— Я уверена, что вы вели куда более интересную жизнь, чем я, мистер Сидонс.
— Ну что вы, это совсем не так.
Элизабет прочистила горло, чуть не топнув ногой от досады. Не срабатывает. Предполагается, что джентльмены любят поговорить о себе, а этот только и знает, что задает вопросы. У Элизабет возникло престранное впечатление, что он ведет с ней какую-то игру.
— Мистер Сидонс, — сказала она, надеясь, что в ее голосе нет и намека на раздражение, — я с самого рождения живу в Суррее. Каким же образом моя жизнь может быть интереснее вашей?
Он протянул руку и коснулся ее подбородка.
— Мне почему-то кажется, мисс Хочкис, что вы могли бы совершенно меня очаровать, если бы пожелали.
Элизабет резко выдохнула, а затем вообще перестала дышать. Ни один мужчина не касался ее так. Наверное, у нее все задатки падшей женщины, если тепло его руки оказывает на нее такое завораживающее действие.
— Вы так не считаете? — прошептал он.
На какую-то долю секунды Элизабет качнулась к нему, но тут в ее голове зазвучал голос миссис Ситон, удивительным образом напомнивший ей Сьюзен.
Если ты внезапно прервешь разговор, — нашептывал голос Сьюзен, — он будет гадать, что же ты собиралась ему сказать.
И Элизабет, ни разу не испытавшая пьянящего блаженства от сознания, что некий мужчина увлечен ею, решительно выпрямилась и сказала с поразительной твердостью:
— Я должна идти, мистер Сидонс.
Он медленно покачал головой, не отрывая взгляда от ее лица.
— Что вас интересует, мисс Хочкис? — спросил он. — У вас есть хобби? Какие-нибудь увлечения? Вы производите впечатление весьма незаурядной молодой особы.
Он ее разыгрывает, определенно. Он недостаточно ее знает, чтобы составить о ней столь лестное мнение. Глаза девушки сузились. Он хочет знать, чем она занимается. Ну что ж, она ему скажет.
— Что я больше всего люблю, — сказала она, широко раскрыв блестящие глаза, — так это возиться в огороде.
— В огороде? — поразился он.
— О да. Первый урожай, который мы снимем в этом году, — репа. Целая гора репы. Вы любите репу?
— Репу? — повторил он. Она энергично кивнула:
— Репу. Некоторые считают ее скучноватой, даже простоватой, но, по-моему, более захватывающего корнеплода не найти.
Джеймс затравленно огляделся, явно подумывая о бегстве. О чем это она, к дьяволу, толкует?
— Вы когда-нибудь выращивали репу?
— Я… нет, никогда.
— Какая жалость! — прочувствованно сказала она. — Можно многому научиться в жизни, выращивая репу.
Джеймс с явным недоверием склонился к ней:
— Вот как? И чему же вы научились?
— Ну…
Он так и знал. Она его разыгрывает. Но зачем? Он улыбнулся с самым невинным видом:
— Я весь внимание.
— Усердию! — выпалила Элизабет. — Можно узнать очень много об усердии.
— Правда? И что же именно?
Она драматически вздохнула.
— Мистер Сидонс, боюсь, что, начав спрашивать, вы никогда не остановитесь.
Пока Джеймс пытался переварить это заявление, она пропела:
— О, смотрите, мы уже в Дэнбери-Хаусе! Передайте, пожалуйста, леди Дэнбери, что я буду в розовом саду, на тот случай, если понадоблюсь ей. — И, не потрудившись проститься, упорхнула.
Джеймс немного постоял, пытаясь привести в порядок мысли после самого нелепого разговора в своей жизни. И вдруг заметил тень, вытянувшуюся вдоль здания.
Как же, в розовом саду. Нахальная девчонка прячется за углом, подглядывая за ним. Ничего, он узнает, что она затеяла, чего бы это ему ни стоило.
* * *
Десятью часами позже Элизабет, еле переставляя усталые ноги, вошла в парадную дверь коттеджа Хочкисов. Она ничуть не удивилась, увидев Сьюзен, ожидавшую ее на нижней ступеньке лестницы с советами миссис Ситон в руках.
— Ну как?! — воскликнула сестра, вскочив. — Рассказывай!
Элизабет едва сдержала приступ истерического смеха.
— О, Сьюзен, — сказала она, медленно покачав головой. — Мы освоили эдикт номер один. Он определенно считает меня чем-то исключительным.
Глава 4
— Отличный денек, правда?
Элизабет посмотрела через накрытый для завтрака стол на радостную физиономию сестры. Улыбка Сьюзен могла соперничать с солнцем, предвещавшим еще один на редкость погожий день.
— Ведь правда? — не отставала Сьюзен. Не удостоив ее вниманием, Элизабет рассеянно вонзила нож в лежавшую на тарелке оладью.
— Если не хочешь, я могу доесть, — предложил Лукас. Не успела Элизабет взяться за тарелку, как подала голос Джейн:
— Эй! Я тоже хочу.
Разрезав остатки искромсанной оладьи пополам, Элизабет подвинула тарелку к детям.
— Что-то ты сегодня сердитая, — заметила Джейн, набросившись на свою порцию.
— Да, и очень.
Словно повинуясь дирижерской палочке, троица юных Хочкисов отпрянула от стола и переглянулась. Элизабет редко поддавалась плохому настроению, но когда это случалось…
— Пойду погуляю, — сказал Лукас, соскочив со стула так быстро, что опрокинул его.
— Я с тобой, — бросила Джейн, запихнув в рот остаток оладьи.
Когда дети пулей вылетели из кухни, Элизабет устремила взгляд на Сьюзен.
— Лично я никуда не собираюсь, — заявила та. — Нам нужно многое обсудить.
— Ты, кажется, не заметила, что я не в том настроении, чтобы разговаривать? — Элизабет поднесла ко рту чашку и сделала глоток чая. Едва теплый. Она поднялась, чтобы поставить воду на огонь.
Вчера она потерпела полнейшее фиаско. Сокрушительную катастрофу. О чем она только думала? Вместо того чтобы практиковаться в умении вести светскую беседу, она пустилась в рассуждения о репе.
О репе!
Она же ее терпеть не может.
Элизабет пыталась убедить себя, что у нее не было выбора. Мистер Сидонс явно себе на уме и ведет с ней какую-то игру. Но репа? Почему она выбрала именно репу? Да еще связала ее с усердием. Боже праведный, как все это объяснить?
Он, наверное, рассказал всем в Дэнбери-Хаусе о ее нелепой одержимости корнеплодами. К тому времени, когда она придет на работу, эта история будет путешествовать между кухней и конюшней и обратно. Она станет всеобщим посмешищем. И хотя Элизабет не слишком сожалела, что потеряла в лице мистера Сидонса «воображаемого маркиза», ей придется работать с ним несколько месяцев — а то и лет. Должно быть, он принял ее за ненормальную.
Она сделала шаг в сторону лестницы.
— Меня сейчас стошнит.
— О нет! — воскликнула Сьюзен и, обежав вокруг стола, схватила Элизабет за руку. — Ты пойдешь в Дэнбери-Хаус, даже если это невыносимо для тебя.
— Это уже невыносимо. Можешь мне поверить.
Сьюзен уперлась рукой в бок.
