она, -- мой светлый... мой милый... Ты говорил, что, умирая, надо показать, как умирать надо. И показал!.. Она заметалась и начала говорить шепотом. Кротов отер с ее лица пот, потом вытер свое лицо. Теперь уже переход "туда". Она бредит и счастлива. -- Да, да! Мы уедем... только времени мало, -- шептала она, -- здесь хлопочут. За нами он... он следит! Они на каторгу нас, а мы в Лондон... хорошо... мы еще поживем... Папа, папа, ты любишь меня, да? Зачем ты грустный? Ты и его полюбишь, да? И все вместе... Прочь! вы не смеете прикасаться ко мне... Здесь не застенок... Она очнулась и раскрыла глаза, тяжело переводя дух. -- Пить! Кротов подал ей кружку. Девушка глотнула и потом прошептала: -- Волоса... отрежьте... папе... пожалуйста... он... -- и опять заметалась. Кротов нагнулся над нею. Она вздрогнула, голова ее судорожно метнулась, в горле заклокотало. -- Кончается, -- тихо сказана сиделка, стоя на пороге комнаты и крестясь. -- Все! -- произнес Кротов, и, сложив руки на груди девушки, поправил ее скатившуюся голову и осторожно поцеловал в лоб. -- Принесите ножницы, -- сказал он сиделке. Она принесла и с удивлением увидела, как доктор отрезал у покойницы прядь волос и бережно завернул их в носовой платок. Потом он вышел в аптеку и сказал фельдшеру: -- Все, Кузьма Никифорович, -- скончалась! Тот широко перекрестился. -- Слава Господу, -- проговорил он дрогнувшим голосом, -- без надругания! Сама! Кротов спустился в главный корпус и вошел в дежурную комнату. Виноградов с шашкой через плечо, не снимая фуражки, лежал на диване и громко храпел. Кротов присел к своему столу, засветил лампочку и дрожащей рукою составил рапорт о смерти политической осужденной Холиной, происшедшей от паралича дыхательных органов, вследствие приема кокаина в количестве до 10 граммов. Потом он встал и растолкал Виноградова. Тот сразу проснулся и вскочил на ноги. -- Фу! Напутали! Ну, что? -- Умерла! -- И эта! Запишем. В котором часу? -- он подошел к столу п нагнулся над листом бумаги, взяв перо. -- В 4 с половиною. Я составил рапорт. У меня на столе. -- Отлично. А тот в 4 ровно. Чисто, как гусарская шпора... Фу, изморился за ночь! -- он подал Кротову руку и снова улегся на диване. Кротов оделся и вышел. На дворе с ним встретился начальник. Он только что вышел из своей квартиры, направляясь в тюрьму, и остановил Кротова. -- Ну, что, батенька, спасли? Кротов ответил. -- Вот! -- сказал начальник, -- оба! Понятно, будет история... А я что? Что я мог? -- Спокойной ночи, -- произнес Кротов. -- Идите? Устали? -- начальник на мгновенье задержал его руку и тихо сказал ему: -- А я доволен! Да! По человечеству... для палача еще двое остались, вот!.. Эх, если бы не два года до пенсии! -- круто окончил он и, пожав Кротову руку, пошел назад к своей квартире. XVI. Метель, разыгравшаяся ночью, теперь стихла, но снег продолжал падать белыми хлопьями. Погода потеплела. Кротов с трудом переставлял ноги по глубокому снегу, то и дело падая в сугробы. Ему стало жарко, но он не замечал этого, весь поглощенный переживанием последних часов. На его глазах снова и снова и умирала девушка, радуясь своей смерти. Он не разбирался в своих мыслях и только чувствовал томительную, как зубная боль, скорбь да мгновениями, словно заревом пожара, мысли его вдруг освещались непримиримой злобой и жаждой мести. Тогда он останавливался на дороге и с изумлением переводил дыхание, -- так были чужды ему эти чувства. Вдруг кто-то тронул его плечо. Он обернулся. Подле него стоял весь засыпанный снегом Суров. -- Ты здесь? Отчего не спишь? -- Что ты там делал так долго? Что случилось? -- глухо спросил Суров. -- Отравились оба, -- тихо ответил Кротов. -- Умерли?.. -- Да... -- Он?.. Оба?.. И она?.. -- голос Сурова вздрагивал и прерывался. -- Оба... сперва он, недавно она! -- и Кротов устало сказал: -- Ах, Виктор, как это ужасно!.. Суров презрительно передернул плечами и снова спросил: -- Ты, наверное, знаешь, что и она? -- Господи, да я при ней был до последней минуты. Руки ей сложил, в лоб поцеловал... В мертвый лоб, -- тихо прибавил он и окончил: -- и она умерла спокойно, в чистой постели, в чистом белье... Суров круто повернулся от него, но тотчас обернулся опять. -- Спасибо тебе за все, -- сказал он глухо, протягивая руку, -- и прощай! Кротов ухватил его за плечо. -- Постой, куда же ты? Как же это? А с моими... -- Поклонись им. А тут поезд скоро. Ночной... я с ним... -- Стой же, а деньги? Вещи? -- А, деньги! Ну, пойдем, скорее только, -- и он, засунув руки в рукава, подняв плечи, молча пошел рядом с Кротовым. Они дошли до дома, перешли двор и через кухню прошли в квартиру. Кротов вошел в кабинет и зажег свечу. Горничная, светившая им кухонной лампой, ушла. -- Я раздеваться не буду, -- сказал Суров, сбрасывая галоши и расстегнув башлык. Он вошел в кабинет, сел и тотчас закурил. Папироса прыгала в его пальцах, пока он подносил ее к свечке, и вздрагивала в его губах. Кротов достал из ящика пакет и положил его подле Сурова. -- Сосчитай... ты брал два раза. Суров молча кивнул, сосредоточенно торопливо глотая дым. Потом встал и вдруг обратился к Кротову: -- Глеб, ты сказал -- она при тебе умерла! Кротов услышал дрогнувший голос и увидел бледное, как бумага, лицо с тоскливым взглядом. Он кивнул и прибавил: -- Я не решился ее спасать... зачем? Суров с трудом перевел дыхание. -- Да, да, это хорошо!.. Глеб, она тяжело помирала? Бредила, поминала кого-нибудь?.. А?.. Отца поминала? -- чуть слышно проговорил Суров. -- Да!.. -- Кротов понизил голос до шепота, -- и просила ему волосы передать... я отрезал... а где он?.. -- Где волоса? Покажи!.. передам... -- Вот... Кротов бережно вынул платок и осторожно развернул его. Суров жадно схватил прядь волнистых волос. -- Ее... она... Маруська моя, Маруська!.. -- вдруг вырвалось у него из груди с хриплым клокотом. Он прижал волоса к лицу и ничком упал на диван. Плечи его вздрагивали. Он всхлипывал и хрипло переводил дыхание. Кротов на мгновение остолбенел. Потом мысли его вдруг прояснели. Как же он не
