Перед тем как расстаться, Абири спросила:
– Дать тебе телефон?
– Что? – не понял он, решив, что она зачем-то хочет дать ему номер своего сотового.
– Мне показалось, что ты собираешься позвонить по телефону-автомату. Если тебе нужно поговорить, у меня есть мобильник.
Зеев рассмеялся:
– Да нет, я уже поговорил. Я забыл адрес, а записку оставил дома.
Только около десяти вечера он сумел позвонить из телефона-автомата в Ришон-Ле-Ционе.
Ему не удалось скрыть изумления в голосе, когда он спросил Авраама:
– А что, кто-то видел, как Офер здесь ошивается? То есть у вас есть сведения, что он жив?
– А почему бы ему и не быть живым? – ответил инспектор, и учитель окончательно запутался.
– Да нет, я хотел сказать: вы знаете, где он находится? – спросил он.
– Наверняка мы не знаем ничего. Пытаемся проверить любую информацию, какую получаем.
– Почему же вы верите такой информации? – продолжал спрашивать Зеев. – Неужели вы проводите розыск на основании каждого телефонного звонка?
Авраам недоуменно уставился на него.
– Мы пытаемся проверять всё, – сказал он.
К ним подошла молодая сотрудница полиции. В руках она держала тряпки, бывшие некогда коричневыми вельветовыми брюками.
– Ладно, прошу прощения, – нетерпеливо сказал Авраам, – у меня дела. Спасибо, что присоединились к поискам, и обещаю, что на неделе вам назначат еще одну встречу. Напомните свое имя, пожалуйста.
– Зеев Авни, – успел ответить учитель. – Хорошо, что спрашиваете, – та ваша коллега, которая допрашивала меня в четверг, этого не спросила. Буду рад поговорить с вами об Офере. Не знаю, что вы успели выяснить до сих пор, но я мог бы многое вам рассказать. Мы, правда, переехали сюда всего год с небольшим назад, а перед этим жили в Тель-Авиве. Я и сейчас работаю в Тель-Авиве. Но думаю, я успел хорошо узнать Офера в те месяцы, что давал ему частные уроки.
Инспектор Авраам что-то показал рукой, и женщина-полицейский вложила коричневые вельветовые брюки в большой черный пластиковый мешок. Зеев услышал, как она говорит:
– Почему бы и нет? Хоть дюны почистим, поможем Управлению охраны природы.
После этого Зеев уже не вернулся к группе, участвующей в поисках. Оттого, что выяснилось столько подробностей, к нему пришло некоторое удовлетворение, смешивающееся с разочарованием из-за краткости беседы с Авраамом. В своих фантазиях он представлял себе этот разговор гораздо более развернутым. Воображал, как они обмениваются информацией и даже идеями. Его потянуло домой, и он пожалел, что не приехал на мотороллере.
Но на обратном пути Зеев почувствовал, как к нему подступает, завладевая им, отчаяние. Сначала он не понял, в чем дело. В том ли, что он вдруг осознал тяжесть своего поступка, или из-за нетерпения, проявленного Авраамом, из-за того, что тот его не узнал, когда он представился? Хотелось думать, что позвонил он не зря. Ему все-таки казалось, что инспектор на минуту прислушался к нему и что его и вправду собираются еще раз пригласить для разговора об Офере.
Внезапно эта мысль застряла у него в голове.
Он почувствовал, как у него задрожали ноги. Они будто вросли в тротуар, хотя на самом деле, сам того не замечая, Зеев все ускорял свой шаг.
В разговоре с инспектором Авраамом он как бы вскользь спросил, не могла ли информация, из-за которой поиск велся именно здесь, быть передана по телефону. А ведь сам инспектор про это не говорил. Может, удастся наврать, что он услышал это от кого-то из ментов или родственников?
Зеев не помнил, как вернулся домой. Он надеялся найти там Михаль, но, открыв дверь, увидел, что квартира пуста. Мужчина лег в спальне на кровать и приказал себе закрыть глаза, как приказывают детям.
Нет сомнения, что менты вот-вот постучатся в его дверь.
5
Нажатие на ручку двери кабинета Иланы Лим было для Авраама Авраама одним из любимых моментов в его работе. Только что он пребывал в здании Центрального Тель-Авивского отделения полиции – и вот дверь за ним закрылась, и он уже в совершенно ином мире. Иногда, зная, что он к ней направляется, Илана встречала его на пороге.
И не то чтобы этот кабинет на втором этаже нового здания на улице Саломе сильно отличался от других помещений полиции. Посредине стоял большой темный деревянный стол, на нем – монитор «Делл». На стене рядом с портретами президента страны и главы правительства – благодарственные грамоты и удостоверения в рамках. На большой фотографии дивной красоты – ванкуверский висячий мост Лайонс-Гейт на закате. Лим работала там несколько лет по заданию полиции, уезжала туда вместе с семьей и потом говорила, что какая-то ее частица «осталась в этом морозном городе и в Израиль не вернулась». На двух фотографиях поменьше – сама Илана, на одной – с Ароном Бараком, бывшим председателем Верховного суда Израиля, а на второй, многолетней давности, – с певицей Ярденой Арази. На этих снимках она была молодой, с длинными каштановыми волосами, без светлых мелированных прядок, которые Авраам помнил с момента их знакомства. На столе стояла самая драгоценная фотография в черной рамке – семейная карточка на фоне базилики Сакре-Кёр в Париже, сделанная во время поездки перед мобилизацией старшего сына Иланы Амира. Он был в центре фото, возвышался над двумя младшими братьями и сестренкой, – дылда, как и его отец с матерью, обнимающие его с обеих сторон, этакий весь развеселый. Несколько месяцев спустя Амир погиб во время военных учений.
– Входи, – сказала Илана, и Авраам Авраам разочаровался, увидев, что Шрапштейн успел его опередить. У них шел какой-то разговор, и полковник хохотала до слез. – Входи, Ави, – повторила она. – Эяль докладывает о результатах вчерашних поисков.
– То есть об отсутствии оных, – сказал Шрапштейн.
Лим – видимо, в продолжение того, что сказано раньше, – возразила:
– А что, эта кожаная куртка – тоже улов. Подновить – да и щеголять… Слышала о таком в лекции о моде.
– Ты еще вельветовые брюки не забудь! – Шрапштейн захохотал вместе с Иланой.
Авраам тут же почувствовал издевку над собой. Еще вчера вечером он не понял решения Иланы присоединить к следствию Эяля Шрапштейна. С чего она решила, что ему понадобится дополнительный офицер?
«Он свободен, и ты ведь, Ави, знаешь, что парень он башковитый, хотя иногда его и заносит. Ты – старший инспектор, поставлен во главу расследования. Задействуй его, как сумеешь, и он тебе поможет», – так Лим попыталась оправдать свое решение.
– Когда приезжает Элиягу? – спросил Авраам Авраам, и она ответила:
– Уже едет, минуты через три будет здесь. А ты знаешь, Эяль, что Ави положено поздравление? У него в пятницу был день рождения.
Ей хотелось развеселить Авраама, но он сжался в комок.
– Поздравляю! И сколько же тебе стукнуло? – спросил Шрапштейн, и Илана, почувствовав неловкость, ответила за недавнего именинника:
– Еще и сорока нет. Пацанчик ты, Ави, тебе еще годика два ходить в зеленых и подающих надежды следаках. До сороковника это работает.
– А вот у меня в запасе десять лет, – сказал Эяль.
Вошел Элиягу Маалюль – почему-то в сером плаще.
– Вижу-вижу, что планку возраста я поднял, а планку красоты опустил! – произнес он свою обычную фразу и, положив руку на плечо Авраама Авраама, шепнул ему на ухо: – Рад тебя видеть. – Затем присел возле него на стул. – О’кей, начнем. Потому что я тороплюсь. Ави, проводи брифинг и постарайся все изложить как можно подробнее.
Авраам Авраам положил на стол тонкую папку с делом и вынул из нее три листка, которые отпечатал и сколол сшивателем утром в участке.
– Итак, вот, что мы имеем. Офер Шараби, житель Холона, девяносто четвертого года рождения, приводов в полицию не имеет. Числится в пропавших с утра среды. В среду, немногим раньше восьми утра он, как обычно, ушел в школу. И не пришел туда. Не оставил ни записки, ни чего-либо другого, указывающего на побег. Его мобильный телефон остался дома, так что мобильное позиционирование невозможно. Жалоба в полицию подана в четверг утром матерью, Ханой Шараби.
И тут же встрял Шрапштейн. Он поднял палец и сразу пошел говорить – этакий зубастый ученик, который не нуждается в знаке учителя, чтобы вмешаться в его речь.
– Прошло больше суток с тех пор, как он исчез, да?
– Не совсем. Мать поняла, что он не был в школе, только в среду после обеда, когда сын не вернулся домой, – рассказал Авраам. – Фактически она пришла в участок в среду под вечер, но не была однозначно уверена, подавать ли заявление о его пропаже.
Илана пока не произнесла ни слова. А Эяль все не умолкал:
– Что значит «не была однозначно уверена»? Кто с ней говорил?
– Дежурным инспектором был я, – сказал Авраам Авраам. – Она пришла к вечеру и колебалась, подавать ли жалобу…
На этом Лим его прервала.
– Продолжай, – сказала она. – Сейчас эти подробности не имеют значения. Если это окажется важным, мы к ним вернемся. Поехали дальше.
