— А как насчет Мистика? — спросил я.
Беллидор взглянул на Мистика и вздохнул:
— Она не произнесла ни единого слова с момента посадки. Честно говоря, я не понимаю, зачем она здесь. В любом случае, я просто не знаю, как с ней общаться.
Близнецы одновременно топнули, подняв вверх пару красноватых клубов пыли.
— Кажется подозрительным… — заметил один.
— …что мы смогли найти крошечный артефакт… — сказал второй.
— …но не можем найти…
— …целого Экзобиолога.
— А почему вы не помогаете в поисках? — удивился я.
— У них кружится голова, — пояснил Беллидор.
— Мы обыскали…
— …весь лагерь, — добавили они защищаясь.
— Я могу отложить поглощение последней находки до завтра и помочь в поисках, — вызвался я.
— Нет, — ответил Беллидор, — я послал за кораблем. Завтра мы отбываем, и я хочу, чтобы все наши главные находки к этому времени были исследованы. Моя обязанность — отыскать Экзобиолога, а твоя — прочесть историю последнего артефакта.
— Раз ты так хочешь, — сказал я. — Где он?
Беллидор подвел меня к столу, за которым Историк и Культуролог осматривали предмет.
— Даже я знаю, что это такое, — заметил Беллидор. — Неиспользованный патрон. — Он помолчал. — Наряду с тем, что эта находка последняя — мы больше не нашли никаких человеческих артефактов в поздних напластованиях, я бы сказал, что она сама по себе уникальна: пуля, которой человек предпочел не стрелять.
— Тогда это и вправду любопытно, — признался я.
— Ты…
— …собираешься исследовать это…
— …сейчас? — тревожно поинтересовались Близнецы.
— Да, — ответил я.
— Подожди! — хором завопили они.
Я завис над пулей, пока они пятились назад.
— Мы не хотим…
— …проявить неуважение…
— …но нас слишком расстраивает наблюдение за тем…
— …как ты исследуешь артефакт.
С этими словами они поспешили скрыться из вида за какими-то строениями лагеря.
— А как вы? — спросил я Беллидора. — Не хотите, чтобы я подождал, пока вы уйдете?
— Ничего страшного, — ответил он, — я всегда любил многообразие. С твоего разрешения, я хотел бы остаться и понаблюдать.
— Как желаете. — Я позволил телу обвиться вокруг патрона, пока он не стал частью меня, а его история не стала моей историей, так отчетливо и ясно, словно все это произошло только вчера…
* * *
— Идут! — Томас Найкосайя посмотрел на сидящую напротив за столом жену. — Разве в этом могло быть малейшее сомнение?
— Это глупо, Томас! — резко ответила она. — Они заставят нас уйти, а мы даже не собрались и будем вынуждены все оставить.
— Никто никуда не пойдет, — сказал Найкосайя.
Он поднялся и подошел к шкафу.
— Ты остаешься здесь, — приказал он, натягивая длинное пальто и маску, — я встречу их снаружи.
— Оставлять их стоять там, когда они прошли такой длинный путь, и жестоко и грубо.
— Их никто не приглашал, — возразил Найкосайя. Он залез в шкаф поглубже и вытащил прислоненную к задней стенке винтовку, закрыл его, прошел через воздушный шлюз и вышел на крыльцо.
Перед ним стояли шесть человек, все в защитных костюмах и масках для фильтрации воздуха.
— Томас, пришло время, — сказал самый высокий из них.
— Возможно, для вас время и пришло, — ответил Найкосайя, небрежно придерживая висящую поперек груди винтовку.
— Время для всех нас, — ответил высокий.
— Я никуда не собираюсь. Тут мой дом. Я не покину его.
— Это зловонная радиоактивная язва, как и вся эта земля, — последовал ответ. — Мы все уходим.
Найкосайя покачал головой:
— На этой земле родился мой отец, и его отец, и отец его отца. Вы можете бежать от опасности, если хотите; я остаюсь и буду бороться.
— Как ты сможешь поставить заслон радиации? — воскликнул высокий человек. — Ты что, пошлешь в нее пулю? Как ты сможешь бороться с воздухом, который больше не пригоден для дыхания?
— Уходите, — у Найкосайя не было другого ответа, одно лишь убеждение, что он он никогда не оставит свой дом. — Я ведь не прошу вас остаться. Не требуйте и вы, чтобы я уходил отсюда.
— Но это для твоей же пользы, Найкосайя, — настаивал другой. — Если тебя не волнует собственная жизнь, подумай хотя бы о жене. Сколько она сможет дышать таким воздухом?
— Достаточно долго.
— Почему бы не предоставить ей право решать самой?
— Я говорю от имени всей семьи.
Вперед вышел старик.
— Она — моя дочь, Томас, — сурово произнес он. — Я не позволю тебе приговаривать ее к той жизни, которую ты избрал для себя. И не позволю так жить внукам.
Старик сделал еще шаг по направлению к крыльцу, но внезапно в него уперлась винтовка.
— Достаточно, — сказал Найкосайя.
— Они масаи, — упрямо настаивал старик, — они должны уйти вместе с другими масаями в наш новый мир.
— Ты не масай, — презрительно ответил Найкосайя, — масаи не оставили землю предков ни когда чума истребила их стада, ни когда пришел белый человек, ни когда правительство продало их земли. Масаи никогда не сдаются. Я последний масай.
— Томас, будь благоразумен. Как ты можешь выдержать в мире, который больше не пригоден для жизни? Идем с нами к Новой Килиманджаро.
— Масаи не убегают от опасности, — сказал Найкосайя.
— Говорю тебе, Томас, — повторил старик, — что не позволю обречь свою дочь и внуков на жизнь в этом аду. Последний корабль уходит завтра утром. Они полетят на нем.
— Они останутся со мной, чтобы народ масаев возродился.
Шесть человек шепотом посовещались, и их вожак взглянул на Найкосайя.
— Ты совершаешь ужасную ошибку, Томас, — сказал он. — Если ты все-таки передумаешь, на корабле для тебя найдется место.
Они повернулись, чтобы уйти, но старик остановился.
— Я вернусь за дочерью, — сказал он.
Найкосайя потряс винтовкой:
— Я буду ждать тебя.
Старик повернулся и ушел за остальными, а Найкосайя возвратился в дом через воздушный шлюз. Кафельный пол пах дезинфекцией, а вид телевизора, как обычно, вызывал раздражение. Жена ждала его на кухне среди множества собиравшихся годами кухонных принадлежностей.
— Как ты можешь так неуважительно говорить со Старшими! — возмутилась она. — Ты опозорил нас.
— Нет! — оборвал ее Найкосайя. — Они опозорили нас этим бегством!
— Томас, на полях ничего нельзя вырастить. Все животные погибли. Ты ведь даже не можешь дышать без фильтрующей маски. Почему ты настаиваешь на том, чтобы мы остались?
— Здесь земля наших предков. Мы не покинем ее.
— Но все остальные…
— Пусть делают что хотят, — отрезал Найкосайя, — Энк-Аи[4] их рассудит, Он всех нас рассудит. Я не страшусь встречи с Создателем.
— Но почему ты так торопишься встретиться с ним? — настаивала она. — Ты видел ленты и диски о Новой Килиманджаро. Прекрасный мир, зеленый и золотой, повсюду реки и озера.
— Когда-то Земля тоже была зеленой и золотой, и повсюду блестели реки и озера, — произнес Найкосайя. — Наш мир разрушили. Разрушат и еще один.
— Даже если и так, нас уже не будет, — сказала она. — Я хочу туда.
— Это мы уже проходили.
— И всегда в результате мы поступали так, как нам приказывают, а не по своей воле, — она немного смягчилась. — Томас, прежде чем я умру, я хочу увидеть воду, которую можно пить, не добавляя химикатов. Я хочу увидеть антилоп, пасущихся среди высоких зеленых трав. Я хочу гулять, не страшась хотя бы воздуха, которым дышу.
— Все уже решено.
Она покачала головой:
— Я люблю тебя, Томас, но я не могу остаться здесь, и я не позволю остаться тут нашим детям.
— Никто не заберет у меня детей! — прокричал он.
— Я не могу позволить тебе пренебрегать их будущим только потому, что тебе наплевать на собственное.
— Их будущее — тут, где всегда жили масаи..
— Папа, пожалуйста, идем с нами, — раздался тонкий голосок позади, и Найкосайя, повернувшись, увидел двух сыновей, восьми и пяти лет, стоящих в проеме спальни.
— Что ты им сказала? — подозрительно спросил Найкосайя.
— Правду, — ответила жена.
Он повернулся к мальчикам:
— Подойдите. — Они медленно пересекли комнату.
— Кто вы? — спросил он.
— Мальчики, — сказал младший.
— А еще кто?
— Масаи, — сказал старший.
— Верно. Вы произошли от расы гигантов. Было время, когда все земли, которые можно было увидеть, забравшись на вершину Килиманджаро, принадлежали нам.
— Но это было очень давно, — заметил старший мальчик.
— Наступит день, и все вновь станет нашим, — сказал Найкосайя. — Вы должны помнить о том, кто вы, сыновья. Вы потомки Аейо, убившего копьем сто львов; Нелиона, поднявшего восстание против белых и выгнавшего их из Рифта; Сендайо — величайшего из всех лайбонов. Когда-то кикуйю, и вакамба, и лумбва трепетали от страха при одном только упоминании слова «масаи». Это ваше наследие, не отворачивайтесь от него.
