задоринки. На таможне была новая, незнакомая мне смена, а это грозило непредсказуемыми проблемами, но на удивление всё катилось как по маслу. Молоденький таможенный инспектор купалась в моих комплиментах, и смело щёлкала печатью по документам.
Вагоны на погрузочную рампу поданы вовремя, грузчики – трезвые. Сотрудницы товарной конторы по-матерински журили меня за то, что был одет не по сезону и поили чаем.
Я управился с делами раньше обычного, и часам к четырём был уже в офисе. Меня встретил запах кофе и хризантем. Девчонки что-то горячо обсуждали, сбившись в кружок, но при моём появлении вдруг замолчали. Непонятная неловкость повисла в воздухе.
– Обо мне говорили, красавицы?.. – весело спросил я, оглядывая притихших девчонок. – Нет? А чего так резко замолчали?
Озадаченно изгибая брови, девчонки разошлись по своим местам. Проводив их недоумённым взглядом, я обернулся к Юле.
– А где Алина?
Девушка молча отвернулась.
– Э-эй? – привлекая внимание, я пощёлкал пальцами перед её носом. – Что здесь происходит?
Юлька взглядом обратилась за помощью к подружкам, но те делали вид, что крайне заняты. Сложив трубочкой губы и возводя к стеклянному потолку театрально округлённые глаза, Наташа пошла мыть чашку от кофе. Лариса, хмуря брови, пальцем рисовала над кнопками телефона какие-то вензеля, размышляя какой номер ей набрать. Лена запустила настольную колыбель Ньютона, – металлический стук шариков метрономом отмерял тишину.
Покусывая губы, Юлька вынуждена была принять огонь на себя.
– Ген, тут такое дело… ээ-ммм… – В поисках спасения, она потянулась за чашкой, хлебнула кофе и, не найдя смягчающих обстоятельств, решила не жалеть меня. – Алина уехала в ЗАГС, она сегодня расписывается.
– Куда? – тупо переспросил я.
– В ЗАГС! – повысила голос Юля. Моя несообразительность явно не радовала её. – Послушай, Гена, я тебя предупреждала, не суйся в это дело. Алина любит другого. Они с Валерой поссорились перед самым твоим приходом на работу. Мы всем коллективом переживали за них, один ты ничего не замечал.
В ту минуту меня глюкануло так, что я потерял способность оперативно реагировать на ситуацию.
– С каким Валерой?
– С сисадмином нашим! – ожесточилась Юлька. – Ты что, вообще ничего не понимаешь?
– Шутишь? – Я недоумённо посмотрел на огромный букет белых хризантем в вазе и сказал то, чего не должен был говорить: – Да будь я женщиной, я на него даже краем глаза не взглянул бы.
– Поэтому ты не женщина.
– Но мы договорились… на сегодня…
– Не будь дураком. – Юлька потеребила рукав моего пиджака, – типа попыталась меня приободрить. – Это платье и согласие на ужин были только для того, чтобы вывести Валеру из себя и заставить его сделать шаг к примирению. Мы даже не думали, что будет такой эффект. Он сума сошёл от ревности, – потащил Алину в ЗАГС, даже не дав ей времени собраться.
Я взял из рук Юли чашку, хлебнул остывший кофе и сел за стол, пытаясь осмыслить то, что не подвергалось никакому осмыслению. Хмуря брови, рассеяно крутил лежащий на столе мобильный телефон. Лена снова запустила «колыбельку», – металлический стук шариков вклинивался мне в висок нестерпимо громко, бесцеремонно, как кувалда по рельсу.
Около минуты телефон под моими пальцами крутил на «ледышке» столешницы тройной тулуп, потом я решительно накрыл его ладонью, сгрёб со стола, и прямым ходом направился в кабинет начальника отдела. Заявление об увольнении я писал прямо у него на столе.
– Геннадий, погоди… – удивлённо мямлил Ляксыч, склоняя к плечу голову, чтобы лучше разобрать вылетающие из-под авторучки строки, повёрнутые к нему вверх ногами. – Это, что за варианты?
– Это не варианты. Это заявление об увольнении.
– Я вижу, что не о заключении брака.
Я глянул на него так, будто он помянул в присутствии вампира про осиновый кол, но он не глумился надо мной, просто к слову пришлось о браке.
– Да какая муха тебя? – начал сердится Ляксыч.
– Обстоятельства изменились, Вячеслав Алексеевич.
– Тебе предложили что-то перспективнее? Доходнее?
– Нет! – я не сдержал эмоций, – ставя подпись, надорвал острым жалом гелевой ручки бумагу.
– Тогда в чём дело?
Я не мог вразумительно объяснить, поэтому просто повернул заявление вверх ногами, прихлопнул его ладонью и подвинул к Ляксычу.
– Подпишите…
Он говорил мне ещё что-то, но я уже не слышал его. Как вышел из офиса, как доехал домой – полный туман. Смутно вспоминалось, как просил в табачном киоске пачку «Windows» вместо «Winston», как выехал на перекрёсток при красном сигнале светофора, и потом пятился задом, чтобы освободить дорогу, а мне сердито сигналили, материли, крутили пальцем у виска…
Теперь у меня всё по-другому. Две немолодые соседки по обшарпанному кабинету кормят меня в обеденный перерыв пирожками с капустой, а я называю их по имени отчеству, и никакие соблазны не мешают мне строить карьеру. Алины давно нет в городе: после свадьбы они с Валерой уехали к нему на родину – то ли в Новосибирск, то ли в Красноярск.
Недавно звонила Юля. Теперь она ходит в секретаршах у босса. Мне предлагают вернуться на работу, но я ответил отказом. Зачем ворошить прошлое?
А ещё Юля сказала, что у неё есть для меня посылка. От кого не говорит. «Просили передать, приезжай, сам увидишь». Ехать в свой бывший офис я не рискнул, – встретились в городском сквере, у Пушкина.
Чмоки в щёчку, «Как дела?», обмен новостями. Впрочем, общих новостей почти не осталось, – разговор вокруг них сгорел как спичка, и тогда Юля протянула мне бумажный пакет, который держала, прижав к бедру.
Я мог не раскрывать его – внутри была книга. В тот момент мне казалось, что я не только ощущаю её тепло, но и чувствую запах.
– От кого?
– Сам знаешь, – ответила Юля.
Я усмехнулся и небрежно подкинул книгу на ладони, мол мне всё это пофигу. Но вышло как-то не убедительно, и я сунул пакет под мышку.
– Ну, я пойду?
Юля в ответ пошевелила на прощание пальчиками…
Теперь книга лежит у меня на старом дээспэшном столе между кипой скоросшивателей, забитых пыльными документами и древним монитором-пятнашкой. Надеюсь, здесь ей уютнее, чем на холодной стеклянной столешнице.
Меня ещё иногда преследуют «видения». Чаще всего это картинка того дня, когда я забрал трудовую книжку и пришёл в отдел прощаться. Алина говорила с кем-то по телефону. Впервые увидел я, как она улыбается в полную силу, обоими уголками губ. Прорезалась у рта вторая – закрывающая – скобочка, а между ними вписано только одно слово – то самое, на букву «л».
С кем она говорила? К гадалке не ходи!
Увидев меня, Алина замолчала, улыбка снова стала однобокой, виноватой, но я-то понимал, что скобка закрыта окончательно и вписать туда я ничего уже не смогу. Ни слова, ни буквы, ни обнадёживающей запятой.
После работы, когда мне некуда торопиться, я открываю Чехова. Закладка будто намертво приросла к одному рассказу. Это история о молодом художнике и о несбывшейся любви. Больше ста лет прошло с тех
