если нам повезет, — мы сможем еще раз встретиться с ней.
Я поинтересовался у Кевина, сколько этих антилоп живет в ущелье, он почесал затылок, прикинул и решил, что, скорее всего, целых десять. (А ведь в Йеллоустоуне осталось всего девятнадцать кроликов! Не удивительно, что все, кто по-настоящему интересуется крупными животными, приезжают в Африку!)
Мы бродили еще час, а потом сделали перерыв, чтобы позавтракать. Пока мы ели, Кевин рассказывал нам историю этого места и все о находках доктора Лики. Сам он полагал, что здесь еще можно было бы откопать и побольше скелетов, но правительство боялось спугнуть животных с земли, ставшей их последним прибежищем, поэтому кости подождут, пока новые поколения не извлекут их на поверхность. Грубо говоря, это означает, что Танзания не собирается отказываться от дохода, получаемого от 300 туристов еженедельно, и не разрешит банде антропологов перекопать эту жемчужину в системе национальных парков. Не могу сказать, что я ее за это порицаю.
В ущелье начали валить другие группы, и к тому времени как окончился ланч, общее количество участников сафари достигло примерно семидесяти. Похоже, каждый проводник держался в границах «своей» территории, и я заметил, что мы редко приближаемся к другим группам ближе чем на четверть мили.
Кевин спросил, не хотим ли мы пересидеть в тени жаркое дневное время, но, поскольку это был наш предпоследний день сафари, мы большинством голосов решили продолжать, как только закончим есть.
Не прошло и десяти минут, как случилось несчастье. Мы группой спускались вниз по крутому склону. Кевин, как всегда, впереди, я справа от него, когда послышалось ворчание, а потом удивленный возглас; оглянувшись, я увидел, что мистер Шибони, споткнувшись, падает вниз. Очевидно, он поскользнулся, и когда он полетел кубарем нам навстречу, мы услышали, как хрустнула кость его ноги.
Кевин попытался остановить беднягу, и сам чуть не свалился на самое дно ущелья, прежде чем наконец сумел остановить несчастного мистера Шибони. Затем он присел перед пожилым джентльменом и склонился над его сломанной ногой — но тут острый взгляд проводника заметил что-то, что мы просмотрели, и внезапно он, как обезьяна, запрыгал вверх по склону. Он остановился там, где поскользнулся мистер Шибони, присел на корточки и принялся что-то рассматривать. А потом, страшный, как смерть, он подобрал предмет и бросился обратно к нам.
Это была мертвая ящерица, совсем взрослая, около восьми дюймов в длину, и расплющенная мистером Шибони в лепешку. Трудно сказать, упал ли он, потому что наступил на нее, или она не успела убраться с его пути, когда он катился вниз по склону… это не имело значения: он был виновен в гибели животного из Национального Парка.
Я попытался вспомнить тот договор, который мы подписывали, гарантируя, что Система Парков может немедленно изъять деньги с наших счетов в случае, если мы уничтожим любое животное, неважно по какой причине, даже при самообороне. Штраф составлял минимум 50 000 долларов, но я думаю, так штрафовали за гибель птицы одного из двух наиболее распространенных видов, а угаама или геккон тянули тысяч на семьдесят.
Кевин показал всем нам ящерицу и сказал, что он должен принять соответствующие меры и что все мы были свидетелями того, что произошло.
Мистер Шибони застонал от боли, и Кевин решил, что ящерицей он займется потом, и отдал ее мне на то время, пока накладывал шину на ногу мистера Шибони и вызывал по радио парамедиков.
Я принялся рассматривать маленькую ящерицу. У нее были изящные лапки, хвост — длинный и элегантный, но особое впечатление на меня произвела расцветка: красноватая голова, голубое тело, серые лапы, цвет становился все менее ярким по мере приближения к коготкам. Прекрасное, даже в смерти прекрасное создание.
После того, как парамедики увезли мистера Шибони назад в домик, Кевин целый час показывал нам, как устроена ящерица угаама: как ее глаза могут видеть одновременно в двух направлениях, как ее когти позволяют ей висеть вниз головой на любой поверхности и как ее челюсти здорово могут раздробить панцири пойманных насекомых. Наконец, из-за происшедшей трагедии и еще из-за того, что он хотел проверить состояние мистера Шибони, Кевин предложил закончить день.
Никто из нас не протестовал — мы понимали, что Кевину придется работать сверхурочно, описывая несчастный случай и доказывая Министерству Национальных Парков, что его компания по проведению сафари не несет ответственности за это происшествие, — но все же мы все почувствовали себя обманутыми, ведь у нас оставался всего один день. Я думаю, Кевин понял это, потому что до того как мы вернулись в лагерь, он пообещал нам на завтра особую программу.
Я не мог заснуть полночи, пытаясь отгадать, что это может быть. Может быть, он знает, где обитают остальные антилопы дик-дик? А может быть, легенда о последнем фламинго — все-таки правда?
19 февраля.
Утром забираясь в машину, мы все волновались. Каждый допытывался у Кевина, в чем заключается «особая программа», но он только улыбался и заговаривал о другом. Наконец мы добрались до ущелья Олдувай и пошли пешком, только в этот раз, похоже, мы двигались в какое-то определенное место, и Кевин даже не замедлял шаг, чтобы попытаться найти антилопу дик-дик.
Мы спускались по крутым изогнутым тропам, перебираясь через корни деревьев, обдирая руки и ноги о колючий кустарник, но никто не жаловался, поскольку Кевину удалось так заинтриговать всех своим сюрпризом, что трудности были позабыты.
Наконец мы спустились на дно ущелья и начали двигаться вдоль пологой извилистой тропы. Ко времени ланча мы так еще ничего и не увидели. Пока мы сидели и ели в тени акации, Кевин вытащил рацию и связался с другими проводниками. Одна группа заметила трех дик-диков, другая обнаружила гнездо сизоворонки с двумя птенцами. Кевин очень азартный и обычно после таких новостей он торопил нас с завтраком так, чтобы мы до возвращения в лагерь увидели не меньше остальных; но на этот раз он только улыбнулся и сообщил проводникам, что на дне ущелья мы ничего не увидели и похоже, что вся дичь ушла отсюда, видимо в поисках воды.
Потом, когда ланч окончился, Кевин отошел ярдов на пятьдесят, скрылся в пещере и тут же вернулся с маленькой клеткой. В ней сидела крошечная коричневая птица, и хотя мне безумно хотелось подойти поближе, чтобы рассмотреть ее, я все же почувствовал какое-то разочарование от того, что это и был наш «сюрприз».
— Вы когда-нибудь видели медоуказчика? — спросил он.
Все ответили «нет», и он объяснил, что так зовут эту бурую птичку и что это значит «проводник меда».
Я спросил почему он так ее назвал, ведь она явно не производит мед и вряд ли годится в проводники, и он опять улыбнулся.
— Видите то дерево? — он указал на дерево примерно в семидесяти пяти ярдах от нас, с нижней ветки которого свисало огромное пчелиное гнездо.
— Да, — сказал я.
— Теперь смотрите. — Кевин открыл клетку и освободил птицу. Она мгновение не решалась двинуться, потом расправила крылья и полетела в направлении дерева.
— Она проверяет, есть ли там мед, — пояснил Кевин, показывая на птицу, которая кружила вокруг улья.
