— Отпусти меня! ДА ОТПУСТИ БЛЯТЬ! — рявкнул пират на меня, пытаясь вырвать руку.
Я силой потащила его к выходу, пока парень продолжал выкрикивать угрозы охуевающему пирату.
— Только притронься к ней, свинья! Даже Ваас не успеет отрезать тебе яйца — это сделаю я! Чертов уебок!
Гребаный ливень. Он снова начался. Раньше я так любила его. Так любила серость опустелых от людей улиц и этот шум падающих на подоконник капель дождя. Только слыша этот звук через плохо отмытые окна съемной однушки, лежа в очередной апатичной прострации, я чувствовала, что все еще жива, что жизнь все еще кипит за окном и мое существование — это, оказывается, не гребаный вакуум… А теперь дождь навевал только тоску и плохое предчувствие.
Мне пришлось с ноги открыть входную дверь, чтобы вывести буянищего пирата на улицу и завести его за угол, подальше от чужих глаз. Стоило нам выйти из бара, как волосы тут же намокли, прилипая к щекам, а по коже забегали мурашки от холода и влажности. Дождь бил по металлическим каркасам крыш, от чего происходящее на главной площади не было слышно — были только я и пират, мы вдвоем, и слышали мы только друг друга.
— Да успокойся же ты! — воскликнула я, пытаясь унять дергающегося Арэса.
Он еле держался на ногах, шатаясь в разные стороны, и в конечном итоге я плюнула на все и приложила его лопатками к стене, отходя на шаг назад. От него несло алкоголем, этот запах было невозможно терпеть.
— Да отпусти уже блять! — последний раз рявкнул пират, отмахиваясь от моей руки.
Я послушно отцепилась от него и впилась в его лицо обеспокоенным взглядом, не узнавая человека перед собой — это был потерянный, отчаянный юноша, совершенно не тот веселый дерзкий парень, душа компании, каким я его видела раньше. И дело тут было далеко не в количестве выпитого. Что-то гложило его душу, что-то мучало совесть, что-то причиняло ему невыносимую боль, о которой он молчал, думая, что в этом и есть его мужество. Ведь на этом гребаном острове даже я уяснила, что демонстрировать свою слабость равносильно самоубийству…
— О чем… О чем ты хотела поговорить, Маша? — тяжело дыша, Арэс наконец поднял на меня глаза.
В них не было ничего, кроме лопнувших капиляров и серой пустоты. Пират задал такой простой вопрос, а я стояла как вкопанная: вся решительность улетучилась в один момент при виде состояния, в котором пребывал парень. И нет, я не имею в виду алкоголь…
— Вчера ночью, я… Видела тебя у дома Доктора Эрнхардта, там был пожар.
Мельком я заметила, как сбилось дыхание пирата и задрожали пальцы на его… Обожженной руке. И я невольно задержала взгляд на ожогах, что не укрылось от внимания Арэса — нервно сглотнув, он увел взгляд в сторону и сунул руку в карман.
— Да… Да, ты там был, — подняла я глаза на парня, и в душе моей разлилось непонятное мне чувство, схожее с чувством, когда тебя обманывает близкий тебе человек. — Что ты там делал? Ты причастен к пожару, это очевидно.
— Бред собачий это все, Маша… — попытался отмахнуться Арэс и отойти от стены.
Но я не собиралась отпускать его, не выяснив все. Да и эмоции начинали набирать обороты…
— Тогда как ты объяснишь это?! — воскликнула я, грубо вытащив руку из кармана парня и продемонстрировав ему свежие ожоги.
Он и не сопротивлялся, склонив голову к груди, а придумывать оправдания счел слишком унизительным. И правильно счел…
— Не лги мне, Арэс. Пожалуйста, не лги… Я всегда доверяла тебе больше, чем самой себе, разве ты забыл? Так почему ты так холоден теперь? Почему врешь так нагло мне в лицо? — обиженно сорвалось с моих губ.
Пират наконец поднял на меня свои мутные глаза, и теперь и мое дыхание сбилось: в уголках этих покрасневших глаз скопились слезы, которые парень пытался мужественно сдержать. Но все же алкоголь давал о себе знать, играя на его эмоциях. И я могла поклясться, что это были не гребаные капли дождя… Стыд, раскаянье — вот, что было в этих серых, бездонных глазах. А я не могла понять, что так причиняло боль душе этого человека, что так гложило его совесть, и за что он чувствовал вину.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вдруг пират одним движением вывернул свою кисть из моей хватки так, что теперь моя ладонь оказалась в его теплой руке. Он сгреб меня в объятия, прижимаясь носом к моей шее и волосам, и я тут же почувствовала, как горячее дыхание опаляет мою кожу, как вздымается спина пирата и как с его глаз падают слезы.
— Прости меня… Прошу, прости меня… Я не хотел… Я не мог поступить по-другому… Прости, Маша… — шепотом умолял пират, и у меня спирало дыхание.
Я стояла в ступоре, не зная, как реагировать на поведение и слова Арэса: не знала, стоит ли мне положить ладонь на его спину, заботливо погладить, чтобы успокоить, или же продолжить гнуть эту линию расспросов и шантажа. И здравый смысл подсказывал мне, что если я не узнаю правду сейчас, то уже не узнаю никогда, а от этого зависили и моя жизнь, и жизни моих друзей…
— Расскажи мне, что там произошло, — твердо потребовала я, отталкивая от себя пьяного парня.
И хотя морально мне было очень тяжело манипулировать близким человеком, пока он находился в таком ментально тяжелом состоянии, я держалась стойко.
— Если соврешь мне еще хотя бы один раз… Считай, это последний раз, когда ты меня видишь.
Арэс смотрел на меня потерянным взглядом. Мы стояли друг напротив друга под проливным дождем, пока в небе прокатывался приглушенной волной гром, а вода шумно падала на крыши бараков и зеленую листву джунглей. Молчание затянулось…
Устало вздохнув, Арэс припал лопатками к стене бара и начал выдавливать из себя слова, не осмеливаясь поднять на меня глаза.
— Помнишь, как когда-то я сказал тебе, что ты не сможешь освободить меня? Что я не покину это место… Что… Что на самом деле я не тот, кем ты меня видишь, Маша… Так и есть. Выходит… — еле слышно произнес пират, и его голос охрип. — Выходит, я тоже обманывал тебя…
— Что там произошло? — настаивала я.
— Цитра хотела, чтобы… Великого воина ничего не связывало с прошлым… Чтобы воин остался с ракъят, не жалея о содеянном. Жрица нашла только один выход…
— Откуда… Ты знаешь о Цитре? Причем здесь она вообще? — удивленно прошептала я, пытаясь поймать взгляд пирата.
Но тот словно не слышал меня: с его губ срывалось все больше и больше откровений, как будто пират решился полностью освободиться от этой ноши лжи и чувства вины…
— Она приказала похитить твоих друзей. Роджерс еще до своей кончины рассказал ей о том, где ты их прячешь… — тяжело вздохнув, Арэс решился посмотреть мне в глаза. — Я не чертов пират, Маша… Я был повстанцем, родился на этом острове. Деннис увидел во мне потенциал и отправил в ряды ракъят, но мне… Никогда не нравились эти… Эти ебучие аборигены, вся эта их гребаная мистика и обряды! Но я был готов делать все, чтобы спасти наш остров. И я нашел свое место, Маша, оно здесь…
На губах парня появилась горькая усмешка, в то время как я не могла отвести нечитаемого взгляда от его лица.
— Я следил за жизнью этого лагеря изнутри и в удобный момент докладывал обо всем приближенным Цитры. Да, я… — развел он руками, смахивая со лба капли дождя, — Нашел себя в роли пешки в руках Вааса. В роли разведчика ракъят. В роли крысы, предателя, как тебе угодно…
— Так значит… — вновь сперло дыхание. — Все то, о чем ты говорил тогда мне… Про семью… Все было ложью?
К моему разочарованию, Арэс ничего не ответил, опуская потерянный взгляд на пропитанную влагой и грязью землю.
— И про чувства ко мне ты тоже…
— Нет, — твердо заявил пират, подняв на меня глаза. — Нет, я не врал, Маша. Я любил тебя, как никого за всю свою жизнь, и люблю сейчас. И люблю не как гребаного воина ракъят, а как добрую и вольную девушку, покорившую меня своей отвагой и жаждой выжить… Смотря на тебя, я… Я сам находил для себя все больше и больше причин, по которым жизнь уже не казалась мне такой глупой и несправедливой.
Я смотрела на парня и не знала, что чувствую от его слов. Было ли мне больно? Нет… И я не знала, правильно ли это — правильно ли то, что будучи обведенной вокруг пальца столько раз, казалось бы, близкими мне людьми, даже чертовыми Деннисом и Ваасом, я так спокойно приняла ложь Арэса? Нет, не спокойно — был гнев. Гнев медленно разгорался внутри. Он был адресован не только обманувшему меня человеку — он всецело принадлежал Цитре. Я вспоминала ее образ, и от одной только мысли, что эта особа, привыкшая ловко манипулировать людьми, решила использовать моих друзей в качестве моей приманки, мне хотелось встретить ее лицом к лицу и сомкнуть пальцы на ее шее. А тем временем мой оживший внутренний зверь впервые оскалился на этого человека, впервые расценил в нем угрозу…
