шоколадных конфет.
- Угощайся, - сказал он так, словно бы желал извиниться перед гостем.
- Ты здесь уже долго? – спросил Войнич, желая обойти щекотливую тему.
- С прошлой осени. Мне стало хуже, когда начался учебный год. Летом я чувствовал себя хорошо. И был уверен, что выздоровею, но сейчас как-то ослабел. Даже читать не могу, а ужасно хотелось бы. Не говоря уже про живопись. Гадская жизнь.
Войнич не мог удержаться, чтобы не глядеть на разложенные повсюду подрамники, на приколотые к стене эскизы и гравюры. Тило превратил свою комнату в мастерскую художника.
- Ты изучаешь живопись? – неуверенно спросил он.
Тило поудобнее улегся на кровати, опирая голову на локте и подтянув колени.
- Историю искусства. Я занимаюсь пейзажем.
Войнич понятия не имел, что сказать. Но явно не то, что сам изучает водопроводно-канализационную инженерию.
- Творится нечто странное, - вернулся Тило к предыдущей теме. – Некая сила вызывает, что… Понятия не имею, как бы это выразить. В лесу обнаруживают разодранные тела. Кузены Опитца. Они здесь все кузены. По фамилии Фишер, Тильх или Опитц.
- Откуда ты все это знаешь?
- Видел того убитого в прошлом году. Когда его тело притащили в деревню. По кускам.
Войнич подозрительно глянул на молодого человека.
- Да, именно так. По кусочкам. И, по-моему, даже не все обнаружили.
- Ты видел тело?
- Его несли под утро на одеяле в деревню.
Мечислав не поверил Тило. Сейчас он испытывал отвращение, усталость и разочарование, потому что ему казалось, что, будучи его ровесником, Тило станет его своего рода товарищем. Он думал, что расскажет о том, что видел в столовой, про тело на столе. Возможно, он даже расскажет ему про Глицерию или про отца, но теперь как-то утратил запал, а вдобавок чувствовал странное воздействие наливки - физически, что правда, обессиливающей, зато интенсифицирующей мышление. Сейчас ему казалось, будто бы его мысли – это отара беспорядочно и в случайных направлениях разбегающихся овец.
- Тило, я уже пойду. Похоже, что горячка берет и меня, - он поднялся и направился к двери.
Тот открыл глаза и поднялся на локте.
- Не уходи еще, - попросил.
Войнич вернулся и присел на краешке кровати.
- Не думай о подобных вещах. Все это высосанные из пальца сказки. Мы здесь в безопасности и сражаемся только лишь с собственной болезнью.
- Тебе известно, какую самую частую ошибку совершает человек в момент опасности? Му кажется, будто бы его жизнь является исключительной, и что смерть его не касается. Человек не верит в собственную смерть. Думаешь, я верю в собственную смерть?
Тило опал на подушку.
Войнич ничего ему не ответил. Он смертельно устал. Когда же он попытался собраться, чтобы уйти, Тило склонился к нему:
- Будь поосторожнее с ними, в особенности – с Опитцем, это хитрожопый тип. Эту свою жену он бил, издевался над нею. Мне кажется, он ее убил, а потом повесил. Или же заставил, чтобы она повесилась.
Войнич захлопал веками, сам он предпочитал об этом не думать. Тило следовало выспаться. И, хотя сам отдал бы все, чтобы лежать в собственной постели, запротестовал:
- Не верю. Что, никто не заявил об этом в полицию?
- С женами ведь оно такое дело. Здесь ними никто голову особо не морочит. Я же здесь только лишь пациент. Сам едва живу, - пожал Тило плечами.
Войнич сунул конфету в рот. Оказалась, что она внутри начинена самым настоящим мягоньким марципаном; и как раз в этот момент ему припомнилось, чем еще пахла Schwärmerei – это был запах псиных лап. Он улыбнулся сам себе, вспомнив собственного пса – тот был у него в детстве, но, поскольку щенок погрыз ковер его отцу в кабинете, животному запретили больше заходить в дом, а потом, когда они переезжали в город, пес остался в деревне.
Теперь Войнич спросил про Лукаса и Августа, посчитав, что ситуация созрела для сплетен.
- Те еще фрукты, - оживленно отвечал Тило.
Было заметно, что ему нравится говорить о других. Он заявил, что ни у того, ни у другого денег нет, что они зависят от милости семей; Август – сестры, а Лукас – вроде бы как – дочери. Иногда у него складывалось впечатление, что Лукас – это настолько подозрительный тип, что это должен быть российский шпион, которого выслали сюда на лечение. И, вроде как, его фамилия вовсе даже не Лукас, а Лукасевич, и что, как минимум наполовину, он тоже поляк. Еще Тило считал, что не все здесь по-настоящему больны, некоторые только притворяются, чтобы сбежать от жизни или же спрятаться здесь. Он подождал эффекта, который вызовут его слова, после чего предупредил Войнича остерегаться Августа.
- Ну что тебе сказать? Это человек пиявка.
Мечислав пытался выяснить, что тот имеет в виду, но Тило уже был занят Фроммером. Этот человек оказался теософом и спиритуалистом, повсюду он видел духов. Лукас говорил ему, будто бы Фроммер очень болен, но Тило сообщил, что никогда не видел, чтобы Фроммер кашлял. Сюда он регулярно приезжал на несколько недель, после чего возвращался в свой сырой город Бреслау, откуда вновь возвращался через несколько недель – отдохнувший и расслабленный. Его сложно было раскусить, и Тило ему не верил, но все равно предпочитал его чудаческую компанию чем мрачную настырность Лукаса и претенциозность Августа.
- Не напоминает ли он и тебе оловянного солдатика, такой же несгибаемый, готовый к любому вызову из иного мира. И этот его воротничок. Ну кто теперь носит такой воротничок?
Ну да, кто теперь носит такие воротнички? Вот только у Войнича сложилось неясное впечатление, будто бы Тило желает сообщить ему нечто совершенно другое, что-то такое, что никак не было связано с мужчинами из пансионата или даже со смертью жены хозяина. Парень глядел на Войнича внимательно, словно бы желая, чтобы тот сам о чем-то догадался – то ли несколько иронично, то ли ожидающе. Но, поскольку, вроде как. Понимал, в чем тут дело, Тило потянулся и зевнул:
- Мне кажется, он курит опиум. Иногда у него такой мутный взгляд.
И в этот момент они услышали тихий стук в дверь, и Тило глянул на Войнича с выражением: "Вот видишь?". Они увидели голову Опитца.
- Все в порядке? – спросила голова.
- Да, да, мы уже расходимся по постелям, - слабым голосом сообщил Тило. – Я только хотел, чтобы герр Войнич закрыл мне окно. Что-то там заедает.
- Да, уже выхожу, - сказал Мечислав и воспользовался оказией покинуть комнату больного. Он чувствовал, что на сегодня сенсационных новостей и сплетен будет достаточно.
- Ах, вот оно что. Завтра пришлю Раймунда. Спите.
Тило лишь выразительно поглядел на стоящего за порогом
