год! Она же на пять лет старше моего отца.
Алина разбирала документы, прикидывая объём работы; пожала плечами, будто выражая недоумение, почему другим не понятны прописные истины:
– Чем старше книга, тем больше от неё удовольствия.
– Но, судя по закладке, чтение стоит на месте. Всё тот же «Дом с мезонином».
– Скорее, идёт по кругу, – ответила девушка. – Я постоянно перечитываю этот рассказ.
– Тогда ты должна знать его наизусть. Какой смысл перечитывать?
Алина посмотрела так, будто пыталась понять, откуда в моей голове столько глупых вопросов.
– Хорошая книга та, которую хочется перечитывать. Можно же каждый день любоваться рассветом или закатом, не уставая от этого.
Я пожал плечами, небрежно поставил книгу на стол.
– А не лучше ли читать с экрана? Сказать по правде, букридер или планшет на этом столе смотрелся бы лучше.
Не спуская с меня взгляда, Алина раскрыла книгу, поднесла её к лицу, будто призывая меня проделать то же самое. Взяв между большим и указательным пальцами страницы книги, она согнула их и чередой выпустила из-под большого пальца. Страницы замелькали как купюры в счётчике банкнот.
– Букридер никогда не сможет пахнуть как книга.
Больше всего мне хотелось бы продолжить этот разговор, смотреть как вздрагивают ноздри девушки, как, поднятый страницами ветер, ворошит выбившиеся из-за ушей прядки волос, но у меня в кармане проснулся смартфон. Из-за этой ошибки в инвойсе я задержал на рабочем месте таможенного инспектора, – за определённую плату, разумеется, – и теперь он торопил меня, а я оправдывался как мог:
– Всё-всё! Уже лечу! – Я сунул трубку в карман, развёл руками, оправдываясь перед Алиной за прерванный разговор. – Таможня нервничает.
Пока Алина исправляла ошибки, я сбегал на угол квартала и вернулся в офис с огромной розой. Девушка протянула мне готовые документы, я ей – цветок. Она небрежно воткнула розу в общую офисную вазу, даже не понюхав её, не полюбовавшись, будто вызов мне бросала, будто хотела выставить напоказ своё равнодушие. Типа: расслабься дружок, я не собираюсь пополнять собой длинный список твоих побед.
– Еду на таможню, – сказал я. – Могу подвезти.
– Спасибо, мне в другую сторону.
В другую, так в другую. Хотя дом её находился как раз по пути.
– Приятного вечера, – обезоруживающе улыбнулся я и, взяв документы, вышел.
Я ощущал почти восторг: наконец-то попался настоящий соперник. Долой лёгкие победы! Кровь жаждет адреналина. Йес! Йес! Йес!
Впрочем, через несколько дней азарт мой поугас. Я не продвинулся ни на шаг. Алина на корню рушила все мои привычные тактики, а придумать что-то новое не получалось. Мозг был странно заторможён. Во всём, что касается работы, я соображал лихо, но едва переключался на Алину, мысль вязла, теряла чёткие формы, подменяясь привычными видениями: жестами, взмахами ресниц, бликами света в чёрных зрачках.
Самое страшное было в том, что я пытался планировать, как подкатить к Алине. Вся моя прежняя тактика в вопросе с женщинами основывалась на экспромте и кураже, а когда начинаешь планировать, это признак сомнения. Это пахнет провалом.
Я тогда уже третий день жил у Лизы, – случайной знакомой, родители которой проводили бабье лето где-то на южных морях. Короче, картина такая: лежу в постели, Лиза шепчет мне на ухо какой-то свой девчоночий бред, а я смотрю в потолок, и мне мерещится Алина. У неё, – у Алины – странная манера улыбаться одним уголком рта, будто она боится улыбнуться в полную силу. В этой однобокой улыбке сквозит непонятная грусть, а возле уголка рта прорезается тонкая вертикальная складочка, будто открытая скобка, – вписывай туда, что хочешь, раз не закрыта вторая.
Лиза томно мурлычет и пальчиками крадётся к низу моего живота, сбивает с мыслей.
– Погоди! – Я пытаюсь восстановить исчезнувший образ Алины.
– Чего? – Лиза становится настойчивей.
– Да погоди ты.
В душе – неожиданное раздражение. Тот редкий случай, когда хочется одиночества.
– Чё ждать? – непонятливо морщит лоб Лиза. – Я же вижу, ты хочешь.
Ну, блин! Нормально? Да?.. Сердито вскакиваю с постели, отбрыкиваюсь от путающейся в ногах простыни, прыгаю, попадая ногой в трусы…
Видит она! Ты сначала подрасти, малолетка невменяемая, будешь знать, что у мужчины не все системы функционируют синхронно.
Лиза вслед за мной ползёт на четвереньках к краю кровати.
– Ну, ты чего, а?
– Я тебя вчера учил, что ноги при переключении передач должны работать синхронно? Сцепление – акселератор. Правая – левая. Передачу тоже не забываем включать. Не забыла?
Помню. А причём машина?
Машина не причём, я совсем про другое. Учись мыслить образно.
Лиза обессилено опускается голыми ягодицами на розовые пятки, ладошками упирается в ноги чуть повыше изящных коленок, смотрит из-под упавшей на глаза светло-русой чёлки.
– Тебе не понравилось? Да? – На лице отчаяние. – Я что-то не то делаю? Ты скажи.
– Тьфу ты. Да я про себя говорю. У мужчин всего этого нет. Левая нога с правой не дружит, а обе две, вместе взятые, не дружат с головой.
На лице Лизы ещё больше отчаяния, и я уже без всякой надежды спрашиваю:
– Понятно излагаю?
– Совсем непонятно. Почему тогда мужчины водят машину лучше женщин?
Надуваю как хомяк щёки, медленно выпускаю вместе с воздухом неожиданное раздражение. Тычу указательным пальцем в висок.
– Ты перед тем, как делать выводы хочу я или нет, спроси, что у меня в голове делается.
Она вскидывает голову, пальчиком смахивает с бровей чёлку, собираясь задать вопрос, и я понимаю: язык мой – враг мой.
– Нет, лучше не спрашивай, – категорично вскинув ладонь, иду на кухню.
Лиза так и делает – ничего не спрашивая, подходит сзади, трётся об меня животом. Я отвинчиваю крышку с банки кофе, ищу чистую чашку, стараясь не обращать внимания на настойчивые прикосновения горячего живота, на осторожное скольжение твёрдых сосков по спине, на пальцы, ерошащие ёжик волос на моём затылке.
Пусть тренируется. В конце концов, в нашем идиотском мире умение соблазнять мужчин для женщины значит очень много, если не всё. А я настроен на другую волну, мне надо решить, как лучше вести себя с Алиной: поскромнее, или проявить настойчивость?
Чистой посуды нет, – вся она горами высится в двухсекционной мойке. Осторожно, чтобы не просела гора посуды, откуда-то снизу вытаскиваю чашку, мою её под краном.
– Мур-р… – Малолетняя оторва просовывает голову мне под мышку, пальцами проникает под резинку трусов, и в голосе её появляются торжествующие нотки: – Хо-очешь!
– Погоди.
– Мур-р-р-р!
Ну, что ей скажешь?
Грубовато хватаю её мокрыми руками под мышки, сажаю на кухонную тумбу возле мойки.
– Хочешь педофила из меня сделать?
– Уже сделала, – шепчет она, покусывая меня за мочку уха.
– Знал бы – не связывался.
Ей едва исполнилось семнадцать, но выглядит старше, торопится жить и ни в чём себе не отказывает. Обнимает меня ногами, – чувствую её прохладные пятки у себя на спине, цепкие пальцы на шее. Отвечая на поцелуй, закрываю глаза, чего раньше никогда не делал. Мне мерещится Алина, – оконные блики в чёрных глазах, тонкая скобочка у рта…
Я же
