ее голову. -- Кладите тише, так! -- он прикрыл ее платком й шубой, которая висела на вешалке. -- Несите, не встряхивайте. Скажите Кузьме Никифоровичу, что я сейчас буду. Служители подняли носилки и пошли. Кротов направился в кабинет начальника. Тот сидел за столом и с азартом говорил помощнику: -- Наверх, наверх! Ну, а там бы удавилась на волосах. Чего уж тут, а? Ну, что, батенька? -- обратился он к Кротову. Будет жива? -- Ничего не могу ответить. У вас, сказывают, трубочка какая-то, в которой порошок был. Хочу вымерить. -- Есть, есть! -- начальник открыл ящик стола и, вынув две жестяных трубки, протянул их Кротову. -- Одна у нее, другая у него! Со двора через дыру. Вот как, батенька! Кротов посмотрел их. Белой жести -- одна с зелеными полосками, другая с красными. Узкий конец каждой из них был заткнут пробкою, а широкий был, вероятно, заложен бумагою или ватою. Как будто были взяты дешевые детские дудки, которые продают по пятаку на лотках, свисток сбит, а раструб неровно срезан ножницами. -- Я захвачу в аптеку. Вымерить. -- Пожалуйста. Только верните, батенька! Кротов прошел в госпиталь. Салазкин встретил его на площадке лестницы, и Кротов разглядел его взволнованное покрасневшее лицо. -- Все сделал, -- сказал он глухо. -- Жива? -- быстро спросил Кротов, -- Будто лучше стало, -- ответил Салазкин и отвернулся. Кротов торопливо вошел в аптеку. -- Если не велик прием, -- сказал он, -- можно будет спасти. Вымеряйте, сколько сюда кокаину войдет, а я к ней пройду. Кротов передал трубку, взял шприц, флакон с эфиром и торопливо пошел в госпиталь. XV. Кротов вошел в небольшую комнату, которая, хотя и была тоже одиночной камерой, и имела окно с решеткою, но не производила впечатления холодной угрюмости, как тюремная камера. Чистые белые стены, чистый накрытый клеенкою столик, мягкий свет электричества в матовой лампочке делали ее приветливой. Он подошел к постели. Сиделка встала при его входе и отошла к двери. -- Не приходила в себя? -- Нет, все так же, Только дышит ровнее... -- Приподнимите ее, -- сказал Кротов, -- посадите и придержите. Сиделка осторожно приподняла девушку и, обняв, держала ее. Голова девушки качнулась, и волосы волною упали на руки Кротова. Он отвернул волосы, взял шприц и привычной рукою быстро произвел укол и впрыскиванье. -- Так, теперь опустите и можете идти. Я позову! Сиделка нежно опустила девушку, поправила под ее головою подушку и неслышно вышла из комнаты. Кротов сел на табуретке подле кровати и внимательно стал смотреть на свою пациентку. Лицо ее побледнело и словно припухло, глава были так же раскрыты и смотрели с тою же неподвижностью расширенными зрачками. Кротов проникся жалостью к этому молодому существу, к этой умирающей жизни, и ревность врача возбуждала его. Нет, не даст он погибнуть этой молодой жизни! Какие мускулы, какое свежее, крепкое тело, какое умное энергичное личико. Он нагнулся, прислушиваясь к ее дыханию. Оно стало глубже. В комнату на цыпочках вошел Салазкин и сказал вполголоса: -- Глеб Степанович, если полную насыпать, все 15 выходят. Ну, а если допустить, что бумагой забили, 10 уж наверное! -- Спасибо, отошлите трубку начальнику. Лучше сами снесите и побудьте в аптеке. Может, понадобитесь! Фельдшер нагнулся и чуть слышно прошептал: -- А тот скончался. Людвиг Сигизмундович чертей так и сыпал. Теперь к начальнику пошел. Кротов молча кивнул, не спуская глаз с лежащей перед ним. Ему показалось, что начинается реакция. Фельдшер неслышно вышел. Кротов торжественно улыбнулся. -- Она спасена! 10 граммов, но, ведь, она не Макаров. Тот, вероятно, съел все и остатки языком слизал, а она добрую половину рассыпала... возможность есть!.. Девушка вдруг заметалась и проговорила: -- Пить! Кротов осторожно приподнял ее голову и поднес к ее губам кружку с водою. Она жадно сделала несколько глотков и откинулась на подушку. Щеки ее окрасились; глаза закрылись и открылись снова уже с осмысленным выражением. Кротов ясно прочел в них сперва недоумение, потом тревогу. Надо торопиться! Он взял в руки шприц и флакон с эфиром. -- Меня перевели в другую камеру? -- вдруг спросила она, быстро поворачиваясь на бок. Глаза ее вспыхнули, щеки покраснели. -- Кто вы? Доктор? Кротов кивнул и, оставив флакон с эфиром, взял девушку за руку. -- Да, я доктор; вы -- больная и у меня в госпитале. Она резко отдернула руку и сказала: -- А! Так вы меня спасаете? Кротов опять кивнул и снова хотел взять ее руку, но она отодвинулась к стене и ее глаза вспыхнули презреньем. -- Спасаете! для палача... вам велели? Кротов отшатнулся, словно его ударили в лицо, шприц со звоном упал на пол и разбился. Мысли в беспорядочном вихре закружились в голове. О чем он думал? Как это не пришло ему в голову? Долг врача -- спасти жизнь, но не для казни! Такого долга не может быть, никто не может предъявить ему такого требования... Вместо смерти на постели, здесь, подле него, -- смерть под перекладиной в сером мешке!.. Он развязал галстук, расстегнул ворот рубашки, а девушка возбужденно говорила: -- Вы должны это сделать, как доктор, тюремный доктор... Что же? Я мало приняла, что ли? Или скоро открыли, успели помочь... В голосе ее послышалось страданье. Она опустила руки и прошептала совсем тихо: -- И меня повесят... Ну, что же... Кротов быстро нагнулся над ее бледным лицом. -- Нет, -- сказал он, -- этого не будет! Я... я... не отдам вас палачу! Она схватила его руку и улыбка озарила ее лицо. -- Правда? Я умру? Здесь... -- и в голосе ее послышалась неподдельная радость. Кротов не был в силах ответить ей, только кивнул. -- Спасибо вам! Я знаю, -- она сердито нахмурила тонкие брови, -- я торопилась, я много просыпала... Но за мной так следили... -- Доктор, а он? -- вдруг спросила она и впилась в лицо Кротова глазами. Он понял ее вопрос и ответил: -- Он уже умер... Кротову показалось, что она засмеялась... Да, ее губы улыбались, а из глаз катились частые, крупные слезы. -- О! Он-то, я знаю, -- не просыпал, -- с гордостью сказала она, и в изнеможении откинулась на подушку... Лицо ее осунулось; она заметалась. Кротов взял ее руку. Пульс бился учащенно, потом замирал и снова бешено бился. -- Молодец Костя! -- вдруг сказала
