— А что, нам Богом запрещено?! Двое таких старых динозавров — что могут они знать о любви? Я и забыла — ведь только вам, молодым, дано право на эту привилегию, а?
Мэт так и взвился, вцепляясь в спинку свободного стула.
— Прекратите нести весь этот вздор о любви!
Простите, Рут, я всегда восхищался вами, но, черт побери, что вы с ним делаете? — Глаза его устремились к отцу.
— Я? Что делаю с ним? Разве я давлю на него?!
— Моя мама! — взревел Мэт. — Вот о чем я говорю, Рут! Года не прошло, как ее нет! — Отшвырнув стул, он снова забегал взад-вперед.
— О-о! — тихонько протянула Рут — до нее только сейчас стало доходить, в чем дело.
— Мэтью! — оборвал его Филип. — Ты переходишь все границы! Все это жестоко и… неуместно. Ты ошибаешься, принимая меня за вешалку. Этакий одинокий старый дуралей, который…
— Когда это я назвал тебя дуралеем? — возмутился Мэт.
— Нет, но думал.
— Лишь о том, что мама умерла совсем недавно и ты все еще… эмоционально уязвим.
— «Эмоционально уязвим»! — сардонически рассмеялся Филип. — Да, надеюсь, что я эмоционально уязвим — в отличие от некоторых.
И благодарен за то Богу.
Атмосфера накалялась; что же будет, к чему приведет эта перепалка между отцом и сыном?
Кейла обратила взор на бабушку, но Рут молчала, опустив глаза. Не желала, видно, подливать масла в огонь: пусть мужчины сами остынут.
— Бабушка, милая, а ты хорошо подумала… по поводу этого брака?
— Основательно — я знаю Филипа как-никак тридцать пять лет.
— Вот это-то и удивляет меня: почему теперь?
— Кто знает — почему теперь? — вздохнула Рут. — Но инфаркт мой сыграл тут немалую роль.
— И моя потеря жены — тоже, — добавил Филип.
Мэт плюхнулся в шезлонг в тени веранды, тихо бормоча что-то себе под нос.
— Да что ты, бабушка, что ты говоришь?
Инфаркт, выходит, дал тебе новые надежды?! — Кейла понимала уже безнадежность этой странной дискуссии.
— Безусловно, девочка. Надо жить сегодняшним днем. Теперь это моя философия.
— Звучит, конечно, заманчиво. Но если б мы все измеряли одним днем, бабушка, боюсь, печальный конец ожидал бы нашу цивилизацию.
Кто станет, например, выкладываться на работе или там… ну, приносить жертвы во имя будущего и все такое?
— Да я не о том, милая, — ответственность необходима. Но только пусть ничто не мешает нам открыть сердца навстречу тому, что делает нас счастливыми.
— «Счастливыми»… Представляешь, сколько счастья доставила ты моему отцу, когда исчезла на прошлой неделе?
— О, твой отец…
— Но он и твой сын. Ты о нем не подумала?
Он так расстроен всем этим.
— У нас не было выбора, Кейла. — Филип обнял Рут за плечи.
Кейла с ненавистью смотрела на его руку и дрожала от негодования.
— Ллойд превратил мой дом в тюрьму, — жаловалась между тем Рут. — В больнице, в тяжелейшем состоянии, я подписала документ, который давал ему право принимать за меня решения. Вполне все правильно. Но мне и в голову не приходило, что сын будет продолжать в том же духе, когда я вернулась домой.
— И что же он делал? — Кейла помрачнела.
— Для начала уволил моего повара и нанял этого ид… диетолога. Оговорка и сама интонация Рут не оставляли никаких сомнений относительно того, что она думала о кулинарном искусстве диетолога. — Потом еще прикрепил ко мне компаньонку — она изводила меня своей глупостью. Перестал говорить со мной о заводе, приходилось окольными путями узнавать, что там происходит. Даже водительское удостоверение у меня отобрал.
— Он так и поступал, Кейла, все правда. Обращался с Рут как с полностью недееспособным человеком, — подтвердил Филип.
— Мой отец делал все только во имя ее здоровья. — «Не то что вы», говорил ее хмурый взгляд.
Рут и Филип снова обменялись многозначительными взглядами. «Черт побери! — подумала Кейла. — Всякий раз, когда они это делают, — будто заговор готовят и вот-вот перейдут в наступление».
— Пожалуйста, дорогая, постарайся меня понять. Может, Ллойд и поступал так, заботясь о моем здоровье, но я-то чувствовала себя подавленной, бесполезной — никому не нужной.
И… очень-очень старой.
Кейла никогда еще не слышала, чтобы бабушке изменил голос.
— Филип стал моим освобождением, Кейла, моим избавлением. — Рут с любовью смотрела на импозантного, седовласого мужчину, стоящего рядом с ней.
— Видите ли, сначала я просто наносил Рут визиты вежливости, — вступил в объяснение Филип, так же глядя на Рут. — Но скоро ее общество стало для меня и бесценной радостью, и необходимостью.
— Мы играли в карты, слушали старые записи, разговаривали и смеялись целыми часами, — подхватила Рут с энтузиазмом. — У нас оказалось так много общего, и знаешь, главное, что мы поняли, так это что жизнь продолжается.
— Когда Рут получила разрешение докторов, я приготовился забрать ее.
— К сожалению, чем чаще мы виделись с Филипом, тем сильнее наседал на меня Ллойд.
Начал давить: мол, переведи на него всю собственность Брейтонов. Еще до моей смерти он жаждал получить все мною завещанное. Но последняя капля… ты ведь не в курсе… он предложил переехать мне в дом для престарелых.
Кейла, как несколько минут назад Мэт, резко вскочила и зашагала взад и вперед.
— Я… я этому не верю! Папа не мог бы… никогда он не поместил бы тебя в такой дом!
— Он не мог бы, конечно. Ведь пришлось бы доказать, что я не только физически, но и умственно неполноценная.
У Кейлы вдруг мурашки побежали по коже.
Ей доводилось слышать в тесном семейном кругу, как отец обвинял Рут в умственной неполноценности.
Выражение неприкрытого отчаяния появилось на лице Рут.
— Понимаешь ли, внучка, как больно сознавать, что мысль о доме для престарелых могла прийти в голову сыну?! Более того, Ллойд пытался и меня убедить, что именно там мне и место. — Живые голубые глаза Рут заблестели от выступивших слез. — Знаю, Кейла, я… старая. — Губы ее слегка задрожали. — Но зачем мне без конца напоминать: «Ты уже не такая, как прежде, и дни твои сочтены»? Я и так живу с ощущением этой реальности. Может быть, теперь ты поймешь, почему я уехала из Бостона.
Пусть мне уже немного отпущено — что ж, я хочу получить все из этого немногого.
Опустилась тишина — плотная, густая и темная, как тропическая ночь. Вдруг из темноты размеренно загрохотал возмущенный голос Мэта:
— По-че-му?!
— Что «почему», сын?
— Я могу понять, почему ты держал ваш побег в тайне от Ллойда Брейтона. Но мне ты почему лгал? Ты использовал меня. Надоедал мне с подробностями: бедная Рут так вымотана, ей нужен отдых. А ты жалеешь ее, заботишься о ней — чисто по-дружески. И я помог вам уехать: нашел для вас это место, заказал билеты, сам отвез вас в аэропорт. Все это я делал молча, хотя мне и не нравилось, что Рут использовала твою дружбу. — По взгляду, брошенному на Рут, было ясно, что он думает: «Теперь мои сомнения подтвердились». — Ну и дураком же я был, когда спорил с Ллойдом Брейтоном, считая чудовищной ложью, гнусным заблуждением его заявления о том, почему вы на самом деле уехали. Почему ты не сообщил мне, что вы собираетесь пожениться?
