несли иконы с образами Бога-Машины и Омниссии. Всё это попахивало скандалом, даже религиозной войной в храме Бога-Императора, если бы среди гостей не было Томаша Беркута, который убедил местных святош закрыть глаза на дерзкую выходку.
Ну а что ещё делать? Храмов, посвящённых Богу-Машине, на Литуане нет, и где, спрашивается, тогда венчаться членам культа?
Подозреваю, что это стоило Томашу нервов и больших денег, но тут в дело вступал ещё один гость — сам Георг Хокберг. Для него это торжество — не только повод отвлечься и хорошо провести время.
Церемонию освещали местные журналисты. Пиктографы и операторы голокамер собирались сохранить эти чудесные мгновения на долгие годы и для рекламы службы в Classis Libera.
Отвлекись от мрачных мыслей, рекрут! Смотри внимательно. Те, кто работает на господина Хокберга, по-настоящему счастливы!
Чтобы не вызвать инфаркт у местных священнослужителей, алтарь не тронули, даже на солею не поднялись. Сервиторы остановились неподалёку и образовали полукруг вокруг жениха и невесты, чтобы все металлические святые-мученики взирали с икон на венчание.
Проводил ритуал магос Аурум. Уж кто-кто, а эта махина куда лучше магоса Децимоса символизировала божество, под неусыпным взором которого совершались все таинства в культе, включая и брак.
Кстати… Вилхелм получил имя Фтор. Живите теперь с этим.
Началась литургия.
Аурум не громыхал, я сидел далеко, а поэтому почти ничего не слышал. Впрочем, не многое потерял, — Techna-Lingya своеобразна и понять хоть что-нибудь без знания языка и сложных слуховых имплантатов невозможно. Если когда-то и были общие корни с готиком, то время слишком далеко развело их друг от друга.
Большинство гостей тоже не знали язык культа Бога-Машины, а потому со временем заскучали. Литургия — это долго.
Я сам не слышал, но потом кого-то расспросил, кого-то подслушали известные сплетники или мои шпионы, но вот некоторые из этих разговоров.
— На борту скапливается много ценностей.
— Тоже мне, беда. Радоваться надо!
— Эти активы можно пустить в дело. Деньги не должны лежать.
— В прошлом веке, когда я пытался стать крупным рыночным игроком, большую часть моих активов заморозили после одной очень неудачной кампании. Если бы не золото на борту, меня бы свои вздёрнули.
— Времена меняются. Твоё положение как никогда крепкое. А лазерный луч или макроснаряд может мгновенно уничтожить львиную долю средств, и ничего потом уже не разморозишь.
— Хорошо… есть предложения?
А вот диалог других персонажей:
— В моё время, если у алтаря такую молодую девушку дожидался кто-то вроде Вилхелма, то оставалось только посочувствовать бедняжке.
— Ну, Сере же не четырнадцать. И вообще… напомни-ка мне, насколько ты старше своего мужа?
— Это другое!
Разговор ещё одной пары. Кого-то вы знаете, кого-то нет.
— Не хочешь ли ты исповедаться в грехах, дочь моя?
— Нере, прекрати! Веди себя серьёзно!
— Я серьёзно, детка! Я видел, что священник вышел. Пошли потрахаемся в исповедальне!
— Дурак!
Я же составил компанию Котару и расспрашивал его о свадебных обрядах на Ноктюрне.
Наконец Аурум сказал самые важные слова, которые от него хотели услышать все присутствующие. Вилхелм ответил "да", Сера ответила "да", и они поцеловались. Над молодожёнами пролетели херувимы, которые рассыпали белоснежные лепестки цветов, может быть, даже каких-то местных роз.
Восхитительный кадр. Я достану и пикты, и голозаписи на память.
Вернулась та самая Сера, которую я и запомнил с первой встречи. Щёки розовые, глаза горят, на мокром месте. Из-за слёз потекла тушь, и кто-то, кто не так хорошо знал Вилхелма, мог подумать, что тот отпустил дурную шутку или сказал глупость. Но всё это ерунда, а Вилхелм обращался с Серой, как с цветком.
Оставалось только порадоваться тому, что хотя бы чья-то мечта в этом холодном жестоком мире сбылась.
Вилхелм ван Дейк и Серена Риччио.
Прекрасная пара. Прекрасная история.
А сейчас я хотел бы рассказать кое-что другое.
4
Белый песок приятно грел стопы. До слуха доносился смех, — дочки играли в догонялки на пляже, порой забегая в воду, ничуть не страшась приливной волны.
Муж сорвал с дерева мохнатый плод размером с детскую голову, срезал крышку и передал супруге. Сок внутри оказался приятным на вкус — что-то терпкое, немного приторное, похожее на молоко.
Она снова посмотрела на море. Звезда ныряла за горизонт, — скоро уже и следов не останется, только рыжее, переходящее в кроваво-красный цвет марево. Похолодает, и нужно будет вернуться в гостиницу.
Агнете обняли, прижались к её спине. Раз попавшись в капкан мускулистых, густо покрытых рубцами рук, уже не выбраться. Но Агнете не боялась их. Она почувствовала горячее дыхание над ухом, а потом супруг сказал:
— И это — наша земля. Ты счастлива?
— Ещё спрашиваешь.
Муж поцеловал её в шею, а потом произнёс:
— И ведь стоило только покромсать бывшего босса. Видит Бог-Император, если бы можно было, я бы сделал это ещё раз. Пусть даже бесплатно.
Агнете поморщилась.
— Мы же договаривались. Ни слова о работе.
— А о будущем можно?
А вот спрашивать, можно ли хватать Агнете за грудь, муж не стал. Агнете и слова против вставить не могла, млела. Муж слегка укусил супругу за мочку уха, из-за чего у неё вырвалось нечто среднее между вздохом и стоном.
— Ещё лет пять на службе Хокбергу, и я завяжу, — проговорил он. — К тому времени дом точно достроят. У нас будут деньги на спокойную жизнь. Могли ли мы о таком мечтать, когда ходили на "Русалке"?
Агнете не отвечала. Она дышала прерывисто, так как муж приподнял подол платья и забрался рукой ей между ног. Сердце стучало, кровь била в виски.
— Нет… — только и вырвалось у неё.
— То-то же. Никогда не бойся, пока я рядом.
Мужу пришлось вытащить руку, так как к ним подбежала младшая дочка, Эбба.
— Папа! Мама!
Светловолосая и голубоглазая, как и все остальные дочери, Эбба никого не стеснялась. Из одежды только трусики, — в четыре года можно не переживать о таких мелочах, как одежда. Щёки розовые, ноги-руки полненькие, сама девочка пухленькая — какие её годы? — ещё вытянется, станет стройной, как мама.
Эбба принесла родителям ракушку.
— Молодец, доча, — проговорил муж. — Обязательно возьмём с собой.
— Эб, а где Амали и Бирна? — спросила Агнете.
— Они… они там, — Эбба повернулась и показала рукой
