Эйлин Барк вздохнула.
– Когда начнем?
– Сегодня ночью? – предложил Уиллис.
– Я собираюсь к парикмахеру, – с улыбкой сказала Эйлин. – Но, думаю, это может подождать. – Улыбка её стала ещё шире. – Не всякая девушка может похвалиться, что за ней по пятам всегда ходит по крайней мере один мужчина.
– Встретимся здесь?
– Когда? – спросила Эйлин.
– На пересменке. Без четверти двенадцать?
Она встала.
– Я приду, лейтенант.
Бернс пожал ей руку.
– Но не забывайте об осторожности!
– Да, лейтенант. Спасибо. – Она повернулась к Уиллису. – До скорой встречи!
– Я вас буду ждать.
– Хорошо, – и она вышла из кабинета.
Потом Уиллис спросил:
– Что вы б этом думаете?
– Думаю, справится, – сказал Бернс. – На её счету уже четырнадцать жуликов из метро, которых она отправила за решетку.
– Хулиганы это не то, что грабители, – заметил Уиллис.
Бернс задумчиво кивнул.
– И все-таки я надеюсь, что он клюнет.
Уиллис усмехнулся.
– Я тоже так думаю.
* * *
За дверью кабинета в комнате детективов Мейер рассказывал о кошках.
– Количество случаев уже дошло до двадцати четырех, – рассказывал он Темплу. – Это самая невероятная история, с которой довелось столкнуться в тридцать третьем участке.
Темпл почесал в паху.
– И они так ничего и не выяснили, да?
– Никаких следов, – сказал Мейер, терпеливо наблюдая за Темплом. Мейер был весьма терпеливый человек.
– Значит, он шатается по окрестностям и крадет кошек, – продолжал Темпл, покачав головой. – Зачем мужику кошки?
– И тем не менее, – сказал Мейер. – Какой у него может быть мотив? Весь участок уже просто вне себя. Я тебе скажу, Джордж, я рад, что эта история висит не у нас на шее.
– Хе, – фыркнул Темпл. – Я бывал в переделках и похуже.
– Я-то тебе верю, но кошки? Ты когда-нибудь сталкивался с таким?
– А то нет! На телефонных столбах, когда я был патрульным, – припомнил Темпл.
– С кошками на телефонных столбах сталкивался каждый, – сказал Мейер. – Но тут речь идет о том типе, который ходит по окрестностям и крадет кошек в домах. Нет, ты мне скажи, Джордж, слышал ли ты когда про такое?
– Никогда, – ответил Темпл.
– Я потом расскажу тебе, чем это кончится, – пообещал Мейер. – Вся эта история меня очень занимает. По правде говоря, не думаю, что они с ним справятся.
– Там, снаружи, ждет какой-то тип, – крикнул со своего места Хэвиленд. – Никто не хочет узнать, чего он хочет?
– Прогулка пойдет тебе на пользу, Родж, – сказал Мейер.
– Но я ведь только что уселся, – защищался Хэвиленд, потягиваясь. – И до смерти устал.
– Выглядит он очень неважно, – заметил Мейер. – Бедный парень, у меня просто сердце кровью обливается. – Он подошел к стеклянным дверям с жалюзи. Стоявший там полицейский заглядывал в комнату детективов.
– Много работы, да?
– Это как посмотреть, – безразлично ответил Мейер. – Что вы там принесли?
– Заключение медэкспертизы по вскрытию… – он взглянул на пакет, – для лейтенанта Питера Бернса.
– Я приму, – сказал Мейер.
– Вот здесь распишитесь, пожалуйста.
– Он неграмотный, – сказал Хэвиленд и положил ноги на стол. Мейер расписался в получении, и курьер ушел.
Заключение по результатам вскрытия – сугубо специальный документ. Плоть и кровь обращаются в медицинские термины, все измеряется в сантиметрах, все анализируется с холодным безразличием. В акте вскрытия не найти людского тепла и чувства. В нем нет места для сантиментов и рассуждений. Это один или несколько листков официальных бланков формата А4, исписанных словами, которые на недвусмысленном врачебном жаргоне разъясняют, при каких обстоятельствах умерла та или иная особа.
В акте вскрытия, который Мейер нес лейтенанту, стояло имя: Дженни Рита Пейдж.
Слова заключения дышали смертельным холодом.
Смерть не отличается сочувствием.
Стояло там следующее:
АКТ ОФИЦИАЛЬНОГО ОСМОТРА ТЕЛА ПЕЙДЖ, ДЖЕННИ РИТЫ
Женщина, белая. Возраст по оценке – 21. Возраст истинный – 17. Примерный рост – 165 см; Вес – 60 кг.
Общий осмотр.
Лицо и голова. а) Лицо – видимые многочисленные ссадины. На фронтальной части черепа имеется отчетливый пролом кости, длиной около 10 см, начинается в 3 см над правой глазной впадиной, проходит вертикально вниз через переносицу и кончается в средней части левой максилы. В области глаз отчетливо видны геморрагические опухоли. При продолжении общего осмотра установлено скопление засохшей крови в носовых и ушных отверстиях. б) Голова – сотрясение мозга и перелом группы костей, охватывающий левую темпоральную часть черепа. Пролом длиной 11 см проходит вертикально от брегмы к месту в двух сантиметрах над ушной костью левого уха. В волосах имеются кровяные сгустки.
Тело.
При визуальном и вентральном осмотре груди обнаружен ряд поверхностных повреждений и рваных ран.
На правой задней части бедра имеются ссадины – следы насилия. На правой нижней конечности обнаружен сложный перелом дистальной части тибии и фибулы с выходом кости через медиальную часть продольной трети конечности.
При осмотре влагалища – полном и подробном – установлено: 1. Никаких следов крови во влагалищном пространстве. I
2. Никаких следов изнасилования или коитуса.
3. Никаких следов семени или спермы; ничего не обнару – жено ни при осмотре, ни при микроскопическом иссле – довании вагинальных секреций.
4. Матка увеличена и имеет размер приблизительно 13,5x10,0x7,5 см.
5. Плацента и окружающие ткани в норме.
6. В матке находится эмбрион: длина 7 см, вес 20 г.
Выводы:
1. Смерть наступила мгновенно, причина – удары, нанесенные по лицу и черепу.
2. Множественные ссадины и рваные раны, обнаруженные на теле, сложный перелом правой нижней конечности (перелом тибии и фибулы), вероятно, вызваны падением с обрыва.
3. Никаких следов попытки изнасилования.
4. Осмотром содержимого матки установлено наличие трехмесячной беременности.
Глава 8
Он никак не мог избавиться от мыслей о мертвой девушке. На обходе в понедельник утром Клингу следовало бы испытывать радость. Он уже давно изнывал от безделья, и вот теперь вышел на службу, и асфальт мостовых ласково стелился ему под ноги. Вокруг бурлила жизнь. Окрестности были полны толпами живых и бодрых людей, и посреди всей этой кипящей жизни шагал Клинг и размышлял о смерти.
Обход он начал с набережной. Заросли у реки уже покрылись багрянцем и теперь постепенно приобретали ржаво-коричневую окраску, которую местами нарушали то памятник героям первой мировой войны, то бетонная скамья. Большие корабли на реке медленно плыли к докам, которые лежали ближе к центру города. Пароходы выпускали белый дым в стылый воздух. Посреди реки стоял танкер, чей длинный и ровный силуэт выделялся на фоне утесов на другом берегу. Прогулочные катера теперь, осенью, встречались уже не часто. Лето уходило, унося с собой веселье и беззаботный смех летних экскурсантов.
А выше по реке, над бурлящей бурой водой, как сверкающая висящая паутина, господствовал мост Гамильтона, который своими величественными опорами соединял земли двух штатов.
Возле моста, у подножья небольшого каменного откоса, умерла семнадцатилетняя девушка. Кровь её впитала земля, но багровые пятна все ещё проступали на ней.
Большие дома, стоявшие вдоль набережной, взирали пустыми лицами на землю с кровавыми пятнами. Солнце отражалось в тысячах окон высоких зданий, зданий, где все ещё были привратники и лифтеры, и окна эти щурились на реку воспаленными слепыми глазами. Нянечки катили коляски мимо синагоги на углу, направляясь на юг, к улице Стем, которая пронизывала сердцевину района как тонкая, острая, разноцветная стрела с богатым оперением. На улице Стем были магазины с любыми товарами, дешевые лавочки с бог весть чем, кинотеатры, деликатесные мясные лавки с кошером, ювелирные магазины и кондитерские. На одном углу было и кафе, где когда угодно можно было встретить человек двадцать пять наркоманов, тоскующих в ожидании гонца с белым золотом. Улицу Стем посередине разделял широкий газон, окруженный железной решеткой, прерываясь только на перекрестках с боковыми улочками. Повсюду, где только можно, стояли скамейки. Мужчины сидели на них и курили трубки, женщины отдыхали на них, прижимая сумки с покупками к могучей груди, а кое-где на них отдыхали нянечки с колясками, читая романы в мягких обложках.
Нянечки никогда не углублялись к югу от Стема.
К югу от Стема простиралась Калвер-авеню.
Дома на Калвер-авеню никогда приличными не были. Как бедные дальние родственники домов, выходивших на реку, они уже много лет все же грелись в лучах их славы. Копоть и пыль большого города покрыла их глупые лица, сделав их типичными горожанами, и теперь они с хмурым видом стояли, сгорбив плечи в старомодных нарядах. На Калвер-авеню было много церквей. Но ещё больше там было баров. Бары и церкви регулярно посещали ирландцы, которые все ещё упорно держались за свой район вопреки притоку пуэрториканцев и наступлению строительных фирм, которые с удивительной скоростью выселяли и сносили дома, оставляя за собой пустыри с обломками кирпича и камней, на которых буйно расцветало царство отбросов – единственных растений большого города.
