Женщины жестами показывали друг другу своё одобрение, и мистер Марч, чувствуя, что у него появилась родственная душа, открыл свои отборные запасы тем для обсуждения со своим гостем, в то время как молчаливый Джон слушал и наслаждался беседой, но не говорил ни слова, а мистер Лоуренс обнаружил, что задремать ему не удастся.
Если бы Джо не была занята чем-то другим, поведение Лори позабавило бы её, потому что лёгкий укол, не ревности, а чего-то похожего на подозрение, заставил этого джентльмена поначалу держаться в стороне, наблюдая за новоприбывшим с братской настороженностью. Но это продолжалось недолго. Он невольно заинтересовался и, не успев опомниться, был втянут в разговор. Ибо мистер Баэр хорошо говорил в этой добродушной атмосфере и показал себя с наилучшей стороны. Он редко обращался к Лори, но часто смотрел на него, и по его лицу пробегала тень, как будто он сожалел о своей ушедшей юности, наблюдая за этим молодым человеком в расцвете сил. Затем его глаза обращались к Джо с такой тоской, что она наверняка ответила бы на его немой вопрос, если бы встретилась с ним взглядом. Но Джо нужно было заботиться о своих собственных глазах, и, чувствуя, что им нельзя доверять, она предусмотрительно сфокусировалась на маленьком носке, который вязала, как примерная незамужняя тётушка.
Время от времени украдкой бросаемый взгляд освежал её, как глоток чистой воды после ходьбы по пыльной дороге, ибо взгляды в сторону выявили для неё некоторые благоприятные предзнаменования. Лицо мистера Баэра утратило прежнее рассеянное выражение и излучало теперь живой интерес к происходящему, выглядя, в общем-то, совсем молодым и красивым, решила Джо, забыв сравнить его с Лори, как она обычно делала с незнакомыми мужчинами, и совершенно не в их пользу. В тот момент он казался вполне воодушевлённым беседой, хотя тема древних погребальных обычаев, к которой отклонился разговор, не может считаться столь волнующей. Джо прямо-таки светилась триумфом, когда Тедди проиграл в споре, и, взглянув на сосредоточенное лицо отца, она подумала про себя: «Как бы ему понравилось каждый день разговаривать с таким человеком, как мой профессор!» В конце концов мистер Баэр был облачён в новый чёрный костюм, который делал его более похожим на благородного человека, чем когда-либо. Его густые волосы были подстрижены и гладко причесаны, но не оставались приглаженными надолго, потому что в волнующие моменты он забавно взъерошивал их, как делал это раньше, и Джо больше нравилось, когда они торчали в разные стороны, а не были уложены, так как считала, что это придаёт его прекрасному лбу черты Юпитера. Бедняжка Джо, она так возвеличивала этого обыкновенного человека, пока тихо сидела и вязала, но ничто не укрылось от её взгляда, даже тот факт, что у мистера Баэра на самом деле были золотые запонки в его безукоризненных манжетах.
«Милый старина! Он не мог привести себя в порядок с большим тщанием, даже если бы собирался свататься», – сказала про себя Джо, а затем внезапная мысль, рождённая этими словами, заставила её покраснеть так густо, что ей пришлось уронить свой клубок и наклониться за ним, чтобы спрятать лицо.
Однако этот манёвр удался не так удачно, как она ожидала, потому что, хотя профессор как раз собирался поджечь погребальный костер, он, образно говоря, отбросил свой факел и кинулся за маленьким голубым клубочком. Конечно, они лихо стукнулись головами, отчего у них посыпались искры из глаз, и оба встали, раскрасневшиеся и хохочущие, без клубка, чтобы вернуться на свои места, жалея, что покинули их.
Никто не заметил, что вечер прошёл, потому что Ханна ловко отвела малышей спать пораньше – они клевали носом, как два румяных мака, а мистер Лоуренс отправился домой отдыхать. Остальные сидели вокруг камина, беседуя и совершенно не обращая внимания на ход времени, пока Мэг не собралась уходить, так как её материнский инстинкт внушал ей твёрдую уверенность в том, что Дейзи вывалилась из кроватки, а Деми поджёг свою ночную рубашку, изучая строение спичек.
– Мы должны спеть по нашему старому доброму обычаю, потому что мы все опять в сборе, – сказала Джо, чувствуя, что ликование в её душе нашло бы безопасный и приятный выход, если бы она хорошо покричала.
Но не все они были в сборе. Однако никто не счёл предложение Джо бессмысленным или неверным, потому казалось, что Бет всё ещё мирно присутствует среди них, невидимая, но ставшая им дороже, чем когда-либо, поскольку смерть не в силах разрушить семейный союз, который любовь сделала нерушимым. Маленький стульчик стоял на своём прежнем месте, а на привычном месте на полке – аккуратная корзинка Бет с незаконченным шитьём, потому что игла стала для неё «такой тяжёлой». К любимому ею музыкальному инструменту теперь редко кто-то прикасался, никто его не передвигал, и над ним было лицо Бет, безмятежное и улыбающееся, как в далёкие дни, оно смотрело на них сверху вниз, казалось говоря: «Будьте счастливы. Я с вами».
– Сыграй что-нибудь, Эми. Пусть все услышат, насколько ты стала лучше играть, – сказал Лори с простительной гордостью за свою многообещающую ученицу.
Но Эми прошептала с полными слёз глазами, подкручивая выцветший табурет:
– Не сегодня, дорогой. Сегодня вечером я не могу красоваться.
Но она продемонстрировала нечто лучшее, чем блеск или мастерство, исполнив песни Бет с нежной музыкальностью в голосе, чему не научил бы самый лучший музыкант, так как она затронула сердца слушателей с более сладостной силой, чем та, которую могло бы ей придать вдохновение иного рода. В комнате стало очень тихо, когда её чистый голос внезапно прервался на последней строчке любимого псалма Бет. Было трудно сказать: «На земле нет такого горя, от которого не могли бы избавить небеса»[155]; и Эми оперлась на своего мужа, стоявшего позади неё, ощущая, что её возвращение домой не было вполне совершенным без поцелуя Бет.
– А теперь мы должны закончить песней Миньоны, потому что её хорошо поёт мистер Баэр, – предложила Джо, прежде чем пауза стала тягостной. И мистер Баэр, прочистив горло с довольным «Хм!», шагнул в угол, где стояла Джо, и сказал:
– Вы будете петь со мной? Мы отлично споёмся.
Кстати, это была приятная выдумка, поскольку Джо разбиралась в музыке не больше, чем кузнечик. Но она бы согласилась, даже если бы он предложил ей спеть с ним целую оперу, и блаженно залилась пением, не обращая никакого внимания на ритм и мелодию. Это не имело большого значения, так как мистер Баэр пел как истинный немец, искренне и хорошо, и Джо вскоре стала приглушённо подпевать с закрытым ртом, чтобы послушать мягкий голос, который, казалось, звучал для неё одной.
«Ты знаешь ли край, где лимонные рощи цветут?» – раньше это была любимая строчка профессора, потому что слово «край» означало для него Германию, но теперь он, казалось, с особой теплотой и мелодичностью подчеркнул другие слова:
«Туда бы с тобой, туда бы ушёл я, мой друг дорогой!» – и одна слушательница была так взволнована этим нежным приглашением, что ей страстно захотелось сказать, что действительно знает этот край и с радостью отправится туда, когда ему заблагорассудится.
Песня снискала большой успех, и певец удалился на своё место, увенчанный лаврами. Но несколько минут спустя он совершенно забыл о хороших манерах и уставился на Эми, надевающую шляпку, потому что её представили ему просто как «сестру», и с тех пор, как она приехала, никто из них не обращался к ней по-новому – миссис Лоуренс. Он ещё больше забылся, когда Лори сказал на прощание самым любезным образом:
– Мы с женой были очень рады познакомиться с вами, сэр. Пожалуйста, не забывайте, что в доме по соседству вам всегда окажут радушный приём.
Затем профессор так сердечно поблагодарил его и так внезапно просиял от удовольствия, и Лори подумал, что он самый восхитительно открытый старик, которого он когда-либо встречал.
– Я тоже пойду, но с радостью приду снова, если фы позволите, дорогая мадам, потому что небольшое дело в городе задержит меня здесь ещё на несколько дней.
Он говорил с миссис Марч, но смотрел на Джо, и голос матери выражал такое же сердечное согласие, как и глаза дочери, потому что миссис Марч не была так уж слепа в отношении интересов своих дочерей, как предполагала миссис Моффат.
– Я думаю, он умный человек, – с безмятежным
