- Боюсь, что с профессором никому нельзя говорить, - сказал я в трубку, и мне привиделся шотландский плед и бледное лицо, прикрытое им, я почувствовал, как у меня мороз пробежал по спине и руки задрожали,
- Никому? - раздался из аппарата возглас изумления и отчаяния. - Но ведь он ждет моего вызова!
- Посмотрите-ка, мне кажется, дождь опять пошел, - сказал доктор. Это яд для меня. Найду ли я фиакр? Наверное, не найду, это я заранее знаю.
- Замолчите же наконец, черт возьми! - накинулся на него инженер.
- Что это значит? Не случилось ли несчастья? - крикнула незнакомка.
- В боку и в спине. Боль ползет вверх. Вот тебе и удовольствие! прошептал доктор Горский, совсем запуганный, и затем замолчал.
- Что случилось? Говорите же! - настойчиво повторила дама.
- Ничего! Решительно ничего!
И как молния пронизал меня вопрос: откуда она знает?.. Откуда может она знать?.. Нет, от меня это никто не должен узнать, только Феликс вправе...
- Ничего не случилось, - сказал я и постарался придать своему голосу спокойную интонацию, но стеклянные глаза на бледном, искаженном лице не исчезали, не хотели исчезнуть. - Господин профессор уединился для работы, вот и все.
- Для работы? Ах, конечно, новая роль! А я подумала... Боже, какая глупая мысль!.. Я боялась...
Она тихо засмеялась про себя. Потом опять заговорила прежним самоуверенным тоном.
- Я не стану, разумеется, беспокоить господина профессора. Можно попросить вас... С кем я имею удовольствие говорить?
- Барон фон Пош.
- Не знаю такого, - прозвучала очень уверенная реплика, и опять у меня возникло такое чувство, будто этот голос я слышал уже не раз, но когда и где, этого я все еще не мог припомнить. - Будьте добры передать господину профессору - он еще сегодня днем должен был приехать ко мне, но в полдень вдруг отменил визит, - так передайте ему, пожалуйста, что я жду его завтра к себе в одиннадцать часов утра. Скажите ему, что все приготовлено и что я вторично откладывать это дело не намерена, если у него опять не будет времени.
- От чьего имени должен я это все передать? - спросил я.
- Скажите ему, - голос звучал на этот раз очень немилостиво, как у избалованного ребенка, когда что-нибудь делается не по его желанию, скажите профессору, что я ни при каких обстоятельствах не стану дольше ждать Страшного суда. Этого будет с него достаточно.
- Страшного суда? - спросил я удивленно, ощутив какой-то легкий трепет, причины которого не мог себе уяснить.
- Да. Страшного суда, - повторила она с ударением. - Так и передайте, пожалуйста. Благодарю вас.
Я слышал, как она дала отбой, и опустил трубку. В тот же миг меня кто-то ухватил за плечо. Я повернул голову, инженер стоял со мною рядом, вытаращив на меня глаза.
- Что... что вы сказали? - лепетал он. - Что вы только что сказали?
- Я?.. Дама, дама у телефона... Она дольше не хочет ждать Страшного суда.
Он выпустил меня и схватил трубку. Шляпа его свалилась на пол. Я поднял ее и держал в руках,
- Поздно. Она дала отбой, - сказал я. Он яростно швырнул трубку на вилку.
- С кем вы говорили? - набросился он на меня.
- С кем? Не знаю. Она не хотела назвать себя. Но ее голос показался мне знакомым. Это все, что я могу сказать.
- Вспомните! Ради Создателя, вспомните же! - закричал он. - Я хочу знать, с кем вы говорили. Вы должны вспомнить! Слышите? Вы должны вспомнить!
Я пожал плечами.
- Если хотите, - сказал я, - я вызову станцию. Может быть, мне скажут, с кем я был соединен.
- Это совершенно безнадежно, не трудитесь. Лучше постарайтесь припомнить!.. Она вызывала Ойгена Бишофа? Чего она хотела от него?
Я повторил ему дословно разговор.
- Вы это тоже находите странным? - спросил я в заключение. - Страшный суд! Что могло бы это значить?
- Не знаю, - сказал он, тупо глядя в пространство. - Знаю только, что это были последние слова Ойгена Бишофа.
* * *
Молча стояли мы друг против друга.
Ничто не шевелилось в комнате, было слышно только тиканье часов, больше - ни звука, пока наконец доктор Горский, выглянув в сад, не захлопнул окна,
- Слава Богу, дождь уже прошел, - сказал он и подошел к нам.
- Какое мне дело, идет ли дождь или не идет,-закричал инженер в припадке внезапной ярости. - Разве вы не понимаете? Жизнь человека в опасности!
- Вы совершенно напрасно тревожитесь из-за меня,-сказал я, чтобы его успокоить. - Право же, я не так беспомощен, как вы думаете, и, кроме того...
Он посмотрел на меня совершенно безумным взглядом, потом увидел свою шляпу и взял ее у меня из рук.
- Речь идет не о вашей жизни, - пробормотал он.-Нет, не о вашей.
Потом он вышел. Безмолвно, как лунатик вышел он из комнаты и спустился по лестнице со смятой шляпой в руке, не попрощавшись, не обратив внимания ни на меня, ни на доктора Горского.
Глава XI
На людей, встречавшихся мне по пути, я производил, должно быть, впечатление полоумного, внезапно выбитого из своей колеи человека, когда я в этот вечер шел домой по ярко освещенным улицам, взволнованный, без шляпы и с рваной свежей раной на лбу. Когда и где получил я ранение, так и осталось для меня невыясненным. Вернее всего, когда я в павильоне на несколько секунд потерял сознание - это был только легкий приступ слабости, и он скоро прошел, - я ударился лбом о какой-то твердый предмет, о спинку стула или край письменного стола. Я помню ясно, что вскоре после этого почувствовал острую и сверлящую боль над правым глазом, но не обратил на нее особенного внимания, да и прошла она скоро. Идя по улице, я все еще не знал об этой ране, и удивленные взгляды прохожих вызывали во мне странное ощущение.
Мне казалось, будто уже весь город знает о том, что произошло на вилле Бишоф. Весь город принимал участие в событии, весь город знал меня и видел во мне убийцу. "Как это ты не арестован?" - спрашивал изумленный взгляд студента, вышедшего на улицу из ночного кафе. Испугавшись, я ускорил шаг и встретил двух девушек, стоявших перед воротами и ждавших, чтобы открыли калитку, двух сестер, и одна из них, с веткой рябины в руке, узнала меня, в этом не было сомнения. "Вот он", - прошептала она, и я видел, как она с выражением негодования и гадливости отвернулась в сторону. У нее было бледное лицо, и под широкими полями ее летней шляпы отливали рыжеватым блеском волосы.
Потом приблизился пожилой господин, руки у которого нервно подергивались. Он остановился и скорбно взглянул на меня, даже как будто собирался заговорить со мною. "Как могли вы вогнать в смерть этого несчастного человека? Как могли вы?" - хотел он, казалось, сказать. "Черт побери, довольно с меня!" - подумал я, и он заметил, что я готов при первом же его слове схватить его за горло, он испугался и ушел...
Но затем произошло нечто, окончательно лишившее меня самообладания.
Навстречу мне бесшумно ехал велосипедист, рослый, мускулистый человек с голыми руками; он похож был на пекаря в своей фуфайке. Соскочив с велосипеда, он пристально посмотрел на меня. "Этот ищет меня, этот гонится за мной", - промелькнуло у меня в голове, и я пустился бежать, задыхаясь, мчался я по улице, мчался все дальше и остановился в каком-то темном переулке, далеко от своего пути, с трудом переводя дыхание. Только тогда сознание вернулось ко мне.
"Что это было? - спрашивал я себя со стыдом и страхом. - От кого я бежал? Разве мог весь город прийти в волнение от того, что кто-то там застрелился? Что за сумасшествие! Как мог я в глазах чужих и безучастных людей, случайно мне встретившихся, - как мог я в их лицах читать нелепое обвинение Феликса!" Бредовое видение испугало меня. Чужие люди, никого из них я раньше не видел... "Довольно. Домой!" - гневно прошептал я про себя. Это нервы. Мне надо принять брому. Да, слишком много пришлось перенести за один день... Чего я боюсь? В том, что произошло, я ведь ничуть не повинен. Я не мог помешать, никто не мог этому помешать, ничьих взглядов мне не приходится опасаться. Я могу спокойно продолжать свой путь, могу смотреть людям прямо в лицо, так же прямо, как вчера, как во все дни моей жизни.
* * *
И все же... какое-то чувство заставляло меня обходить людей, шедших мне навстречу. Я обходил яркие световые пятна газовых фонарей, я искал сумрака и вздрагивал, когда за мною раздавались шаги. На темном перекрестке я услышал шум медленно катившегося фиакра. Я остановил его, и заспанный кучер отвез меня домой.
Когда я открывал дверь в свою квартиру, мое решение сложилось окончательно: я решил уехать.
- Нервы у меня совсем развинтились, - сказал я вполголоса, пять или шесть раз повторил я эту фразу и, поймав себя на этом, испугался, - Прочь отсюда, да! Но не на юг, нет, не в Ниццу, не в Рапалло и не на Лидо... - В Богемии у меня было поместье, доставшееся мне по наследству от рано умершего родственника с материнской стороны. В этой старой усадьбе я провел в молодости несколько лет и всякий раз, просматривая сообщения, предложения и счета своего управляющего, вспоминал о тех минувших светлых днях. Со времени моего детства я посетил это имение один только раз. Пять лет тому назад я в течение недели охотился на диких коз в Хрудимских лесах.
