— А почему ты заговорил о политических последствиях? — удивилась я. — Не так давно в городе было несколько инцидентов на расовой почве, но если это ритуальное убийство, расизм ни при чем.
После депортации нескольких претендентов на статус беженца группа протестующих из представителей разных рас подверглась нападению группы враждебно настроенных людей, забросавших ее камнями и бутылками, а в окна иммигрантов полетели самодельные зажигательные бомбы.
— Да потому что все, кому не по душе иной цвет кожи или иная культура, под предлогом смерти девушки потребуют ужесточения иммиграционных законов или спровоцируют новые вспышки насилия.
— А вы даже личность жертвы установить не можете, — упрекнул Финиан.
— А каким образом? Нет ни зубов, ни отпечатков пальцев, чтобы свериться с базой данных иммиграционных служб; на трупе не обнаружено особых примет или татуировок, а внутренние органы разложились, так что тоже никаких зацепок. Впрочем, одна странность есть. Она красила ногти на ногах, но не все — средние пальцы лаком не покрыты. — Он вопросительно посмотрел на меня. — Если мода такая, я о ней не слыхал.
— Нет такой моды. Ее собственная блажь скорее всего. Цвет помнишь?
— Цвет? Ах да, конечно, — пурпурный. Мы информацию о ногтях пока от прессы придерживаем — следствию может пригодиться.
— Сколько времени тело оставалось в воде? — не отставала я от Малкольма.
Он неопределенно покачал головой.
— Не возьмусь точно определить. Ручей довольно мелкий, так что солнце и насекомые поработали как следует. Кроме того, тело изувечено, а это влияет на скорость разложения. Я бы сказал, она мертва от семи до десяти дней. Принимая во внимание прочие факторы, могу предположить, что ее убили в начале недели.
Зазвонил мобильный телефон Малкольма. Я и прежде слышала у него эту мелодию из «Изгоняющего дьявола». Малкольм искоса взглянул на номер, высветившийся на дисплее, перевел взгляд на часы и только потом ответил на вызов.
— Малкольм Шерри слушает. С кем я разговариваю? — Он недовольно посмотрел на меня. — Даррен Бирн? Откуда у вас мой номер? Вам хорошо известно, что я не делаю заявлений для прессы.
Даже с того места, где я сидела, развязный голос Бирна был отчетливо слышен. Несколько раз он повторил слово «вуду».
Малкольм ерзал в кресле от возбуждения.
— Нет, я не собираюсь ни отрицать, ни подтверждать информацию об имеющихся на теле повреждениях. Со всеми вопросами обращайтесь в пресс-службу полиции.
Он отложил телефон в сторону.
— Ты не поверишь! Звонит среди ночи и хочет, чтобы я прокомментировал характер ран на теле жертвы!
— Бирн живет где-то здесь, и если ему удастся подготовить материал для газеты, сможет пару дней не ездить в Дублин.
— Никто не против: пусть занимается своим делом, — но звонить главному патологоанатому — это слишком. Я не могу ставить под угрозу работу следствия, а потом и судебное разбирательство. — Несвойственная Малкольму резкость была признаком того, что он по-настоящему обеспокоен обстоятельствами и возможными последствиями убийства. — Бирн уже столько всего накопал, что ритуальную сторону преступления от прессы не утаить.
— А если поднять на ноги руководителей африканской общины? — предложил Финиан.
— Пусть полиция решает. Только прежде чем они раскачаются, вся страна узнает, что в Каслбойне творится.
— Может, это вообще не ритуальное убийство, — усомнился Финиан.
Малкольм вздохнул.
— Кто знает? Я потому и воздерживаюсь от комментариев — вдруг ошибаюсь. Пришлось обратиться за помощью. К нам подключили следователя из южноафриканской полиции, Питера Грута. На родине он входил в состав спецподразделения по раскрытию ритуальных преступлений. Если подтвердится, что мы правы, Грут посоветует, среди кого искать убийцу. Он уже вылетел из Кейптауна.
Я бросила взгляд на часы.
— Мне тоже пора двигаться.
Зная, сколько спиртного выпил Малкольм за вечер, я поняла, что ему предложили переночевать в Брукфилде. Спать он, похоже, не собирался, а развлекать его до полуночи разговорами не было настроения. По субботам я обычно завтракала с матерью, и возвращение домой меня вполне устраивало.
— Только один вопрос, Иллон, пока не уехала, — задержал меня Малкольм, когда я подошла попрощаться. — Мы недоговорили о «черной смерти». Еще в прошлом веке выяснилось, что переносчики бубонной чумы — крысиные блохи и прочие паразиты.
— Никто не сомневается, что бубонная чума разносится именно так. Но по скорости распространения и числу жертв ей до «черной смерти» далеко. И симптомы у них не вполне совпадают, если верить средневековым хроникам.
— Никто не доказал, что это разные заболевания.
— Верно. Однако не доказано и обратное. Кстати, кто-нибудь заметил, как Терри, лежа на траве, бормотал «розочки в колечках»? А ведь полагают, что в старом детском стишке упоминаются симптомы чумы.
— Значит, все время о ней думал, — сказал Финиан.
— Да он сам не понимал, что говорит, — не соглашался Малкольм.
— Возможно, только жаль, ты не слышал, как на прощание он мне шепнул: «Это не то, что вы думаете. Это хуже, много хуже».
Малкольм пожал плечами; Финиан вообще не отреагировал.
Я попрощалась с Малкольмом, и Финиан проводил меня до входной двери.
— Обещают хорошую погоду на выходные, так что завтра и послезавтра дел будет невпроворот, — заметил он, вглядываясь в небо.
Понятно, о чем речь. Когда у Финиана возникали трудности, он избегал моего общества. Не скажу, что он стал неким подобием мистера Хайда[10] и вел двойную жизнь, просто на многолетнем опыте убедился, что в одиночестве работа у него лучше спорится. Скорее бы уже свадьба!
— Понадобится помощь — дай знать. Когда ты ждешь письмо из «Нэшнл траст»?
— Со дня на день. Найду время, и вместе его обсудим.
Мы поцеловались и пожелали друг другу спокойной ночи.
Когда я приехала домой, моя матушка и наш датский дог Горацио как раз возвращались с прогулки вдоль берега Бойна. Они забавно смотрелись вместе, особенно если мама вела Горацио на поводке. Она была такой миниатюрной, что казалось — это огромный пес вывел ее погулять. Я припарковалась рядом с красным «фордом», сбоку от просторного одноэтажного дома с верандой, где мы вместе живем. Река течет неподалеку от нас, параллельно дублинской дороге.
Обогнув фасад, я пошла им навстречу, чтобы поздороваться. Далеко на западе еще синела полоска неба, но вокруг было уже темно, и я порадовалась, увидев, что, уходя на прогулку, мама не забыла прихватить с собой фонарик.
Днем она ездила в Саммерхилл, где в частной лечебнице лежал мой отец, страдающий болезнью Альцгеймера.
— Не понравился мне его вид, — рассказывала она. — Он совсем плохой стал.
После Рождества физическое состояние отца ухудшилось. Об умственном и говорить нечего — разум давно его оставил.
Мы недолго постояли, любуясь ночным небом, прежде чем пошли к себе. Мама направилась к фасадной двери, а у меня с другой стороны есть отдельный вход в большую половину дома. Помимо жилых комнат там размещается офис Иллон Боуи, археолога-консультанта.
Не успела я зайти за угол, как она меня окликнула:
— Забыла сказать: сегодня вечером заходил Том Джерати.
— Советник Том Джерати?
— Мы старые друзья, ты же знаешь. — В глазах мамы зажглись искорки. Порой мне казалось, что «старые друзья» не только чаи в свое время распивали. Том Джерати был депутатом и председателем муниципального совета Каслбойна.
— И о чем вы беседовали?
— О разном, о тебе в том числе.
— Обо мне? Чему обязана таким вниманием?
«Спокойно, Иллон; она твоя мать и гордится тобой».
— Он просто спрашивал, когда замуж выходишь, собираетесь ли детишек заводить — все в таком духе.
— Мама, как ты можешь!
Спокойно? Да я готова была волосы на себе рвать, а лучше — перманентные кудряшки на своей мамочке.
— Полагаю, на самом деле его волновало другое, — продолжала она, словно не замечая моей реакции. — Статуя, которую сегодня нашли, сейчас на твоем попечении, и он интересовался ее дальнейшей судьбой. А сегодня вечером на молитве отец Берк заявил, что статую отдавать не намерен.
Я, как могла, сдерживалась.
— Ты помнишь, что он конкретно сказал?
— Что это Каслбойнская Мадонна — чудотворный образ, и что он начал кампанию в поддержку передачи статуи нашему приходу. Отец Берк хочет, чтобы в следующее воскресенье, в праздник Тела Христова, она стала украшением уличного шествия.
ГЛАВА 9
На прилавке газетного киоска высилась гора субботних номеров «Айрленд тудей» с кричащим заголовком на первой полосе:
ОБЕЗГЛАВЛЕННАЯ ЖЕНЩИНА — ЖЕРТВА ВУДУ
