Я стал сильно пить. Пожимал плечами и говорил: "Мне нужен допинг. Я не могу без этого".
Но я пил все больше, а жажда не проходила, и содрогнувшись при мысли, что я запросто могу спиться, я перестал было пить, но обнаружил, что даже к алкоголю у меня нет ни настоящей привязанности, ни настоящей тяги. И тогда я махнул на все рукой, и мне было уже безразлично, сколько я работаю, сколько сплю, сколько лакаю этой гадости, мне было наплевать абсолютно на все. А потом настала мучительная бессонница, и я глотал таблетки, и выполз какой-то беспричинный, тошный и скользкий страх, и все заскользило, посыпалось, и я оказался в больнице с диагнозом депрессия и провалялся больше месяца, пока не приехала Мария.
Я вошел в маленькую комнату с большим окном. За столом сидела женщина лет сорока. Она кивнула мне на стул напротив нее. Она спросила мое имя. Я ответил. Она записала в журнал. Окно отбрасывало на ее лицо бесцветный отсвет, и от этого само лицо ее казалось неживым, гипсовым.
- Год рождения?
- Тысяча девятьсот шестьдесят девятый. Восьмое апреля.
Она оторвалась от своей писанины.
- Так тебе только девятнадцать...
В этот момент дверь за моей спиной приоткрылась, и потянуло холодом.
Я обернулся и увидел, что за этой комнатой есть другая, и из этой, второй комнаты открытая дверь вела прямо на улицу, во внутренний двор. И в комнате этой я увидел двух женщин в халатах, увидел больничную лежанку, обтянутую кожзаменителем, и на этой лежанке сидел совершенно голый мужик, несколько растерянно мявший в руках казенные кальсоны.
Невидимая рука захлопнула дверь, и я поспешил принять статус кво.
- Совсем упало настроение?
Я кивнул. Ее лицо жалостливо скривилось. Оно уже не казалось гипсовым.
Она просяще улыбнулась и сказала: "Ведь это все мелочи, правда?"
Я кивнул.
"Следующий!"- раздалось из соседней комнаты. Это ко мне.
"Что они с вами делают..."- услышал я за спиной шепот.
"Раздевайтесь!"- услышал я команду из-за стола.
Была середина апреля, но в воздухе едва-едва начинало пахнуть весной, было холодно, и я весь покрылся гусиной кожей, пока меня вели к корпусу "1" Общего отделения.
Ко мне привязался какой-то тип. Он вперился в меня немигающим взглядом и стал излагать свою (совершенно оригинальную) теософскую теорию. Мне хотелось курить. Я не знал, как от него отвязаться, а он никак не хотел заканчивать. На помощь мне пришел длинноволосый белокурый парень в красной вельветовой пижаме. Он легонько развернул философа к себе и сказал задушевно: "Да ну!"
Тот, нисколько не сбиваясь, продолжал излагать свои взгляды и выводы, видимо, не особенно обеспокоенный переменой собеседника.
- Ну так значит, все в порядке?
Парень хлопнул его по плечу: "Все правильно. Можешь идти."
И ободренный мыслитель, действительно, пошел куда-то вдаль, продолжая, тем не менее, бормотать.
- Пойдем, - сказал мне мой спаситель. - Пойдем в сортир, там народу нет.
Мы закурили. Он прислонился спиной к стене и сказал: "Ты первый день тут?"
- Второй.
- Из тринадцатой перевели уже?
- Да, сегодня после обхода.
Тринадцатая - палата для "ненадежных". Там же располагают и всех новоприбывших. Так что первые мои впечатления никак нельзя было назвать радостными. Добро пожаловать в резиденцию, сеньор президент.
- Если будут стрелять сигареты, не давай. А то расстреляют все. Тут такие кадры есть, только этим и занимаются.
- Чем?
- Своих никогда нет, вот и стреляют весь день.
Говори, что нет. И еще. Пей таблетки. Все, что дают. Лучше пей и не спрашивай, а то на иглу посадят.
Он посмотрел на меня.
- Ладно, тэйк ит изи.
Меня подмывало спросить, за что его сюда упекли, но я подумал, что подобные вопросы тут не принято задавать.
- А с этими, - он кивнул в сторону коридора, - не разговаривай и не слушай их. Сразу же отвязывайся. А то таким же станешь. Они к тебе по десять раз за день липнуть будут, как банный лист. Сразу же отвязывайся.
Ну, ты видел. Серые деревья далеко за решеткой. Крашеная белой краской решетка на стекле. Ты учишься?
- На третьем курсе, - сказал я.
Мы познакомились. Оказалось, мы с одного года.
Какой-то тип стал пристраиваться рядом.
- Отец, очко свободно.
Тот пожевал что-то, но отошел.
- Если будут лаять на тебя, сестры или уборщицы там, лучше прикинься дураком и сразу же уходи.
Не отвечай. Ну понятно. И никому ничего о себе не рассказывай.
- Мне тоже.
Я спросил его, как он здесь оказался.
- Доставили. С сервисом, на машине.
- И с чем?
Он усмехнулся. Потеря чувства реальности.
- Экзотика! - улыбнулся я.
Да какой там в жопу!
Я рассказал пару еврейских анекдотов. Мы посмеялись немножко и разошлись.
Что случилось с моей головой? Что они с ней сделали? Я почти ничего не могу запомнить. То, что было давно, помню, иногда до мельчайших подробностей. У меня была исключительная память. Стихи я никогда не читал второй раз. Я запоминал их с первого. Теперь своих не узнаю. Это шутка, конечно. Просто когда я читаю четвертую строчку, я уже успеваю забыть, о чем первая. Я завел блокнот-календарь, я не расстаюсь с записной книжкой. Я всегда запоминал телефоны на слух, теперь не могу запомнить даже фамилии. Если мне нужно что-то сделать, я прикрепляю на стену плакат с большими черными буквами. Я стал рассеянным.
Сосредоточиться на чем-нибудь для меня целая проблема. Я все равно не смог бы дальше учиться в физтехе. Так ли уж много стоило мое Мужское Решение?
Если разобраться, то много ли оно уже стоило?
Или вот еще. Я положительно не могу вспомнить январь месяц этого года, то есть, девяностого. Я знаю, что он был, но не помню. Ничего не помню. Провал какой-то. Было Рождество, потом я начал писать статью, и были "Депеш Моуд". Какого числа я попал в больницу? И как я туда попал? И где я встречал Новый Год? Должен же я был его встречать хоть где-нибудь!
И вовсе я не устал. В первый раз я устал от жизни на Пасху 1982 года, в субботу. Потом еще два или три раза. И все.
Я могу работать без сна сорок часов подряд. При усилии - сорок шесть. А сосредоточиться трудно.
Иногда вдруг начинаю громко говорить. Смех, да и только.
Она приехала тридцатого мая, и мы сидели на скамейке и смотрели, как наливается закат над крышами. Она купила себе зеркальные "лисички".
- Посмотри, какая прелесть. Франция.
Да, они сейчас очень модны. Это здесь рядом, в комиссионке.
Я взял ее за руку.
- А ты здорово выглядишь.
- Да? - она посмотрела на меня. - А ты неважно. Осунулся. Заросший весь.
Она провела пальцами по моей щетине.
- Мне не дают станок, а электробритвой уже поздно. Мария... возьми меня отсюда.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
