приисках. Этот не подведет.
Егор, со сбившейся набок седой бородкой. Маленький, ссохшийся, но сохранивший молодую душу.
Федор. Немецкая пуля изорвала ему щеку, перекосила лицо, сделав его свирепым. А он добрый. Добрый, но и твердый, решительный.
Вон Митька Головко! Душа человек. Весельчак. Гармонист. Чем-то очень похож на Михея, Может ринуться на карателя с кирпичом и за это очутиться на каторге.
Кончилась песня. Дошли тропинкой до Ральджераса. Дул холодный, порывистый ветер. Глухо шумела тайга. На траве ни росинки. Малиновая заря предвещала ненастье. Вавила шепнул Ксюше:
– Мы с Лушкой подадимся на Баянкуль. Алешку Степного ищи и Лену Степную – жену его. Не забудь. За винтовку и за лошадь спасибо.
– Брось ты про лошадь. На общее дело жизни кладем, а ты про коня. Он же, от Кузьмова табуна отбился, – и усмехнулась, вспомнив, как Тришка «дарил» его.
Обнялись на прощание, похлопали друг друга по спинам и, вздымая босыми ногами брызги холодной воды, вступили цепочкой в реку.
Стеной стояла тайга. За нею – горы. В долине цветы, а на вершинах еще белели снеговые поля. В долине кричала кукушка, обещая каждому множество лет, над Каратау поднималось ярко-красное солнце, и где-то там, за тайгой, свежий ветер полоскал невиданные раньше в Сибири знамена; чешские, японские, английские, американские, французские, итальянские, и среди них сиротливо жался красно-бело-синий «торговый» флаг Российской империи.
8
Ванюшка пришел к Арине под вечер. Розовая рубаха чиста, пуговки все на месте, русые волосы тщательно причесаны. Давно таким не был Ванюшка.
– Здравствуй, Арина.
– За делом пришел?
Прием не ласков. Ванюшка угадал причину Арининой настороженности и, проходя к столу, успокоил:
– Я нынче тверезый. Месяц, как в рот поганую не беру. Захлопотала Арина. Достала из печи картошку на сковородке, румяную, круглую, как яблочки в сказках, – живых-то яблок Арина не видела. Положила на стол кусок калача, соль поставила, колбу-черемшу. Налила из лагушка медовухи в кринку. Кринку тоже на стол, а из кринки медовуху в стаканы. Все, как у людей.
– Эх ты какая, – укорил Арину Ванюшка, – сказал, не пью. Мало я стекол у тебя колотил?
– Што было, Ванюша, то быльем поросло, – оглянулась. До сих пор стеклины где драньем забиты, где дерюгами позатыканы. – Гнать бы тебя в три шеи, да слава пойдет, што принимаю гостей не по-людски.
Шинкарит Арина. Бывает, женатые у нее ночуют. За это сожгли ее избу в кержачьем краю. И здесь, в новосельском, бабы, как встретят, грозятся спалить. Но пусть никто не подумает, что Арина хуже других может принять даже нежданного гостя.
– Ты хоть пригубь, как положено по прилику. – Многие живут двойной жизнью. Одной для себя, другой для молвы.
Покосился Ванюшка на ковш, передернул плечами и губы скривил, вспоминая боль в голове с похмелья. Однако же пригубил. Отставил. Тянет к зелью проклятому.
– Арина! Знашь, почто я пришел?
Давно догадалась Арина, зачем пришел Ваньша, но развела руками, чтоб выведать больше.
– Откуда мне знать твои думки, касатик.
– Неужто Ксюха не сказывала?
– Всякое Ксюха сказывала. Как придет, так разговоров у нас до утра. Пригуби еще малость. Эх, Ваньша, Ваньша, смотрю я на тебя, расплечился ты, размужался, парень стал хоть куда. Девки гужом за тобой… – и поохала про себя: «Я ли его ни козой, ни бараном считала, я ль его Ксюхе не хаяла, а смотри ты, подрос, ручищи… И как пить перестал, ну прямо не наглядишься…»
И что-то ревнивое шевельнулось в душе, цепкое как репей. Болезненно родное увидела Арина в сильных руках гостя, в его широкой груди, и вздохнула, как вздыхает осиротелая соколица: «Семша-а!!!» После четвертого пригубления, когда в ковше осталось только на донышке, Ванюшка торопливо допил остатки и, крякнув, сам потянулся за медовухой.
__ Вот што, Арина, вилять мне неча, и скажу тебе, как матери, я сватаю Ксюшу.
– Да што ты! – всплеснула руками Арина, будто десятки раз не слышала про сватовство от своей крестной дочери. – Да как же ты так?
– По-хорошему, штоб были сваты, штоб свадьбу сто лет помнили. Тятька в тюрьме, мешать теперь некому. А Семшу уговорю. Мамка, как тятьку в тюрьму упрятали, так по одной половице стала ходить. Да по мне хоть весь свет на дыбки встань, все одно на Ксюхе женюсь. Ты характер мой знаешь: сказал – и отрезал. А люблю я Ксюху, прямо сказать тебе не могу, как люблю. А Ксюха все: дай, грит, подумаю, дай, грит, с крестной совет подержу. Неужто словечка тебе не сказала?
– Эх, Ваня, Ваня, есть одна закавыка.
– Какая?
– Соромно мне сказывать, а тебе о том думать не надо.
– Сысой? Што Ксюха не девка? Так я про это забыл! Налей, Арина, еще, душа зашлась…
9
Много в тайге неприметных тропинок. Вроде торна тропа, а пройдешь полсотни шагов и она потерялась в кочках болота или средь каменной осыпи, серым половиком устлавшей долину. По таким тропкам и разошлись товарищи Ксюши. Одни на северо-запад, в степь, – там прохарчиться легче и нужный народ найти проще; другие повернули на юг и юго-восток, на прииски господина Ваницкого. Там, если будешь пластаться на хозяйской работе, не жалея ни сил, ни костей, так при случае и управляющий заступится, а приискатели – народ дружный.
Дождавшись темноты, Ксюша перешла через Выдриху. Добравшись до избы Арины, уловила: крестная опять не одна. Прислушалась. «Никак Ваньша? Голос его!» Опрометью бросилась к двери. Но грохот остановил Ксюшу на первой же ступеньке крылечка. Раздался звон стекла. Хлопнулся на пол чугун. Ударила в дверь табуретка.
– Ванька! Пьяная харя, – кричала Арина, – опять бушевать. Да я тебя, прощелыгу, ухватом, я тебе зенки повыбью.
– А-а-а, – бугаем ревел Ванюшка и продолжал колотить табуреткой. – Пособи вырвать боль из груди. Врал я тебе про Сысойку, Арина, все врал. Чуть прикрою глаза и вижу его, проклятущего. Он и мертвый целует Ксюху да еще и зубы мне скалит. В могиле подлый Сысойка, а сердце надрывает шибче и шибче. А-а-а!…- и снова грохот.
Как кулаком толкнулось в груди Ксюшино сердце и забилось часто-часто. «Не забыл, стало быть, Ваня. Никого не забыл, – все больше и больше холодело в груди.- И не может, видно, забыть, не может простить, хотя за мной и вининочки нет».
Новый удар пришелся по раме, и, жалобно звякнув, она упала на улицу.
– Караул… Убивают… – кричала Арина.
Ксюша ударила плечом
