верил. "Народные сказки", говаривал отец. Если же говорить о жабе, то да, действительно: она была толстой и бесформенной, а юбки с фартуком еще сильнее деформировали ее фигуру. Вот если бы Глицерия присела на корточки в кухне, если бы подняла голову – да, она была бы похожа на жабу.
После гимна прочитали фрагмент Евангелия от Матфея про агнцев и козлищ, которому Войнич, говоря откровенно, никогда особого внимания не уделял. Придет Сын Человеческий и, как хороший пастырь отделяет агнцев от козлищ, так и он отделит справедливых от несправедливых. Войничу сделалось жаль козлов, таких умных животных; в деревне, в их доме было маленькой стадо коз. Особенно забавными были маленькие козлята, любопытные и храбрые. Ребенком он игрался с ними и даже приписывал им своего рода чувство юмора. Вот что Спаситель имел против козлов? Может, дело было в том, что они не рожали и не давали молока? Тогда где же сами козы и их потомство? Почему Евангелие их не упоминает? Что за странный рассказ, подумал Мечислав. Еще какое-то время он размышлял над тем, была ли фрау Опитц овечкой или козой. А сам он? Ну а Седой Лев с Августом, они кто? Козлищи? А Тило? Теперь уже воображение, никак не ограничиваемое вниманием – парень с трудом мог сконцентрироваться на немецкой проповеди пастора, который к тому же говорил на местном диалекте, практически непонятном для Войнича – разыгралось не на шутку, и под его влиянием у всех сидящих в костёле людей были головы козлищ и агнцев. Что самое интересное, козлищ было больше, они казались более выразительными и интересными, но удивляла и сосредоточенность на овечьих и бараньих мордах, в особенности, по той стороне, где сидели женщины - спокойные, вытянутые, мягкие мордашки, их мягкий, доверчивый взгляд.
Ну да, взгляд… Его он чувствовал уже какое-то время, на шее, на затылке. Повернулся, вроде как для того, чтобы оглядеть скупое оснащение места культа. Прямо за ним сидел парень, подросток с покрытым румянцем лицом, в очках с проволочной оправой и чрезвычайно толстыми, сильно увеличивающими его серые глаза стеклами. У Войнича сложилось впечатление, будто бы парнишка ожидает его взгляда – было в нем какое-то невероятное напряжение, как будто бы парень хотел дать ему какой-то знак, о чем-то напомнить… Тут до Мечислава дошло, что ситуация сложилась странной и неприятной, поэтому повернул голову снова и попытался сразу же об этом забыть.
Костёл он покинул пораньше и бочком, чтобы успеть на последнюю раздачу обеда. Впоследствии он пояснит это плохим самочувствием, в конце концов, здесь все больные. Он заметил, что и других достала долинная проповедь пастора – под дверью стояло трое мужчин с удивительно потемневшими, словно задымленными лицами. Они и сейчас курили папиросы, а дым окружал их голубоватым облачком. Они разговаривали вполголоса, явно ожидая, когда их родные выйдут из костёла.
Мечислав не ждал товарищей, но, охваченный каким-то приливом плохого настроения, направился вниз, вытягивая свои длинные, худые ноги, и почти что сбежал в курхаус на обед – оживившийся внезапно голод отозвался будто колокол, призывающий на мессу тела.
На кладбище в Лангвальтерсдорф отправились в двух экипажах. Это можно было рассматривать как повод выбраться из котловины Гёрберсдорфа в широкий мир. Сразу же сделалось несколько светлее, несколько раз сквозь тучи пробилось резкое осеннее солнце, демонстрируя невероятную феерию красок на горных склонах. Ехали они вдоль горной реки, на которой предусмотрительные местные жители содержали пруды, в которых разводили несчастных форелей.
Только лишь сейчас можно было осознать для себя, сколь необычно расположение этой деревни, поскольку в нее въезжали под железнодорожным виадуком, через довольно узкий проезд, в котором с трудом могли разъехаться две запряженные лошадьми повозки; и если бы они были фургонами, которыми в городе развозят уголь и другие товары, проблемы были бы точно немалыми.
За этими "вратами" расстилались собственно Гёрберсдорф и вся долина, расположенные, якобы, над огромным подземным озером, между многочисленными, хотя и не слишком высокими горами Потому-то герр Август говорил, что они проживают в лейденской банке, в которой смешиваются различные вибрации и из них порождается электрический ток.
Кладбище в Лагвальтерсдорфе было старым и тесным, явно не рассчитанным на покойников из санатория, которого здесь еще не было, когда разбивали некрополь; уже очень скоро на нем перестанет хватать места. Кладбище располагалось возле стройной церкви, практически на перекрестке двух мощеных дорог, одна из которых вела в Вальденбург, а вторая, через широкое, светлое плоскогорье, через НидерВюстегерсдорф – в Глатц. Кладбище не было похожи на те, которые Войнич знал по Польше. Он не был привычным к подобной скромности и отсутствию претенциозности. На востоке все выглядело совершенно иначе – могилы были крупными, каждая отличалась от окружающих, многие были богато украшенными, с фигурами. С детства Мечислава трогали те, что были украшены плачущим ангелом, возможно, потому что могила матери была снабжена именно такой скульптурой. Отец заказал ее по предполагаемому желанию сына, хотя тот не мог его еще выразить, поскольку был слишком маленьким. Отцу Мечислава Войнича и действительно могло казаться, что сын пожелает иметь именно такого ангела на могиле матери, которая умерла через несколько месяцев после родов, ослабленная усилиями по приведению в мир ребенка и некоей меланхолией, которую сложно было объяснить. Сейчас для Мечислава память о матери навсегда связывалась с тем каменным худощавым ангелом, опустившимся на колени в жесте глубочайшего отчаяния, которое не пристойно небесным существам.
Здешние жители должны были как-то по-другому справляться с памятью о своих умерших, быть может, они как-то не так тренировали воображение, и в своей любви к конкретности предпочитали заменять ее фотографиями покойников, тщательно оправленными в рамочки и поставленными на предметах мебели либо повешенными на стенке; потому что кладбище было заполнено рядами надгробий, очень похожих одно на другое, хитроумно размещенных и скромных, но весьма ухоженных. Какой-то каменотес уверенной рукой вырезал необходимые для поддержания памяти сведения: имя, фамилию, даты рождения и смерти, иногда – только лишь смерти. Иной раз трудно было сказать себе, а кем были лежащие под могильными плитами покойники. Ничего для воображения. Но будущий инженер Войнич глядел на кладбище с особой точки зрения, как сечение через слои почвы, наполненное горизонтальными линиями, словно на чертежах, которые они делали в институте: верхний слой – это прямоугольники надгробий, ниже – слой травы, растений и их корней, с жадностью уходящих глубоко вниз; полоса уже слежавшейся земли, но отличающейся от окружающей тем, что была искусственно смешана, далее был крупный прямоугольник гроба и его содержимое, нерегулярные очертания того, что остается от людского тела,
