Но теперь, когда выяснилось, что Роман перешёл дорогу «Русскому эльфийскому ордену» и получил покровительство одного из врагов ордена – князя Зотова, всё запуталось ещё сильнее. Родной дед отдал приказ об устранении Романа, и Николаю Константиновичу стало не до обид – надо было спасать сына.
Князь Седов‑Белозерский оказался в сложной ситуации. Его властный отец и по совместительству магистр «Русского эльфийского ордена» запретил устанавливать слишком тесный контакт с Романом и впускать его в семью, но при этом старый князь хотел, чтобы мальчик начал служить роду.
Николаю Константиновичу нужно было показать сыну, что семья его не забыла, но при этом обратно в семью Романа не пустить. Как это сделать, князь не представлял. И ещё его тревожило, что дед собирался устроить внуку проверку на лояльность, выдав задание, о котором Николай Константинович не знал. Но он знал своего отца и понимал, что простым и безопасным это задание точно не будет.
Князю еле удалось уговорить шурина, чтобы тот нашёл Романа в столице, инсценировал якобы случайную встречу, наладил контакт и после этого организовал поездку Романа домой. Волошин изначально был готов помочь, однако не хотел обманывать Романа. Но Николаю Константиновичу всё же удалось уговорить шурина. Владимир Николаевич был ярым противником традиции выбраковки и ради возвращения племянника домой в итоге согласился разыграть, как он выразился, комедию.
Николай Константинович посмотрел на часы – было без десяти девять. Он достал телефон и набрал номер отца. Старый князь Седов‑Белозерский принял звонок почти сразу.
– Папа, доброе утро! – сказал Николай Константинович в трубку. – Надеюсь, не отвлекаю? Ты в Думе?
– Совместное заседание обеих Дум начинается в десять, – ответил Константин Романович. – Сейчас я в дороге.
– Как погода в столице?
– Не называй в разговорах со мной Новгород столицей! Мне хватает, что я слышу это на заседаниях Думы и по телевизору. У России только одна столица! И это Санкт‑Петербург!
– Извини, папа.
– Ты что‑то хотел? – спросил Константин Романович.
– Да. Хотел сказать, что через десять минут приедет Роман. Его везёт Волошин.
– Через час с небольшим начнётся заседание обеих Дум. Сегодня Романов собрался выступить с внеочередным посланием. Но он не представляет, какой сюрприз его ждёт. Если всё пойдёт по плану, мы нанесём этому выскочке удар, от которого он вряд ли сможет оправиться. И ему либо придётся оставить свою навязчивую идею реставрации монархии, либо он будет делать это на наших условиях.
– Я очень надеюсь, что всё пройдёт, как ты запланировал.
– Всего через пару часов наша жизнь, возможно, полностью изменится, – продолжил старый князь. – Все мои мысли сейчас заняты предстоящим выступлением с думской трибуны. А ты мне звонишь и рассказываешь, что собираешься встречаться с каким‑то мальчишкой. Ты действительно думаешь, что это настолько ценная информация, чтобы сообщать её мне сейчас? С чего ты решил, что мне, вообще, есть дело до этой встречи?
– Папа, Роман не какой‑то мальчишка, он твой внук! – робко возразил Николай Константинович.
– Он выбраковка и позор нашего рода! – отрезал старый князь. – Мою позицию и мои условия по мальчишке ты знаешь. Как ты этого добьёшься, меня не интересует. Надеюсь, Волошин не растрепал ему лишнего, и мальчишка не решил, что его сильно хотят видеть в роду. Он должен понимать, что ты делаешь ему великое одолжение, разрешив ступить на порог дома!
– Не переживай, Владимир хоть и возмущался, но выполнил мою просьбу – подстроил свою встречу с Романом так, что она выглядела, как случайная. У него почти месяц ушёл на то…
– Меня не волнует, как Волошин искал мальчишку! – перебил старый князь сына и сбросил звонок.
Николай Константинович убрал телефон в карман и негромко произнёс:
– Он не просто мальчишка, папа. Он мой сын и твой внук.
*****
Ещё на подъезде к Павловску от вида знакомых с детства мест у меня иной раз перехватывало дыхание. А когда дядя Володя подвёз меня к нашему имению, и я увидел свой дом, внутри у меня всё будто сжалось и похолодело. Вокруг всё было родным, до боли знакомым и одновременно чужим. Я мог обойти наш огромный двор с закрытыми глазами и ни разу не сбиться ни с одной тропинки, я знал здесь каждый метр, каждый куст и дерево, каждую скамейку и каждую маленькую садовую скульптурку. Но при этом я понимал, что это теперь не мой дом, и моим он уже вряд ли когда‑нибудь будет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я слишком хорошо знал своих родителей и не ожидал, что они поступятся своими эльфийскими принципами и примут выбракованного в семью. Скорее всего, отец прослышал про мои хорошие отношения с Милютиным и Зотовым, да решил подстраховаться – спустя четыре месяца после моего изгнания сгладить углы нашего расставания. Мало ли как я мог в этой жизни подняться при таких покровителях – имело смысл со мной помириться. Другой причины для моего приглашения я не видел.
Но меня устраивала даже такая причина – я очень хотел увидеть Андрея и Машу. Да и родителей давно хотел простить, просто всё никак не получалось – сильной вышла обида, быстро не проходила. Но предстоящая встреча могла всё исправить. Если бы мне позволили навещать брата и сестру хотя бы раз в полгода, я был бы счастлив. А без родителей я уже почти привык. В любом случае таких отношений, как в семье Глеба, у нас бы никогда не было.
А ещё мне казалось, будто не четыре месяца прошло с моего отъезда, а минимум четыре года. То ли так много событий произошло в моей жизни за это время, то ли я так сильно изменился. А, скорее всего, и то и другое вместе.
Дядя Володя пультом открыл ворота, и мы заехали во двор. Меня удивило, что не было видно охраны. Мы заехали на стоянку возле дома, вышли из машины и направились к входу. Никто из прислуги не вышел нас встречать, что тоже было странно. Мамин брат открыл дверь и предложил мне войти в дом. Я вошёл, а дядя остался снаружи.
Когда захлопнулась дверь, внутри у меня стало совсем холодно, и я почувствовал, как участился мой пульс. Вроде на сто раз разобрал ситуацию, и ничего особенного не ожидал, но всё равно нервничал.
И я сразу же увидел отца и маму. Скорее всего, они по камерам увидели, как мы с дядей приехали и вышли нас встречать. Прислуги не было, видимо, её отпустили на весь день или на несколько часов. И это лишь подтверждало мои предположения, что родители не очень‑то собираются афишировать наши отношения. И ещё я испугался, не увезли ли на время моего визиту куда‑нибудь брата и сестру.
– Здравствуй, Роман! – сухо и как‑то слишком уж официально произнёс отец.
– Здравствуй, – сказала мама.
Пока что всё происходило, как я и предполагал – родители не спешили расставаться с образом холодных и безэмоциональных эльфов – хранителей вековых традиций эльфийской аристократии. Я ещё раз вспомнил, как встречали дома Глеба, и еле сдержался, чтобы не скривиться в горькой усмешке.
– Доброе утро, – ответил я, стараясь тоже не показывать никаких эмоций.
– Ты сильно изменился, – сказал отец. – Возмужал.
– Вы даже не представляете, насколько сильно, – ответил я, еле сдержавшись, чтобы сгоряча не сболтнуть лишнего.
– Я слышала, что общество людей плохо влияет на выбракованных, – неожиданно заявил мама. – Но, надеюсь, все твои изменения – в лучшую сторону.
Тут я уже сдержаться не смог. Вспомнил слова Милютиной при зачислении меня в академию – добрые слова чужого мне человека, которые вернули мне веру в себя, утерянную после изгнания из родного дома, и будто вскипел.
– Я не выбракованный! – громко и чётко проговаривая слова, произнёс я. – А в плане плохого влияния и прочих гадостей людям до эльфов очень далеко! Поэтому не надо…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Роман! – перебил меня отец. – Я думаю, тебе стоит отдохнуть. Ты явно устал в дороге. Перенервничал. Это стресс.
– Да что вы знаете о стрессе? – взорвался я, но всё же смог взять себя в руки и развивать тему не стал.
– Уж знаем кое‑что, – ответил отец. – В любом случае отдохнуть тебе не помешает.
