— Вечером. О'кэй. Ручаюсь, что к вечеру ты будешь дома. Но если ты очень волнуешься, отправляйся назад. Зеленый указатель…
— Нет, нет! Пойдем вместе, — сказал быстро Дани.
— Тогда подправь очаг.
Жолт бросил ему на прощание предостерегающий взгляд и помчался к хвойному лесу.
Дани немедленно принялся за работу. Усердием он старался искупить свой прошлогодний грех. Был грех или не был, но то, что произошло, остро врезалось в память обоих. Стоит Дани проявить теперь хотя бы тень колебаний, черные глаза Жолта сразу суживаются. Они как будто бы говорят: «Я тебя, заяц, знаю! Мы с тобой тогда решили бежать, но у Холодного колодца ты просто струсил и подло бросил меня одного. Одного на произвол судьбы. Вот именно, на произвол судьбы! В том и беда твоя, Дани, что никогда у тебя не хватит духу выкинуть настоящее коленце».
Случилось это в прошлом году. Но и сейчас достаточно было пронзительного взгляда Жолта, чтоб у Дани перед глазами возникла драматическая картина: рыдая и закрыв руками лицо, он поворачивает назад, а Жолт зовет его, уговаривает, потом в отчаянии кричит: «Дани!» И тоже начинает рыдать и бежит в неизвестность один.
Теперь Жолт уже точно знал, что о возвращении домой нет и речи. Придет время — и они отправятся в обратный путь. Но как летит, мчится время, он чувствовал остро. И потому принудил себя заняться делом. Он собрал в кучу валежник, исследовав попутно паучью норку, и, делая на земле отметки, неслышно, крадучись продвигался вперед в прозрачной и хрупкой, как стекло, тишине хвойного леса. Порой он застывал на месте: а вдруг покажется козел или косуля? Его ожидания сбылись. Вдали, на опушке лиственного леса, неожиданно появились два детеныша-косуленка. Они щипали траву, вскидывая время от времени головы. Детеныш с полосатой спиной был моложе и глядел по сторонам удивленно и жадно. Жолту казалось, что он уставился прямо на него, на самом же деле косуленок ничего не заметил. Изредка он подпрыгивал и застывал на месте в скульптурной и чуть гротескной позе. Потом Жолт увидел, как что-то блеснуло: у косуленка была белая грудка.
Жолт хотел позвать Дани, но передумал. Продираясь сквозь кусты, Дани наделает шуму, и косули исчезнут, словно видения: были и нет. И вдруг, неожиданно для себя, Жолт закричал:
— Дани! Смотри!
Дани взглянул, успел лишь заметить быстро мелькнувшее ржавое пятно и замахал от счастья руками.
Когда Жолт вернулся к «корыту», огонь уж пылал вовсю, на грубошерстном одеяле лежали две очищенные от коры заостренные палочки, а Дани резал ломтями сало.
Жолт молча разложил коробки, где барахтались и жужжали жуки, подбросил в костер две сухие ветки и зачарованно, словно видел пламя впервые, уставился на золотистые и голубые языки огня.
— Я видел, — сказал Дани, переполненный восторгом.
— Что?
— Косулю. Она только-только бросилась в чащу, и в этот миг я ее увидел.
Жолт молча взял в руки хлеб и стал нарезать тонкими, ровными ломтиками. Лезвие его огромного комбинированного ножа было черным, серебристо поблескивало лишь одно острие.
Дани сорвал очки, близоруко прищурился, и его голубые глаза сделались до смешного маленькими. Лицо стало странно беспомощным, и он моргал так взволнованно, будто окружавший его мир вдруг исчез, и он хотел его отыскать немедленно.
— Может, это была не косуля? — спросил он смиренно.
— Нет, — бросил Жолт и подумал, что без очков Дани попросту слеп.
— А кто же?.. То, что прыгнуло, было по величине вот таким..
— Заяц, — с презрительной гримасой солгал ему Жолт. Он бы не смог объяснить, почему солгал другу. «Ему все равно», — решил он с пренебрежительным состраданием. А Дани к этой теме больше не возвращался. Он насаживал на вертел сало, и его, очевидно, нисколько не волновало, что он никогда не узнает, кого видел в действительности: зайца или косулю.
У мальчиков не было ни времени, ни терпения хорошенько прожарить сало. Хлеб они ели с черным от копоти жиром, за обе щеки уплетали горячее сало, запивая его прямо из фляги тепловатым апельсиновым соком. А мясные консервы… консервы были попросту объедение, но ни тот, ни другой не желали в этом признаться и попеременно расхваливали только соленое, противно скрипящее на зубах сало. Потом они съели отдельно три помидора, извлеченные, разумеется, из рюкзака Дани. Потому что у Жолта не было ничего, кроме сала да краюхи хлеба.
И вдруг на них обрушились сумерки.
Теперь уже Жолт стал подгонять товарища.
— Ну, скорей, скорей, Дани, — понукал он, — если не хочешь спотыкаться в потемках по лесу.
Они собрали пожитки и двинулись в обратный путь.
За домом туристов, в долине, где было одиннадцать скотопоилок, Жолт резко остановился.
— Что случилось? — спросил Дани.
— Трава в крови, — взволнованно сказал Жолт.
Дани смотрел без интереса, хотя трава и в самом деле была в крови.
А Жолт распластался уже на земле, сорвал измазанную кровью травинку и положил в коробку. Потом прополз на коленях вокруг кровавого следа, но, увы, безрезультатно.
— Дойди до куста, — скомандовал он Дани.
Дани поплелся к кусту. Он не хотел ничего находить. Он хотел домой. Скорее домой! Ему мерещилось лицо матери, сперва беспокойно, потом уже в полном отчаянии поминутно поглядывающей на часы. А сколько будет слез и упреков, когда он почти в полночь заявится наконец домой!
Но Дани не повезло. В кустах он сразу же нашел то, чего находить не хотел.
— Это здесь! — сказал он.
— Что это? — с жадностью спросил Жолт и в два прыжка оказался рядом с Дани.
Дани показал на землю. Там лежал растерзанный, окровавленный уж.
— Ага, — сказал Жолт, — уж! — И щепкой перевернул мертвого ужа.
— Был, — сказал Дани. — Пойдем!
— Что с ним могло случиться? Посмотри, глаза одного не хватает.
— Тут много чего не хватает, — отвернувшись, с отвращением сказал Дани и сплюнул. — Перестань ковыряться в этой гадости! Меня сейчас вырвет.
— Так сразу и вырвет? Послушай, старик, сердце ужа трехъячеечное и кровь совсем не такая, как у тебя. Она скорей синеватая. Видишь?
— Откуда ты знаешь? — с завистью спросил Дани.
Жолт промолчал.
— Как ты думаешь, что с ним случилось? — спросил он потом.
— Ты хочешь выяснить причину смерти ужа?
— Да.
— Для чего, черт возьми! — закричал панически Дани. — Может, дикая кошка его загрызла.
— Ну же, хватит истерик! Вот смотри! — сказал Жолт возбужденно. — Он убит клювом! Ха-ха! Теперь я знаю, кто его убил!
Жолт выпрямился и внимательно оглядел окрестные деревья. В листьях застыла тишина, лишь кое-где попискивали пичужки. «Как будто сонные и зевают», — мельком подумал Жолт.
Поодаль желтел голый скалистый склон.
У Жолта блеснули глаза.
— Видишь вон ту скалу? — спросил он.
— Вижу, — процедил сквозь зубы Дани.
— Так вот! Там гнездятся птицы-хищники. Сказать тебе, что случилось? Оттуда слетел сарыч… и кружил вот здесь, над кустами.
— И увидел ужа.
— Да, — сердито продолжал Жолт. — А теперь слушай! Уж тоже ведь не дурак, и он хотел заползти в кусты. Но не успел. Сарыч рухнул на него камнем и пытался поднять, но уж каким-то образом выскользнул. Тогда сарыч бросился снова и на этот раз добычу схватил. Посмотри, вот следы когтей. Уж барахтался, вырывался и дотащился вместе с сарычом до куста. Тут хищник и нанес ему смертельный удар. Клювом по голове! Понимаешь? Сарыч совершенно осатанел и в злобе вспорол ужу брюхо.
— Да ну его к черту! — сказал раздраженно Дани.
— Не веришь, что было именно так?
— Верю, — отмахнувшись, ответил Дани. — Но почему сарыч не сожрал добычу? Почему он ее оставил?
— Наконец-то и ты зашевелил мозгами! Сарыч оставил ужа потому, что кто-то ему помешал.
— Конечно, кто-то здесь проходил. Наверное, экскурсант.
— Но кровь совсем свежая.
— Ну и что?
— Слушай, Дани. Тот, кто испортил пиршество хищнику, должен быть где-то неподалеку. Может быть, это еж, а может, дикая кошка…
*
Дани захлестнула тоска. Теперь они будут обшаривать каждый куст и разыскивать какого-нибудь отвратительного ежа. «Наверное, мама права: Жолт парень хороший, но, к сожалению, ненормальный», — подумал Дани и вдруг увидел серую тень. Всего лишь в нескольких метрах от них. Как же они ее не заметили раньше!
— Жо… Жолт! — заикаясь от страха, позвал он — Что там? С-смотри!
Но Жолт тоже увидел тень, вернее, зверя, похожего на серую тень, и лицо его испуганно дернулось.
— Не двигайся! — сказал он, побледнев. — Это волк… или…
— Что?
Лицо Дани перекосилось от страха, и он начал пятиться. Ужас Дани, как это бывает, пробудил в душе Жолта некое подобие смелости.
