Этот соседний ад
одолевался одним:
надо было скорей себе доказать и кому-то,
что мы сходно думаем, чувствуем, говорим…
И когда получалось, торжественная минута
наступала на этих ступеньках. И слово друг
вместе с отцом и сыном
троицу составляло…
Но, быть может, это такой недуг —
отыскивать сходство? Его-то и не хватало,
чтобы, как все другие,
стареть,
слабеть,
чтобы, как все другие,
уйти однажды.
Жил бы один – не знал, что в густую сеть
мальком угодил – так же, как все и каждый.
И смотрел бы на тело своё как на отчий дом,
жил беззаботно в нём, пока не предложат
нечто получше, и времени ипподром
не посещал – и вовсе не знал, быть может.
Времени ни у кого, я справлялся, нет.
И нечего на него валить или ставить.
Всем нам достался один, но ветхий завет —
общий для всех, кто время не прочь добавить.
И даже в нём – лишь надежда, а не мечта,
ничего похожего на твои мгновения
на заброшенной лесенке,
в молодости,
когда
представлялось музыкой всё, что навеяно…
И пускай на кустах и деревьях пыльной была листва
и земля перегноем только в тени дышала,
оставались на эту ступеньку твои права.
И, казалось, что жизни не будет мало.
4
Скоро на лесенке этой и не присесть —
листья сровняют ступени, дожди зарядят…
Слава Тебе, Творец, что даёшь прочесть
и по прочтенье сжигаешь свои тетради.
Ты на творенья фантазии не жалел
и не жалеешь творенья – ваяешь снова.
Как расстаёшься легко! Так стирают мел
с чёрной доски, чтоб другое отстукать слово.
Слава Тебе – листва ли о твердь шуршит,
снег ли кружит —
расцветают Твои цветочки:
нетленку ваяют аскеты и одиночки, —
и одиночество ночью Тебя не страшит…
Что разрешил причаститься, слава Тебе,
к подстрочнику Твоему и оставил право
что-то менять как в строчке, так и в судьбе,
зная, что в переводах звучат коряво
попытки соавторства… Значит, земная слава
Тебе самому по нраву?
Слава – Тебе!
5
…Со сколькими местами попрощался!
Придётся вот-вот и с лесенкой расчудесной —
на ней помещались легко посёлок и город,
горы, овраги, озеро, лес и речка.
Надо будет поймать поселковый автобус,
подножку трамвая, подводу, троллейбус рогатый
и быстро на тот вокзал, где кругла, как глобус,
земля вдоль путей, соблазнявшая нас когда-то.
Надо пройти насквозь дома у дороги,
на некоторые бросая взгляд мимолётный,
перемахнуть заборы, почти не глядя,
и долго идти по самому краю моря.
Поскольку всё холодает – и не искупаться,
в тени от жары палящей не отсидеться.
И значит, надо проворно, как папарацци,
фотографировать всё, что дразнило с детства.
И поскорей туда – где до звёзд сугробы,
тёплый осенний день в листве золотится.
Если там кто-то ждёт и встретит – спасибо!
Если же никого – и это сгодится.
1976–2012
Arc poetiсa
Послесловие
Как же недалеко, хоть умею, могу заплыть!
Каждый, кто высоко, усмехнётся, как
барахтаюсь я у берега во всю прыть,
думая, что пловец, молодец, смельчак.
Хоть заплываю подальше, быстрей большинства,
какое значенье это имеет для
стихии, мешающей в кашу наши слова, —
даже от «бля!» остаётся только ля-ля.
2013
