В.Ю.: Я премного наслышан об этом неординарном произведении.
Фрагменты его читал с большим интересом в "Доне"...
Ю.К.: Вот, видите, дорогой собрат по перу: коль вы – профессиональный критик и профессор филологии – не удосужились прочитать роман полностью, что спрашивать с других?.. Роман "Письмена" – пожалуй, самое значительное из моих сочинений. Это историческое повествование, совершенно, на мой взгляд, оригинальное, потому что ничего похожего я не знаю. Я написал довольно широкое полотно (35 авторских листов) – это Русь в начале первого века нашей эры, как я её вижу в тех временах. Разумеется, это не взгляд учёного, и на научную достоверность я не претендую, хотя до сих пор мне не удалось поймать себя на чём-то, что противоречило бы здравому смыслу и что заставило бы меня подосадовать. Напротив, я иногда узнаю из надёжных источников подтверждение некоторых своих догадок...
В.Ю.: Упрёк ваш, Юрий Васильевич, принимаю: "Письмена" прочитаю. Немало лет я изучаю русскую историческую романистику, посвятил ей докторскую диссертацию и несколько монографий. Поэтому считаю своим долгом познакомиться с вашей исторической концепцией, ведь столько ненависти и грязи на нашу историю вылито русофобами всех мастей, особенно в наше "плюралистическое" время, когда считается чуть ли не "долгом чести" вылить ушат помойной жижи на великое прошлое России...
Ю.К.: Для меня в этом романе важно было понять, почему христианство так естественно прилегло к душе русского человека, славянина. Недавно я познакомился с солидным суждением учёных о том, что, собственно, христианство угнездилось в русской среде задолго до крещения князем Владимиром – а это была и моя догадка! Я предполагаю, что апостол Андрей учил... но какое мощное воздействие оказывала на него эта среда, и природная, и человеческая, русская, культурная! Мне непереносима мысль о том, что грамотность, письменность на Руси началась с кириллицы, с принятием христианства. Непереносима потому, что это неестественно при наших-то просторах, пространствах. Поэтому я придерживаюсь того убеждения, что бытование русичей той поры было немыслимо без письменности. Наверняка было несколько систем этой письменности, несколько алфавитов. Но не ждите от меня доказательств этого – это дело учёных.
В.Ю.: С великой радостью поддерживаю ваш истинно патриотический взгляд на нашу национальную историю! Уже многократно научно доказано, что наши далёкие предки жили богатой духоподъёмной жизнью, которая, конечно же, невозможна без воодушевляющей их идеологии и религиозного верования. Помните, писатель Владимир Чивилихин, оперируя найденными археологами в Сибири орхоноенисейскими письменами, сделал потрясающий вывод: исторические корни наших предтечей уходят в дальнее вековечье. Тридцать (!) тысяч лет тому назад на сибирской равнине процветала цивилизация наших предков, она много старше восточно-азиатских цивилизаций, не говоря уже о Древней Греции и Риме. Наши предки знали письмо, нотные знаки – "крючки", активно торговали, пользовались земледелием, владели ремёслами, обладали высокоразвитой культурой. И вот естественный вопрос: со свойственным нашим славным предтечам очень сильным мифологическим сознанием могли ли они обходиться без божественной веры?.. Уровень их религиозной культуры, как отмечает знаменитый русский историк, академик Борис Александрович Рыбаков, был настолько высок, что варварский этап "многобожия", то есть языческие верования, давно и безвозвратно ими был уже пройден. Объективно пришла другая вера, очень близкая к православной вере, – единобожие (см., например, крупное исследование Б.А. Рыбакова "Языческая Русь").
Но вернёмся теперь к нашим запутанным временам и давайте подумаем вместе над нелёгким вопросом, над которым упорно бились столетиями раньше и бьются нынче очень многие "инженеры человеческих душ": как совместить высокий полёт творческих исканий и жёсткие реалии жизненных обстоятельств, когда без денег элементарно не решишь ни один пустяковый вопрос, не говоря уже о возделывании благородной литературной нивы. Помните, даже великий Пушкин, который, как известно, не вылезал из больших долгов, страдательно и одновременно скорбно-иронично говаривал: "Без денег, дружок, и независимость зависит..." Но что примечательно, будучи при царе и при дворе, он не был лакействующим, услужливым придворным поэтом, не писал "под заказ", – сохранил лицо, достоинство высшего порядка и, самое главное, до конца остался творцом высочайшего духа, а не златого тельца!..
Ю.К.: Я хорошо помню ваше, Владимир Александрович, доброе, рассудительное письмо, в котором вы предлагали мне деликатно, не наступая на собственное самолюбие, протоптать стёжку-дорожку к власть имущим господам с целью разрешения своих материальных, нелёгких, прямо скажу, жизненных обстоятельств – во имя литературы и для литературы. Разумеется, суждение ваше справедливо, ибо оно верно, однако же только отчасти. Это очень важная позиция, на которой я хотел бы перед вами определиться.
Деньги – это, конечно, хорошо, открещиваться от них не надо. Но если б я ставил перед собой такую цель – непременно иметь много денег, то я занялся бы более доходным делом – жульничеством, коммерцией или разбоем.
Моя цель более благородна: я хочу обрести бессмертие. Ни больше, ни меньше. Я хочу, чтоб обо мне помнили после того, как я завершу свой земной путь... чтоб написанное мною волновало людские души... чтоб голос мой был слышен и сотни лет спустя... чтоб ко мне обращались умами и сердцами, как к близкому человеку...
А само достижение этой цели чрезвычайно увлекательно. Я этим дышу. Для меня сочинительство сопряжено с тем глубоким чувством, которое сродни влюблённости при том, что любовь взаимна, а это удел избранных. Я напомню страстное моление Гоголя, обращённое к своему гению:
"О, не разлучайся со мной! Живи на земле со мной хотя два часа каждый день, как прекрасный брат мой! Я совершу, я совершу! Жизнь кипит во мне. Труды мои будут вдохновенны. Над ними будет веять недоступное земле божество. Я совершу! О, поцелуй и благослови меня!"
А вы, доктор, академик, лауреат, толкуете мне о деньгах... Как вы приземлены, Владимир Александрович! Писательство – дело более серьёзное, нежели просто земное бытие, – оно на другом, поднебесном уровне. Между небом и землёй только писатель, а больше никого. Итак, руководствуйтесь этим, и забудьте о деньгах. Нет, как живой человек, я, естественно, кое в чём припадаю к земному, насущному. Я последовал вашему доброму совету, обратился к тверскому губернатору Зеленину, но не с жалкой просьбой подать милостыню нищему русскому писателю, а с целью пробудить в нём осознание полубожественной природы писательского творчества. Ну, а деньги... что ж, они нужны на хлеб и бумагу, на гусиное перо... Из-за кризиса же пусть тревожатся те, у кого денег много. А у меня их нет. Дети должны родиться на свет и книги писаться, несмотря на войны, землетрясения и кризисы. Будем держать голову высоко... пока её не покроют волны.
Виталий ЧЕЛЫШЕВ НАШИ КНИГИ
Георгий НИКОЛАЕВ. Загадка Есенина. Роман-эссе. - М., Зебра Е; 2011, 512 с.
В московскую жару 2010 года мой друг Георгий Ильич Николаев покинул нас навсегда. Но осталась его последняя, как завещание, книга, над которой писатель работал до финального дня жизни. Я скажу о ней совсем чуть-чуть: вы ведь её прочитаете. Мне предстоит лишь обозначить точки вашего раздражения, когда вам захочется, как и мне (лет 25 назад), отложить книгу с восклицанием: "Да что он выдумывает? При чём здесь Новалис? Гёте? Шопенгауэр? Это что? Бред сумасшедшего!"
Остыньте. Я вас предупредил, ибо сам прошёл через подобные всплески эмоций давным-давно, пока не увидел, что эти мысли и рассуждения имеют право на существование, поскольку у них есть общий знаменатель.
Для германиста и переводчика Георгия Николаева было естественным сравнить обожаемого Сергея Есенина с любимыми немецкими писателями, поэтами и философами. У меня выписано море цитат из романа. Отчёркнуты места, с которыми я спорил, но согласился. И другие, – которые так и зависли в состоянии незавершённого спора.
Он анатомирует стихи и сравнивает их с другими. Он анатомирует взгляды разных философов и поэтов. Он ведёт спор о сути поэзии, науки, религии, идеологии. О материальном и духовном. О женщине и её роли в мире. О жизни и смерти. О сочетании мифов и реальности.
Да, это роман о Есенине. Но это роман и о самом Георгии Николаеве, никогда и нигде не скрывавшем своих взглядов. В тексте, как в проявителе, сквозь все события, сквозь всю вселенную мыслей, грубо и зримо прорисовывается трагическая фигура самого автора.
